Постепенно время безоговорочной веры в богов Олимпа (и других пантеонов) заканчивается. Предложенное этой верой чисто механическое подчинение богам было в корне отлично от того, чем жили обитатели Эдема и люди золотого века. Древние эллины не знали любви к выдуманным богам, не считали возможным собственное подобие им в творческих потенциях. Разочарование в таких однобоких отношениях было неизбежным. Попытка спасти себя от страданий на века с помощью искусственно сочиненных «Небес» не удалась, нужно было искать что-то другое и уже в ином направлении.

Внимание людей того времени переносится на поиск спасительных сил и возможностей внутри себя. Сам человек со своими внутренними качествами начинает рассматриваться причиной всего происходящего в мире, следовательно, и той силой, которая способна это происходящее изменить, упорядочить. Это был, безусловно, выдающийся поворот в мировоззрении древних людей. Но представления того времени о внутреннем мире человека были аморфными, можно сказать, темными, никакими. Поэтому началось активное структурирование человеческой психики, выделение в ней отдельных тенденций и феноменов. Тогда и появились первые представления об особых возможностях в деле упорядочения всего происходящего во внешнем мире и внутри человека его разума.

Нобелевский лауреат по биологии Т. Сент-Дьерди называл разум (интеллект) средством защиты и обеспечения существования человека в земном мире. В этом отношении он подобен когтям, клыкам, физической силе (выносливости) и даже способности к мимикрии, помогающим выжить другим существам. Разум как средство спасения человека, утратившего все иные формы защиты, и выходит на арену жизни в тот страшный своим хаосом период.

Удивительно точна метафора Д. Судзуки: «Интеллект – это ветка дерева, за которую мы схватились, оказавшись над пропастью». Можно добавить: над бездонной и жуткой пропастью жизни. Причем – жизни без Бога! Надо, несколько забегая вперед, заметить, что за эту «ветку» мы держимся уже тысячелетиями. Нам страшно выпустить ее из рук. Но она не вечна, все громче ее треск под нашей тяжестью. Укрепить «ветку разумности» мы пытаемся наращиванием эффективности технических средств, вроде бы расширяющих возможности разума, – например, компьютера, Интернета. И не замечаем того, что этими «подпорками» еще глубже замуровываем истинно человеческое в себе, еще больше подавляем ту полученную от Бога силу, которая способна породить нечто иное, кроме нашего умения, судорожно уцепившись, висеть на одной и той же «ветке».

Отдельные обращения к феномену человеческой разумности можно встретить в древнеиндийских Упанишадах и Ветхом Завете, в частности, в законах Моисея. Вполне «разумно» действовали, например, древние египтяне, жившие за две-три тысячи лет до новой эры. Но это было как бы стихийное пользование разумом в неразделимой совокупности со всеми другими психическими особенностями человека. Не было осознания самостоятельной роли и возможностей этого феномена.

Начало полномасштабного выхода разума на авансцену мировой жизни приходится на середину первого тысячелетия до новой эры, на исторический период, названный Ф. Ницше «осью времен», «осью всемирной истории», а К. Ясперсом – «осевым временем». Это была самая великая революция в истории человечества – поистине «революция всех времен и народов». Именно тогда человечество сделало фундаментальный выбор, который привел его к современной рациональной цивилизации, а самого человека – к индивидуально-личностному облику, позволившему назвать его Homo sapiens («Человек разумный»).

Подобно оценкам разума, оценки исторических перспектив этой революции были и остаются неоднозначными. Одни убеждены, что от нее – начало Эры разума, олицетворяющей путь к светлому будущему, всеобщему счастью, раю на земле. Другие, напротив, увидели в нарастающей диктатуре разума уход от многоцветия человеческих возможностей в однотональное бытие, замыкание лишь в одной психической конструкции, неизбежно ведущее к отрыву от истинной Реальности, насильственному пленению чего-то высшего в человеке.

В конечном счете преобладающим стало первое, позитивное отношение к происшедшему в «осевое время» – привлекательней оказалось перспектива видеть жизненные факты в четком, упорядоченном варианте, как это умеет представить разум. Применительно к индивидуальному развитию человека революцию середины первого тысячелетия до н. э. можно сравнить с критическим переходом в трехлетнем возрасте. После этого возраста дети овладевают мышлением (тут же – мышление овладевает ими) и уже не могут принципиально изменить без патологических последствий направленность своего сознания, перейти к использованию других механизмов взаимодействия со средой, основанных не на главенстве разума.

Удивителен не поддающийся объективному объяснению факт: прорыв к разумности 2,5 тысячи лет назад произошел почти одновременно в различных и практически не имеющих между собой связи регионах Земли. Первыми наиболее известными истории провозвестниками приоритетности нового механизма взаимопонимания между людьми и приспособления к окружающей среде выступили современники одной и той же эпохи: в Китае – Конфуций, в Индии – принц Гаутама (Будда), в Греции – Анаксагор и Сократ. Есть что-то мистическое в этой синхронности событий. Сам человек того времени на подобную согласованность действий был не способен. Кто свыше мог координировать дружное выдвижение разума на руководящую роль в земной жизни – Создатель или хозяин («князь») этого мира? Возможно, дальнейший анализ приблизит нас к ответу на данный вопрос.

Древние греки оказались более последовательными и настойчивыми в разработке проблем человеческой разумности, что и предопределило общую динамику развития западной (рациональной) цивилизации.

Человечество свой путь к новому, неведомому всегда проходит вслед за отдельными гениями (пассионариями, по Л. Гумилеву). Их прозрения выхватывают из кромешной жизненной темноты нечто видимое, образуют просветы, освещенные туннели в этой темноте, в которые потом устремляются массы людей. Из таких прорывов познания гениев Древней Греции складывался и путь выдвижения разума к вершинам его власти в психической жизни отдельного человека и в мировоззрении западного общества в целом. Истории известно, как за сравнительно короткий исторический срок древнегреческие мыслители сумели из обобщенного, валового (с точки зрения современной науки – «темного») представления о человеческой психике выделить отдельные ее структуры и определить место среди них разума. И в конечном итоге сделали его главным координатором психической жизни человека и его отношений со средой.

Современному человеку очевидна разница между мышлением и ощущением, мышлением и восприятием, мышлением и словом, мышлением и действием. Однако для живущих в древнем мире выделение каждого из этих различий было величайшим открытием – вызывало неистовый восторг, отображалось в мифологических сюжетах, воспевалось в стихах и шаг за шагом вело к возникновению нового сознания.

В начале V века до новой эры Парменид – сразу ставший знаменитым философом – открывает и даже воспевает в поэме «О природе» различие между мышлением и ощущением и, следовательно, возможность самостоятельного использования каждой из этих психических способностей человека. Затем Пифагор и его школа устанавливают, что число вещи вовсе не есть сама вещь, что вещи меняются, исчезают, создаются вновь, а таблица умножения все время остается той же самой. Это открытие так поразило древних эллинов, что в некоторых учениях числа объявили божественными существами и даже самими богами (83). Мистика числа широко использовалась (например, в каббализме) в течение целого тысячелетия после его открытия пифагорейцами.