Затем он крайне неудачно поцеловал кувалду, к которой был обязан прикоснуться губами любой, кто впервые выходил в свой боевой поход. В момент поцелуя Петренко тридцатитысячетонный РПКСН слегка качнуло, и промахнувшийся по железке лейтенант получил ею по лбу. Так что выпивал он обязательный стакан морской воды уже в чалме из бинта, сноровисто наложенной изнывающим от скуки корабельным медиком.

Но самое серьезное происшествие случилось за месяц до возвращения ракетоносца к родным берегам.

В тот час свободный от боевого дежурства лейтенант отдыхал в пятом отсеке «Акулы», где располагались спальные места экипажа, и первым прибежал в седьмой отсек[76], откуда потянуло паленым. К его немалому удивлению, никого в отсеке не оказалось, и Петренко пришлось в одиночку принимать меры по борьбе за живучесть корабля. Он сорвал с переборки огнетушитель и трубку внутренней телефонной связи.

— Центральный пост, — тут же отреагировал старпом.

— Лейтенант Петренко, — представился Сергей.

— Что у тебя? — спросил капитан второго ранга.

— В седьмом отсеке признаки пожара, — по инструкции ответил лейтенант, направляя струю пены на языки пламени, вырвавшиеся из-за распределительного щита.

— Какие еще «признаки»? — хмыкнул старпом.

— Ну, дым там… — неуверенно доложил Петренко, отступая к межпереборочному люку, ведущему в пятый отсек. — Огонь еще в двух местах есть… Сильный.

— Боеготовность один! — заорал кап-два по системе громкой связи и стукнул кулаком по кнопке. — Пожар в седьмом!

Ракетоносец наполнила трель оповещения об аварийной ситуации на борту.

О нюансах доклада Сергея на ЦП экипаж узнал в течение пары часов после того, как огонь был потушен.

И до конца плавания, если кто-то задавал вопрос о местонахождении командира группы освещения воздушной и надводной обстановки, ему неизменно отвечали: «В таком-то отсеке есть признаки лейтенанта Петренко». Спрашивавший обязательно уточнял: «Какие именно признаки?»

И ему серьезно поясняли: «Сам лейтенант Петренко» после чего и задавший вопрос, и ответивший начинали громко ржать…

Капитан третьего ранга вздохнул, снова взялся за «паркер» и принялся выводить фразу, начинавшуюся со слов: «Согласно пункту номер 3 внутренней инструкции номер 67'2 /АЛ от 05 сентября 1997 года и приказу директора ФСБ Российской Федерации за номером 1412 от 17 марта 2000 года…»

— А по каким косвенным деталям можно определить минутную готовность к работе «Града»? — Мальков разлил свежезаваренный чай по кружкам.

— Природа вокруг замирает, — с серьезным лицом заявил Оленев. — Птицы перестают петь, вся живность по углам прячется… Да ты не переживай, они тебя быстро скрутят. Почти ничего не почувствуешь. Раз — и ты уже приходишь в себя в автобусе. Или в больнице…

— Я не к тому. — Егор прикурил сигарету. — Меня интересует, не могут ли реальные террористы получить примерные методики захвата и подготовить сюрпризы штурмующим.

— От кого получить?

— От бывшего сотрудника ФСБ, например.

— За это ему голову оторвут, — пожал плечами Игорь.

— Так это потом. — Мальков открыл пепельницу, размещенную в подлокотнике кресла. — Да и то, если определят канал утечки информации.

— Штурм штурму рознь. — Майор задумчиво посмотрел в иллюминатор. — По единой схеме никто не работает. А определить метод, который будет использоваться в конкретном случае, можно только за десять — пятнадцать минут до операции. Причем надо входить в число участников оперативного штаба или в штурмовую группу и успеть сообщить о выбранной методике террористам. Нереально…

— Вот потому я и спросил о косвенных деталях.

— Ну… — Оленев почесал в затылке. — Во-первых, вблизи самолета не должно быть топливозаправщика. Это понятно. Десять тонн керосина создают дополнительную опасность…

— Во-вторых, — продолжил старший лейтенант, — непосредственно перед штурмом должно быть максимально тихо…

— Ты откуда это знаешь? — майор прищурился.

— Элементарно, Ватсон. В принципе, ты своими словами о том, что «природа замирает», подтвердил мои подозрения. Съем аудиоинформации изнутри салона при посторонних шумах осложнен. А если убрать шумы, то достаточно будет направленного микрофона, чтобы прослушать переговоры террористов. Самолет же — это не что иное, как металлическая труба большого диаметра. То есть резонатор. Ежели наша техника позволяет с расстояния слушать переговоры в помещениях с бетонными стенами, где колебания поверхностей на порядки меньше, то с самолетом вообще сложностей не будет…

— Не зря тебя к аналитикам отправили, — покачал головой Оленев. — Соображаешь…

— Далее. — Мальков глубоко затянулся и выпустил в потолок струю дыма. — Террористов надо оглушить и ослепить на несколько секунд. Через двери гранаты не бросишь. К тому же они заперты. Остаются иллюминаторы. Но! Стекла двойные и весьма прочные… Используем подствольный гранатомет. Однако надо решить проблему с подходом к самолету с бортов…

— И как бы ты ее решил? — заинтересовался майор.

— По тоннелям под ВПП[77]. В нужный момент люки отбрасываются — и погнали… Расположение люков террористам неизвестно, внешне выходы на полосы незаметны. То есть самолет ставится так, как удобно штурмующей группе. А против реактивной гранаты в иллюминатор защиты нет. Разве что каждый из них изнутри забрать квадратом металлической сетки. Но это слишком сложно… Нужны мощные винты для крепления, электроотвертки, сами куски сетки. Иллюминаторов в самолете много, блокировать их требуется все. Единым куском сетку не натянешь, помешают кресла и карнизы для занавесок. А с укреплением отдельных окон много мороки. Но при наличии подготовительного периода и приложения мозгов можно что-нибудь придумать. К примеру, закупить и нарезать точно в размер окон клеящуюся пленку для автомобильных стекол. Сейчас уже стали выпускать такую, что ее молотком не прошибешь. Граната так и так теряет пробивную способность после преодоления двух внешних стекол, и пленка может ее задержать или вообще отбросить. Надо поэкспериментировать…

— Радует, что ты не террорист, — улыбнулся Игорь. — Иначе мы б с тобой умаялись…

Во внутреннем дворике здания Разведывательного Бюро МВД Пакистана по указанию его директора Талата Мунира был разбит маленький садик, где в обеденный перерыв сотрудники могли глотнуть свежего воздуха и немного посидеть у трехъярусного фонтана. Разросшиеся акации создавали приятную тень, столь ценимую на Востоке, журчание воды настраивало на философский лад, что весьма полезно для людей, занимающихся обеспечением безопасности своей страны, а облюбовавшие ветви деревьев птицы добавляли ощущение покоя. В садике частенько рождались интересные идеи, получавшие затем развитие в виде конкретных операций, так что руководство РБ смотрело сквозь пальцы на то, что многие сотрудники выходили к фонтану по несколько раз в день, а отнюдь не строго с тринадцати до четырнадцати часов. Работа в разведке и контрразведке ненормированная, большинство офицеров задерживаются в своих кабинетах до позднего вечера и трудятся в выходные, так что они имеют полное право на некоторые послабления. Даже мулла из соседней со зданием РБ мечети, куда сотрудники отправлялись на молитву, разъяснял, что шахиды[78] имеют право совершать намаз в удобное для них время, а не точно по установленному Кораном времени. Или вообще не совершать, если того требуют обстоятельства, и молиться про себя, не привлекая ничьего внимания. Аллах милостив, а к правоверным воинам особенно…

Омар Масуд приглашающе похлопал ладонью по скамье рядом с собой и вытащил неизменные сигареты.

Мустафа Пехлеви, вот уже седьмой год занимавший должность старшего оперативника седьмого отдела Управления внешней разведки, сел справа от своего начальника.