Внезапно кинутый в окно камень прервал диалог двух экономок, стоящих в дальней комнате роскошного дома, и ведущих диалог касаемо рыжего сына их хозяина. Луша подошла к окну и тихонько вытащила лицо из-за угла, боясь прилета следующего камня. Картина, представшая перед глазами, была до боли знакомая. Внизу на клумбе с красивыми, но уже втоптанными в землю цветами, стоял сын ихнего работодателя. Сын незабвенного Глеба Егоровича. Рыжий и беспредельный отрок. Рыжий Воник.

– Нет, шеф. Вы, конечно, фигура сугубо самостоятельная и без сомнения подкованы на всякого рода «поганках». Но когда по вашему желанию мимо нашего рта проплывает кусок белого хлеба с шоколадным маслом! Мы на это смотрим отрицательно. Правда, друг?

Но друг не отозвался на вопрошающую речь Филипка. Он стоял, очарованный, и смотрел в дальний угол комнаты, где толстый мохнатый паук под хрип садиста из Рамштайна давил зеленую навозную муху. Короткий ласковый удар под «ложечку» вернул это тело из небытия в реальность. Годзилла икнул и прохрипел: – Да… Шеф… Масло… м-м-м… рот… друг… А на фига это всё надо? – сжав кулаки и отклячив от непереносимой обиды нижнюю губу, он опять вперил безумный взгляд в угол комнаты, забыв обо всем на свете.

– Ну что ж. Видно, и моя очередь настала рассказать вам о масле. О Бутане. И о длинных очередях в мексиканское посольство. Всех желающих бесплатно и единовременно получить вид на жительство в этой скромной и благополучной стране, – Андрей Джонович слегка прослезился, но, подавив в себе эмоции, продолжил: – Вы же хотите заработать маленько денег на жизнь? Вижу. Хотите. Я тоже, к счастью, этого хочу. И не машите репой своей бестолковой, Филипп, в этой жизни все решения буду принимать я, а вот когда вы будете на моём месте, но вы никогда на нем не будете. То будете решать… нет, не вы… Годзилла будет решать. Да что он там стоит как статуя алебастровая. Пните его. Не могу же я в пустоту орать.

Но Филипок, озадаченный витиеватой речью шефа, не решился вторично приложиться по Годзилле и поэтому лишь легонько толкнул его. – Продолжайте, шеф. Он всё слышит.

– Ну, вот значит. Масла нет. Тьфу ты!

– Мы чего, масло повезем? Во незадача. Во день непрушный. Сначала двум кексам заработок в виде стекла непонятного отдали. Потом выясняется, что надо не пойми куда везти не пойми что. И этот убогий стоит. Хоть бы слово молвил, – Филипку даже захотелось выругаться матом на Годзиллу, но, судя по тяжёлому дыханию, тот вконец пришел в себя, и поэтому грек не решился испытывать судьбу.

– Да нет, друзья мои суровые. Ни пропан, ни бутан непричём совершенно. Причем, эти два кекса, как позволил себе выразиться Филипп. Которым я впарил под видом необработанного алмаза кусок стекла со стеклянной фабрики имени пса Алого и его верного помощника Карацупы. И они купились. В их обязанность будет входить доставка этого камня по назначению в определенный пункт. В вашу обязанность будет входить негласное их сопровождение с последующим изъятием путем банальной кражи этого никому ненужного стекла.

– И чо? – это уже подал голос тезка умершего ископаемого.

– А вот тут-то и самое главное, – Андре ласково, но с отвращением обнял союзников за потные плечи и зашептал: – Вы же знаете, что они два миллионера подпольных, чёрт их возьми. Вы же знаете, какой кэш они сорвали с этого Пизанского туалета. А куча навоза за конюшней? Она им тоже принесла кой-какие дивиденды. А билеты? На Луну? Сколько было желающих? Только ты, толстомясый, отнес туда все деньги нашего фонда «Тайга для Лыковых и не только». Не помнишь? Я помню! А бесплатные туалеты в лесу? Нет, это не они. Это ты, Филипок, мне предложил. А я, дурак, купился. Ладно. Это почти в прошлом. В настоящем другое. Вы, значит, украдаете. Ну, воруете, стекляшку. Они являются ко мне, не выполнив задачи поставленной. Я обязываю их мне заплатить. Вот и всё! Миллионеры – без денег, а вам – доля малая, слава и почет. И не надо ни о чём думать, и им, и вам билеты я уже взял. Выезд завтра. Помыться, побриться, горькую не пить. Завтра «как штыки» на вокзале дышите в спину этим двоим фраерам. Поняли?

– Чего ж непонятно-то, – с тоской на лице протянул грек. – Понятно, а причем здесь Бутан-то?

– Эх, други мои ситные, – с вожделением и лаской заговорил Андре. – Эх, други! Я ж по нации не американец какой-то. Не туземец с острова Пасхи. Я кровью своей чувствую родство свое с неизведанным народом. Бутанянин я! Или Бутаниист. Не могу ещё правильно сказать. Получим миллионы за стекляшку, соберу вещи и в путь. Море там есть, наверное, буду на море жить, ни о чём не думая.

– А если нет. моря-то?

– Как нет? Море везде есть! Даже в Польше. Знамо дело.

– А какое там море-то? – переспросил Годзилла, торжественно икнув. – В Польше?

– Как. какое? Чёрное, конечно. Хорошее море!

И вот так, выслушав географические нотации, два бедолаги поплелись домой приводить себя в порядок перед дальней неизведанной дорогой. А в это время два других бедолаги обсуждали внезапно свалившееся на них счастье в виде нелепой стекляшки и неизвестной поездки.

– Ну что? Мой милый старинный друг, – произнес Эдвард, глядя задумчиво и прищурясь в противоположенную от Зули сторону. И поэтому было непонятно, к кому он обращается. То ли к напарнику, то ли к тряпичному рваному клоуну, валявшемуся в придорожной канаве. – Сведем дебет с кредитом и посчитаем сальдо. Так, в наличии у нас: А – стекляшка, неизвестной и непонятной пробы. Б – конверт, судя по толщине, напичканный билетами и деньгами. В – хитрющая рожа нашего работодателя.

– Почему стекляшка-то? – заволновался коллега. – А вдруг и не…

– Говорю – стекло, значит, слушай. Я ему этот кусок сам впарил два года назад под видом космической пыли. Он просто забыл от волнения. Ладно. Надо отвезти, значит, отвезем. Тем более что все труды оплачиваются, – и, чуть-чуть подумав, бросил, – пошли, знаю куда.

Ничто не могло испортить комфортного настроения пришедшему летнему дню. Ни мухи. Плотным кольцом взявшие в осаду праздничную робу торговца космическими удовольствиями. Ни сигналы о помощи пассажиров воздушного шара из Южной Африки, приземлившимся в Антарктиде на дрейфующую льдину, ввиду плохого образования его запускавших. Ни хромая лошадь, бесцельно бродившая у пекарни, пинавшая пустые банки из-под пива и наслаждающаяся их прощальным звоном.

Концессионеры шли вперед. Эдвард шагал нагло и упрямо, походкой побеждающего в этой жизни человека. Зуля наоборот семенил с видом вечного проигравшего.

– Вот и пришли, пожалуй, – ни к кому не обращаясь, произнес Эдвард и резко притормозил перед парадным входом старого, давно не ремонтируемого здания, на котором гордо висела ржавая, покосившаяся вывеска с вычеканенными строгими словами и почему-то на английском: Post-office. По-здешнему «Почта». По преданию её сюда приволок и обменял на шампанское старый местный рыбак Крилев Лола, обнаруживший её ниже по течению Гольфстрим.

– Так, Андриян. Слушай команду. Я зайду сюда. А ты медленно, но уверенно идешь в промтоварный магазин и покупаешь чертёжный футляр. Тубус называется. Он очень нам в дальнейшем пригодится. Зачем, потом объясню. Всё, вперед, времени мало. Ещё в порядок себя приводить. Да, мух за собой в магазин не волоки, разгони по дороге!

– Хорошо, шеф!

– О-о-о, шеф! А почему не босс? Или не патрон? Что, Зуля, мухи закусали?

– Нет, не закусали, но, учитывая тяжёлое положение в состоявшихся событиях, отдаю в ваши… в твои руки приоритет принятия окончательных решений и…

– Во как тебя в этой куче накрыло-то. И отпускать, видно, не хочет. Ладно, принимаю приоритет. Иди. Одна нога здесь, другая там.

Зуля выслушал, развернулся и, отмахиваясь от опьяневших мух, пошаркал за столь нужной в их деле штукой. Тубусом.