Annotation

То не лёд трещит, не комар пищит - это ширится и растёт род Ивана Лукоморского

Мачальский Д.

Мачальский Д.

Рожать, так рожать

Рожать, так рожать

- ВАНЯ-А-А-А-А!!! Ядрит твою через коромысло! ВАНЬША!!!

Словно рычание раненной и окружённой гиенами львицы потрясло Лукоморский дворец. Иван-царевич с перепугу попытался вскочить, но массивное кресло его порыва не поддержало, и они вместе грохнулись друг другу на спины. Сидевший напротив библиотечный Дионисий уронил с носа очки и со стола чернильницу-непроливашку. Очки, упав на ворох летописных сводов за последние две сотни лет, особо не пострадали, а вот не рассчитанная на такие нагрузки непроливашка с грохотом и брызгами разбилась об пол.

- Что?! Что?! - засуетился Дионисий, пытаясь одновременно найти очки и ответ на животрепещущий вопрос: - Что случилось?!

Но Ивану-царевичу ничего объяснять было не надо. Он вывернулся из растерянных "объятий" кресла и молча бросился к двери - спасать любимую супругу... ну, или дворец от неё.

- Не подходи - зашибу!!! ВАНЬША-А-А-А!!!

Навстречу по залам и переходам стали попадаться обитатели дворца: сначала растерянно оглядывающиеся, а затем, ближе к источнику возмущения - в панике спешащие удрать подальше. И наконец, в Горнице Советов, как теперь именовало разросшееся царское семейство бывшую парадную светлицу, Иванушка врезался в толпу придворных, раздвинув которых, застал эпическую картину, достойную запечатления в скрижалях.

Прижавшись спиной к стене, там стояла его любимая, ненаглядная супруга с боевой табуреткой наголо. И такой яростью пылали её серые очи, такой решительностью веяло от всей фигуры, что даже скромная подставка для седалищ выглядела в её руке оружием массового поражения. Как иллюстрация её боевых возможностей, по полу были размазаны чьи-то склизко-зелёные останки.

- Иванко! - прорычала Серафима, при виде царевича. - Убери их от меня, а то я за себя не отвечаю!

- Ион! Скажи ей!.. - кинулась к нему царица Елена и безапелляционно потребовала: - Скажи ей немедленно! Ей нужно соблюдать режим! Вот же в книжке написано! - И она потрясла увесистым томом с цветными картинками на обложке.

- Ванюша, милый! - жалобно протянула руки царица-матушка. - Что ж она, деточка наша, так надрывается! Что ж она, в тяжести-то, табуретами машет! Мы же ей только хорошего!..

- Ащь?.. Ларишка, шо говорят-то? - наклонилась к внучке старая боярыня Серапея, стараясь разглядеть происходящее из-за спин боярства.

- Да говорят, бабушка - что ж она, царска дочь-то, а салата не ест! - доходчиво объяснила боярышня Лариса.

- Ох, правда! Шаршка дожщь, а шама-то не ешт! Шщего только раждобрела!

- Какой дождь, бабушка, какой - добрела?! Того и гляди прибьёт кого! - забеспокоилась Лариса и смело подала голос из "задних рядов": - Слышь, ты - дикая! А ну брось табуретку!

- Да! - согласно приосанились стоящие впереди, как и положено, родовитые бояре и боярыни.

- В кого? - прищурилась Сенька и первые ряды смущенно шарахнулись, попытавшись скрыться за спинами менее родовитых. Те с неожиданно свалившейся привилегией не согласились, и среди высокого собрания возникла некоторая иерархическая сумятица.

- Сень, Сень! Ты у меня, конечно, великая воительница... но зачем же табуретки ломать?

- Ваньша! Ванечка... - Серафима опустила оружие возмездия и на глазах начала терять боевой пыл. - Иванко, родной, они хотели... чтоб я вот это... - она глянула на пол и вдруг аж скривилась от отвращения: - ЭТО ТАКАЯ ГАДОСТЬ!

- Это не гадость! - воспылала праведным гневом Елена. - Это шпинат - последняя разработка стеллийских мудрецов!

- Ну, Сенечка, ну, родная, а может это полезно? - исключительно в миролюбивых целях предположил Иванушка.

- Эта зелёная хрень?! - взвилась Сенька. - Я что - коза?!

- Это не хрень! - попыталась восстановить реноме своей родины Елена.

- Да!.. - попыталась поддержать её Арина, но неожиданно вспомнила вкус этого новомодного средства для субтильности... и добавить ничего не смогла.

- Ваня, Ванюша, Ваньша! - вдруг быстро заговорила Сенька, ухватив любимого за руки и отчаянно глядя ему в глаза. - Давай уедем, а?

- Ну, Сенечка, - испугался царевич. - Куда же мы уедем-то - на девятом месяце?

- Куда угодно - я больше здесь не выдержу! - горячо запросилась супруга. - Да хоть в лес к Ярославне... или к Находке с Мечеславом! Находочка и поможет, если что, а?

- Может не надо? - сделал последнюю попытку царевич.

- Надо, Ваня, - твёрдо заверила супруга, но не сдержалась и жалобно добавила: - Очень надо!

Иванушка мог выдержать Сеньку любую - и отчаянно грустящую, и драчливую, и насмешливую, - но вынести Сеньку такую - обессиленную, просящую, с непередаваемой надеждой в глазах, он не мог.

- Н-н-ну хорошо... - с трудом выдавил он и повернулся к замершей аудитории. - Мы тут посоветовались - кхм... - и подумали, что будет - кхм-кхм... - полезно... как бы... в общем, мы решили погостить у царя Мечеслава, вот! - и царевич вытер с чела трудовой пот.

- В Кощеево царство?!

- Не пущу!

- Это немыслимо!

- Во дура!..

- Только через мой труп!

Сенька с тоскливой обречённостью посмотрела на оставленную табуретку. Но тут нахмурился Иванушка. Он обернулся, он выпрямился, он обвёл всю подступающую, как прибой женскую рать соколиным взором и провозгласил решительно, как гвоздь забил:

- Мы! Едем! К Мечеславу! Матушка, позвольте нам собрать вещи и благословите на дорогу.

Иван-царевич вернулся к супруге, взял её за руку и, осторожно поддерживая, повёл из горницы. Серафима искоса смотрела на него - такого прямого и гордого - и не могла оторвать глаз. "Витязь мой... Сокол... Мой муж..." - думала она млея от удовольствия.

Через два часа дороги своё отношение к мужу ей пришлось значительно пересмотреть.

Ну, хорошо, в седло это она сгоряча полезла - пришлось всё же согласиться на царскую повозку.

Но горничных она правильно прогнала - нужны ей эти клуши, если она от них и во дворце не знала куда деваться.

И от охраны она отказалась тоже правильно - куда в её положении ещё десять мужиков в соглядатаи, когда Обдериха им и так обеспечила всю дорогу "скатертью".

И от знахаря она отказалась - не больные, чать!..

И от повара...

И от кучера...

Не учла она лишь одного, что теперь её чудушко будет считать себя обязанным заботиться о ней и за горничных, и за дружину, и за знахаря, и за повара, и за кучера, и делать это будет с удесятерённым рвением любящего супруга.

- Родная, тебе удобно, не трясёт? - в сто десятый раз спрашивал Иванушка, оборачиваясь с козел. - А может тебе дует?!..

- ...А может ещё солёненького огурчика, ты же недавно хотела? - пододвигал он ей за ужином на постоялом дворе опостылевшие ещё три месяца назад соленья...

- ...Любимая, тебе не холодно, может ещё одеяльце? - в который раз заботливо будил он её ночью. Каждый час. А в промежутках - просто сопел в темноте, обозревая "спящую" супругу умильным взором...

- ...Милая, ты поспи ещё, чего в такую рань вставать! - уверял он её, когда в окна уже давно светило далеко не утреннее Солнышко. Может раньше Сенька так бы и сделала, но тут, как назло, сна не оказывалось ни в одном глазу, да и третья перина была явно лишней.

И с новым днём всё начиналось заново...