Пока человек жил в непосредственной связи с Богом, Его поддержка и любовь были достаточным основанием благополучной и безопасной жизни. Собственно, для такой жизни он и создавался. В земных условиях приходится рассчитывать только на себя. Правда, у человека оставалась данная Богом изначально почти безграничная способность к творчеству и, главное, к самотворению – способность сформировать у себя любое качество с учетом требований среды. Но какой образ жизни и какие личные качества наиболее пригодны для обеспечения безопасности и благополучия в новых сложнейших условиях? Подсознательно поиски спасительного образа жизни и необходимых в такой жизни индивидуальных особенностей шли непрерывно. Варианты могли быть разные.
Один из вариантов – вернуться в состояние далеких предков, живших еще до золотого века, которые во многом были подобны животным и чувствовали себя относительно приспособленными к земным условиям. Или даже полностью вернуться в животный мир. Наглядный пример такого возвращения – известный литературный герой Маугли и множество других подобных примеров уже из реальной жизни. Человек способен почти на безграничные трансформации самого себя и может сформировать практически любые нужные для жизни индивидуальные качества. Например, со временем он может приобрести шерстяной покров, нарастить физические возможности, выработать инстинкты и соответствующие им формы поведения. Возможно, таинственный снежный человек – с его густой (теплой) шерстью, физической мощью, телепатическими способностями – является результатом такого возвращения в природу обычного человека.
Отчасти похожий вариант приспособления к жизни имеет место у известных антропологам «изолянтов», живущих в полной изоляции от современного мира в, казалось бы, крайне враждебной для обитания человека среде первозданных джунглей. Они нашли возможность жить в гармонии с такой средой – познали ее ритмы и требования, почувствовали уважение к ней (взамен ушедшей любви) и вполне успешно существуют без какой-либо помощи извне. Живут «как птицы», не ведая, что такое планирование поведения, что такое прогресс, совершенствование себя и окружающего мира, что такое зло и добро, рай и ад. Им в голову не придет казнить себя за неудачу на охоте, расстраиваться по поводу своей роли в общине, искать варианты реванша. Поэтому они не знают лжи, распрей, психических недугов. Прислушиваются лишь к зову «голосов» умерших предков и указаниям лидеров племени, которые могут «расшифровывать» эти «голоса». «Ментальная завеса» не разделяет их с природой. Они прекрасно чувствуют (предчувствуют!) любое грядущее изменение в ней, и никакое стихийное бедствие не способно застать их врасплох. Последствия губительного наводнения 2004 года в Юго-Восточной Азии дали почти классический пример в этом отношении. Живущее на одном из островов данного региона первобытное племя, вопреки опасениям ученых, оказалось далеко не беззащитным и не погибло от цунами. Далекие от цивилизации люди заранее почувствовали опасность и поднялись в горы.
Эти люди развили (или сохранили) в себе – как жизненно необходимое для пребывания внутри природы – то, что мы подавили, заглушили на путях разумности, избрав доминирующим регулятором поведения логическое мышление с его анализом и синтезом. Поэтому в той же природной катастрофе 2004 года тысячи «разумных» людей опасности не почувствовали и были уничтожены волнами цунами. Разные внутренние силы активированы и используются в интересах своей безопасности людьми этих двух миров.
Данный вариант спасения, сколь бы он ни казался диким представителям цивилизованного мира, прошел проверку временем и уже тысячелетиями остается незыблемым. Более того, он совсем не кажется чем-то «диким» самим субъектам такой жизнедеятельности. Как показывают контакты с «изолянтами», им невообразимо дикой кажется наша жизнь.
Еще один вариант внутреннего и внешнего спасения связан с попыткой древних людей вновь вернуться под опеку высших сил, тем более что у них были еще горячи подспудные воспоминания о золотом веке.
Основанный на таких воспоминаниях особый вариант жизненной определенности сумели внести в свое бытие древние греки. Для спасения от непонятного и мучительного хаоса повседневных событий они выдумали целый Олимп с богами и спокойно начали объяснять все нюансы своего бытия проявлением их воли. По выражению Ницше, «грек знал и ощущал страхи и ужасы существования: чтобы иметь вообще возможность жить, он вынужден был заслонить себя от них блестящим порождением грез – олимпийцами… по глубочайшей необходимости создать этих богов» (98, 477).
Спасительным для психики стало убеждение: все в воле богов. От человека требовалось лишь поведение, якобы отвечающее установкам свыше. Винить при неудачах что-то в самом себе – свои способности, характер, знания – эллинам не приходило в голову. Они не видели никаких связей между собственной сущностью и своим существованием в этом мире. Как следствие, не было тяжести личной ответственности за происходящее, груза планов на будущее, внутреннего самокопания, рефлексии, стремлений к чему-то лучшему, великому. Не было и необходимости улучшать или менять свои душевные качества, – ведь от них все равно ничего не зависело. Эллины могли совершенствовать внешнюю красоту (в Афинах) или физическую силу, выносливость, добиваться физического совершенства (в Спарте), но не свой внутренний мир. Древним грекам было чуждо то, что в Новое время было определено как «страдание человека самим собой» (109). Боги спасали их от внутренней распятости, душевного перенапряжения, значит, и от невроза, депрессии, других психических расстройств, столь обязательных для современного человека.
Казалось бы, мифотворчество – не более чем без-умие, наивность, нелепейшая иллюзия. Но иллюзия древних греков была не хуже любой из тех, которые уже в наше время мы называем «научными», «научно обоснованными». Миф о всевластии богов позволял объяснить происходящее в жизни, закрыть все проблемное, неясное, объединить в единую целостность не поддающуюся иному объяснению бесконечную череду светлых и темных полос бытия. Благодаря этому мифу греки имели возможность просто жить, каждый час действовать по принципу «здесь и теперь», – не мучая себя познанием добра и зла, совершенствованием своего настоящего и устремлениями к «светлому будущему». Библейская дилемма отношения к Древу жизни и к Древу познания добра и зла у них безоговорочно решалась в пользу приоритетности первого.
Древние греки не были уникальны в своей преданности выдуманным богам Олимпа. В ранней древности почти каждая родовая община имела свой пантеон богов и столь же спасительную – от жизненного хаоса – веру в их непосредственное влияние на каждый поворот персональных и общинных судеб (117). Наличие столь распространенного периода политеистических верований в истории человечества может свидетельствовать о близости той эпохи ко времени золотого века и повсеместном давлении на подсознание людей воспоминаний о недавней райской жизни под покровительством высших сил. Причем, в отличие от нынешних межрелигиозных отношений, в тот период не было нетерпимости, враждебности в отношениях между группами людей, являющихся адептами разных пантеонов богов. Что, в свою очередь, переносилось и на повседневные, светские отношения между людьми. Например, по словам В.С. Поликарпова, «древние египтяне были гостеприимны как к чужим богам, так и к каждому чужеземцу, желающему поселиться в их стране» (117, 289). В этом также могло подспудно проявляться влияние еще близкого золотого века. Кроме того, подчинение воле богов, пусть и иллюзорных, способствовало внутренней умиротворенности людей и смягчению их нравов в общей системе взаимоотношений. Да и разум еще был не способен извращать эти отношения.
История, по определению К. Ясперса, есть не что иное, как смена иллюзий (162). Поэтому спустя столетия на смену мифам первобытного общества и верованиям древних греков (египтян и других народов) приходят – в качестве очередного спасительного средства – монотеистические великие религии. А затем, уже как в калейдоскопе, все новые и новые общественно-научные мифы – типа марксизма, национал-социализма, рыночного процветания, – вроде бы объясняющие жизнь и рисующие для нее радужные перспективы. В иллюзии верит слабый, страдающий человек. Таким он был на заре своей истории – когда впервые был вынужден противостоять чуждой окружающей среде и столь же чуждой и опасной собственной натуре. Таким же остается и сегодня – после тысячелетий практически бесплодного познания себя и мира. Поэтому точно так же готов полностью и безоглядно отдаваться любой иллюзии, тем более если к ней прилеплено определение «научная».
