Значительная часть иронических замечаний в публичном выступлении обычно подготовлена заранее. Это обусловлено форматом и характером жанра – оратор заблаговременно продумывает моменты, когда уместно вставить шутку. Кроме того, в этом случае ему не надо реагировать на реплики и изобретать остроумные экспромты.

Более того, даже «экспромты» можно подготовить заранее. Справедливость этого парадокса подтверждает опыт политиков, известных своим превосходным чувством юмора. Так, близкий друг Черчилля Фердинанд Эдвин Смит заметил как-то: «Лучшие годы своей жизни Уинстон потратил на составление экспромтов». В этой шутливой фразе заключается один из ключевых принципов известного оратора при работе над текстами. Речи, которые, казалось, произносились спонтанно и являлись результатом озарения, на самом деле тщательно продумывались, репетировались, оттачивались и шлифовались в спокойной обстановке. «Я не пишу быстро, – признался как-то Черчилль. – Все мною написанное является результатом тяжелого труда, все постоянно шлифуется. Я стараюсь шлифовать до блеска». Когда дипломат Гарольд Никольсон поздравил Черчилля с удачной ремаркой, «сымпровизированной» политиком в конце одного выступления, Уинстон воскликнул: «Чертова импровизация! Я потратил на нее целое утро, пока лежал в ванне». «Удачные экспромты ораторов существуют лишь в воображении публики, – отмечал он. – В то время как цветы риторики – тепличные растения». Все свои выступления Черчилль писал лично, не обращаясь для этого к услугам спичрайтеров. Ответственные речи готовились несколько дней, постоянно переписывались и еще раз редактировались. Отдельные фразы, по воспоминаниям помощников, Черчилль мог вынашивать и того больше – неделями, даже месяцами. Он заранее записывал их в специальный блокнот, после чего использовал при необходимости [goo.gl/G0lqk6].

Сложно сказать, сколько усилий затрачивают современные английские, американские и российские политики и их спичрайтеры, продумывая иронические и юмористические отступления в своих речах. Для аудитории это должно выглядеть органично, гладко и соответствовать стилю и содержанию речи. Например, как в выступлении президента России на митинге:

Мы пойдем вперед, мы будем укреплять нашу государственность, нашу страну. Мы с вами будем легко преодолевать трудности, которые мы так легко создаем сами для себя в течение всего последнего времени. [Речь Путина В.В. на митинге 18.03.2015 – vk.cc/4pdSOU].

Или как в лекции, прочитанной советником президента России, академиком РАН С.Ю. Глазьевым для студентов магистратуры факультета государственного управления МГУ:

Кажется, что управление деньгами подвластно только небожителям. Люди, которые этим занимаются, считаются носителями тайного знания и, вместо того, чтобы что-то объяснять, наводят тень на плетень. Постараемся разобраться, где собака зарыта [С.Ю. Глазьев, Лекция № 6 ФГУ МГУ 30.03.2015 – vk.cc/4pe50M].

В выступлении С.Ю. Глазьева используются фразеологизмы и ирония абсурдного утверждения. Эти приемы речи помогают раскрепостить аудиторию, настроить ее на дружеское общение и создать комфортную атмосферу. В ситуации выступления известного государственного деятеля перед студентами – это весьма действенный способ сократить дистанцию и повысить внимание зала.

Таким образом, подготовленная ирония является неотъемлемым элементом и эффективным орудием публичной речи. Но не всегда можно пользоваться иронией как «готовым инструментом» (термин С.И. Походни [Походня 1989]). Поскольку часто ирония – категория дискурса, она представляет собой сотрудничество между говорящим и слушающим, проявляющееся в процессе коммуникации. Рассмотрим политические жанры, предполагающие такое сотрудничество.

Жанр политического полилога включает в себя различные виды дискурсов. Исследователи предлагают считать полемику, дискуссию и диспут разновидностями спора, а дебаты и прения – разновидностями обсуждения проблемы [Стернин 2011]. Отличие прений от дебатов заключается в том, что прения устраиваются по определенному, оглашенному кем-то докладу, а дебаты проходят как высказывание участниками различных точек зрения на ту или иную поставленную проблему. Если следовать этой классификации, политическое интервью относится к разновидностям спора, потому что включает в себя разноплановые вопросы и не может быть полностью подготовлено заранее, так как содержит эффект неожиданности (как в вопросах, так и в ответах).

Рассмотрим подробнее жанр политического интервью, который позволяет всем участникам диалога использовать стратегии непрямой коммуникации, однако цели и результаты привлечения таких стратегий могут в значительной степени различаться. Это характерно как для русской, так и для англо-американской лингвокультуры.

Тем не менее жанр политического интервью имеет свои национальные особенности. Например, в английской и американской лингвокультурах дистанция между журналистом и государственным деятелем минимальна, допустимо обращение по имени, провокационные вопросы, свободное употребление иронии и сарказма в адрес высокопоставленного чиновника. В российской культуре традиционным для политического интервью является нейтральный модус: с одной стороны, он позволяет осуществлять коммуникацию людям с заведомо неравными социально-коммуникативными позициями; с другой стороны, он дает возможность наиболее оптимальным образом сохранять «лицо» политика в случае, если поднимаются неприятные темы. Это особенно важно, поскольку в политическом интервью всегда присутствует третий участник – аудитория (зрители или читатели).

Ирония со стороны журналиста – это, как правило, «проверка на прочность» коммуникативной позиции собеседника. Угроза «лицу» политика – коммуниканта с заведомо более высоким социальным и коммуникативным статусом – не может быть выражена эксплицитно (в отличие от английской лингвокультуры).

В этом отношении показательным является интервью, данное президентом Д.А. Медведевым журналисту «Новой газеты» Д. Муратову 15 апреля 2009 г. [ «Декларация Медведева. Год 2009-й»].

В интервью многократно повторяется один и тот же риторический рисунок: задавая вопрос, журналист использует дискурсивную практику иронии, однако президент отвечает на вопрос так, как будто понял его буквально, т. е. сознательно игнорирует иронию.

Д. Медведев. …Я считаю, что наши чиновники – это такие же граждане России, которые выполняют очень полезную миссию.

«Новая». Такие же граждане России?

Д. Медведев. Абсолютно такие же, как и все другие.

«Новая». Ну только с мигалками.

Д. Медведев. Ну и далеко не все. Это всё-таки некое распространённое заблуждение. [goo.gl/OFsLzy].

Президент в своих репликах следует прагматическому коммуникативному идеалу, а ирония журналиста направлена на то, чтобы подвергнуть сомнению искренность собеседника. В данном случае иронический коммуникативный акт терпит неудачу, поскольку президент сохраняет свой имидж «совершенного гражданина», игнорируя или отвергая иронию журналиста.

В английском политическом дискурсе интервьюер обладает большей свободой. Так, обращаясь к премьер-министру Д. Кэмерону, журналист с явной иронией задает вопрос: David, do you happen to know that anybody who wants drugs, get them? (Дэвид, вы случайно не знаете, что каждый, кому нужны наркотики, может их достать?) [YouTube – Jonathan Ross interviews Dave Cameron, 22.07.11.]. В данном случае говорящий использует иронический механизм открытия очевидной истины (подробнее о механизмах иронии см. [Горностаева 2013(6): 172–194], эксплицитно указывая на то, что премьер-министр недостаточно серьезно относится к существующей проблеме.

На неформальность отношений в англоязычных интервью указывает также обращение по имени. Та же беседа начинается с дружеского приветствия и вопроса ведущего Джонатана Росса премьер-министру: What should I call you? Dave? David? (Как мне называть вас? Дейв? Дэвид?), на что гость, поддерживая дружеский тон беседы, отвечает: Му mother calls те David, ту wife calls те Dave… I don’t mind. (Моя мама зовет меня Дэвид, а жена – Дейв… Мне все равно). В результате ведущий останавливается на уменьшительном Дейв.