Петренко пошел красными пятнами.

— Бандитская пуля, — невесело пошутил Кречетов, раз в квартал подписывающий парочку больничных для своего невезучего подчиненного.

— Штабель с досками развалился, — вздохнул начальник третьего отдела ССБ. — Сам виноват. Неудачно скрепил и… Сами видите.

— Вы б поаккуратнее со стройматериалами. — Щербаков склонил голову. — Так и покалечиться недолго. — Серьезно относящийся к разного рода приметам заместитель начальника УФСБ постучал костяшками пальцев по столешнице, дабы предположение не переросло в реальность.

— Я стараюсь, — потупился Петренко. Генерал-майор выключил мгновенно вскипевший чайник и разлил кипяток по чашкам с пакетиками «Эрл Грея».

Формальности были соблюдены, и Щербаков перешел к предмету разговора.

— Как продвигается ситуация с расследованием гибели Гордеенко?

— Мы еще раз проверили все возможные варианты утечки информации, — доложил кап-три, отделу которого было поручено взяться за это дело. — Пока новостей нет. Формальный запрос на «капитана Покрышева» приходил, но не более того.

— Кстати, а с чем был связан этот запрос? — Генерал-майор подцепил ложечкой дольку лимона и опустил ее в чай.

— С допуском к оперативным документам местного ОРБ. — Петренко взял печенье. — Полномочия были подтверждены, больше запросов не поступало.

— Мы проверили схему прохождения запроса, — добавил Кречетов. — С приходом нового министра в МВД усилен внутренний контроль и такие перепроверки — рядовое явление.

— Что ж, это разумно. — Щербаков выставил на столик пепельницу. — По крайней мере, сократится число случаев использования «потерянных» удостоверений.

— Вряд ли, — начальник ССБ отхлебнул чаю, — пока эта система действует только в отношении командированных из других регионов. Внутри областных или городских управлений никто ничего не проверяет. Как были разброд и шатание, так и остаются…

— Недочеты у всех имеются. — Генерал-майор закурил. — И это надо признавать, иначе ситуацию не исправишь. Наши коллеги тоже не ангелы. Возьмите хотя бы дело Никитченко…

Капитан второго ранга в отставке и по совместительству «эколог» Никитченко целых четыре года проходил по «утраченному» удостоверению в различные закрытые ведомства, и никому в голову не пришло поинтересоваться, состоит такой человек на действительной службе в ВМФ или нет. «Экологу» предоставляли кипы совсекретных документов, многие из которых он фотографировал встроенным в зажигалку «Миноксом»[116] или копировал прямо на ксероксах архивов, ничуть не таясь занятых своими делами сотрудников.

Когда Никитченко всё же арестовали, разразился громкий скандал.

Правозащитники, кто по глупости, кто по причинам, находящимся в компетенции врачей-психиатров, а кто — и за немалые суммы в валюте, бросились отстаивать права «эколога», взятого контрразведчиками с поличным при попытке выноса из здания Военно-морской академии двух секретных карт, на которых были обозначены маршруты прохода многоцелевых подводных лодок российского флота через Гибралтарский пролив в Средиземное море и отмечены координаты нескольких до сей поры неизвестных командованию США и НАТО подземных баз, куда субмарины предполагалось заводить для мелкого ремонта и пополнения запасов топлива, продовольствия и пресной воды. На сторону Никитченко встали почти все СМИ и псевдодемократические объединения, обвинившие спецслужбы в попытке задушить свободу слова, хотя о ней речи вообще не шло. «Эколог» не был журналистом, а все добытые материалы за немалые деньги продавал улыбчивым кадровым офицерам норвежской и британской разведок, действовавших под крышей организации «Норге-Беллуниум», созданной именно для таких целей.

На суд было оказано беспрецедентное давление, и вместо нормального приговора преступнику, имевшему мотив, умысел и возможности для совершения деяния и уличенному в государственной измене в форме шпионажа всем необходимым набором доказательств, Никитченко получил нечто вроде «общественного порицания».

— Давно пора изменить систему допусков на режимные объекты, — с досадой заявил Кречетов. — Я об этом пять лет талдычу. По крайней мере, касательно наших сотрудников. Должна быть схема быстрой проверки подлинности удостоверений. А то с начала года у нас уже два сигнала о появлении в районных отделах милиции лиц, не имеющих к Управлению никакого отношения, но пользующихся нашими удостоверениями. И из-за отсутствия оперативной схемы до сих пор ни один не взят. Хотя на первых порах было бы достаточно трех смен из двух сотрудников в каждой и пары компьютеров, где бы мы ежедневно обновляли базу данных. Ну, и две-три выделенные телефонные линии, разумеется, на один номер. Чтобы можно было в течение десяти минут перепроверить человека, предъявляющего корочки… Но мне и этого не дают. Нет ни денег, ни штатных единиц.

— Я наслышан о ваших предложениях, — проворчал Щербаков, — и полностью вас поддерживаю. Однако я тоже не в состоянии повлиять на финансирование. Как и начальник Управления. Эти вопросы, увы, решаются только в Москве… Но давайте вернемся к делу Гордеенко.

— Неформальных проверок не отмечено. На телефоне «Покрышева», который давался в справочной службе, сидел наш человек. — Петренко неумело помешал сахар зажатой в левой руке ложечкой. — Туда никто не звонил, «Покрышевым» не интересовался. Равно как никто не пытался войти и в личный контакт с сотрудником. Что, в общем-то, понятно… Документы прикрытия Гордеенко введены в базу МВД несколько лет назад, фотография соответствует, личное дело успело обрасти массой сопутствующих бумажек. Мы даже пару раз ему выговоры вписывали, дабы он не слишком выделялся из основной массы.

Генерал-майор стряхнул пепел с сигареты.

— За что выговоры?

— За появление на работе в нетрезвом состоянии и за нарушения в сроках подачи годового отчета. Естественно, были и благодарности.

— То есть с этой стороны Гордеенко расшифровать не могли? — Щербаков сделал глубокую затяжку и потушил окурок.

— Вероятность близка к нулю, — осторожно подтвердил Петренко.

— Но вот в том, что его смерть была случайной, я начинаю сомневаться всё больше и больше, — высказался Кречетов.

— Основания?

— Наши эксперты провели еще одну независимую проверку всех материалов дознания и тел погибших. И возникла одна деталь, которая не укладывается в картину трагического происшествия.

Начальник СЭБ сдвинул брови к переносице:

— Какая именно деталь?

— След прокола шеи водителя маршрутного такси металлическим предметом диаметром ноль целых четыре десятых миллиметра. — Кречетов закашлялся. — Извините… Прокол имеет глубину более десяти сантиметров. В кабине микроавтобуса не найдено ничего, что могло бы вызвать подобное повреждение. Тем более — прокол расположен сзади, под основанием черепа.

— Почему это не обнаружили черноморские эксперты?

— Тело сильно обгорело, и даже наши специалисты с большим трудом установили наличие данного повреждения. Обратили внимание на косвенные признаки, — начальник ССБ сам едва не запутался в отчете патологоанатомов, где чуть ли не в каждой фразе встречались латинские термины и ссылки на неизвестные полковнику методики анализа, — а затем составили общую картину. Орудие, которым нанесено повреждение, напоминает заточенную проволоку из высоколегированной стали.

— Так. — Щербаков сжал зубы. — Заключение экспертов у вас с собой?

— Конечно.

Петренко подал генерал-майору непрозрачную пластиковую папку с тремя листами машинописного текста внутри.

Мальков закончил набирать на компьютере текст справки для Рыжикова, выделил курсивом пункт насчет Пидмаева и буддистского храма, дал принтеру команду печатать документ и хихикнул себе под нос.

— Ты чего? — Заславский отвлекся от статьи в журнале «Лица».

— Вспомнил последнюю шутку насчет высшей степени опьянения сотрудника нашей службы…