Часовой — широколицый сероглазый парень с веснушчатым носом — внимательно оглядел его и лишь после этого ответил, что генерал еще не отдыхал. Глянув на запыленную полуторку, пробежавшую несколько десятков километров, прежде чем попасть сюда, он, видимо, связал это с усталым видом Горелова и уважительно сказал:

— А вы проходите, товарищ генерал, у нас «хозяин», если по делу, принимает в любое время. — Нахмурившись, добавил: — Сейчас не до сна.

В приемной возле стола, за которым сидел адъютант, примостились несколько полковников разных служб. Они беседовали вполголоса, прислушиваясь к разговору за дверью. Едва адъютант доложил, командующий тут же вызвал Горелова.

— Садись! — указал он ему на стул. — Сейчас займусь тобой, вот только разберусь…

Маслов был взволнован, стремительно расхаживал по избе.

— Ну, чего замолчал? — обратился он к подполковнику, стоявшему перед ним. Офицер вопросительно глянул на Горелова воспаленными глазами, Маслов перехватил его взгляд: — Ничего, продолжай, пусть послушает… Это офицер оперативного отдела, — объяснил он Горелову. — Я посылал его в Ржев, к соседу, чтобы уточнить обстановку, согласовать действия…

Горелов впервые встретился с командующим и теперь с любопытством к нему приглядывался. Это был невысокого роста, коренастый и энергичный в движениях человек с властными голосом и жестами. Крепко посаженная седая голова, стриженная под бобрик. Волевое лицо. Но особенно поразили Горелова его глаза: казалось, что он смотрит не на него, а куда-то дальше, сквозь. Таково было странное свойство этих его серых глаз, выдержать взгляд которых, не отведя свои, было просто свыше всяких сил. Говорил он четко и раздельно, и каждое слово было понятно и запоминалось.

Горелов слышал, что Маслов пришел на армию из наркомата Внутренних Дел, где занимал высокую должность. Считалось, что это самые надежные люди, хотя до войны они имели дела лишь с внутренними войсками, где тактике, боевой деятельности внимания почти не уделялось.

Прорыв третьей немецкой танковой армии на Сычевку ставил армию Маслова в исключительно тяжелое положение. Соединения, отброшенные с направления главного удара, отходили в сторону, в полосу действия армии Маслова, внося беспорядок, дезорганизуя тылы, запруживая дороги. Мало того, армия тоже вынуждена была перестраивать боевые порядки, занимая оборону фронтом на юг и юго-запад, чтобы не допустить сворачивания остальных сил Западного фронта, не подвергшихся лобовому удару. Все это вынуждало армию перейти к маневренной обороне, которой свойственны быстротечность и сложность управления. Такое положение нервировало Маслова, остро переживавшего за действия своих войск, честолюбивого, понимавшего, что в эти дни решается судьба народа и его собственная, как военачальника. Выдержит, справится, — значит, будет надежда на рост по службе, нет — конец как личности, как генералу.

— Командующего и начальника штаба в городе не оказалось, — начал рассказ подполковник. — Выехали. Куда? Никто сказать не мог. Первый эшелон штаба эвакуировался. Руководил сборами полковник. Когда я обратился к нему и попросил ознакомить меня с обстановкой, он обругал меня и сказал, что сейчас ему не до того. Мол, со стороны Погорелого Городища вот-вот ворвутся танки… У них там настоящая паника: все жгут, в машины валят, что попадет под руку и как придется… Хлам, документы… Никакого порядка. Это не перемещение. Бегство. Естественно что они ничего не могли сказать о войсках…

— Надо было выехать к войскам… — перебил Маслов.

— Я так и сделал, товарищ командующий. Части отходят через город. Полная неразбериха, все перемешалось. Я насчитал части трех соединений. Командиры совершенно не ориентированы в обстановке, связи со штабом армии не имеют и выводят подразделения на свой страх и риск. Комендантская служба на дорогах и в городе отсутствует. Склады с имуществом и боеприпасами горят. Население, напуганное бомбежками, покидает город. При таком положении враг может войти в город беспрепятственно. Командам саперов отдан приказ взрывать мосты…

— Погоди, — перебил офицера Маслов. — Если не, принять сейчас же экстренных мер, они же оставят нашу армию без переправ. Адъютант! — крикнул он, приоткрыв дверь в переднюю. — Начальника инженерной службы!

— Я здесь, товарищ командующий! — откликнулся полковник, поднимаясь со скамьи.

— Зайдите ко мне! — приказал Маслов, а сам прошел к телефонам, поднял трубку: — Гулин, какая дивизия у нас ближе всех к городу? Каргополова? Прикажи немедленно организовать оборону на подступах, фронтом на юг и юго-запад. Перекрыть все дороги. Предупреди, возможны атаки танков с направления Погорелого Городища. Командиру дивизии принять на себя обязанности коменданта города. Железной рукой навести там порядок. Самые крутые меры, вплоть до расстрела трусов и паникеров. Невзирая на ранги. Так и скажи: лично спрошу! Чтобы к двенадцати дня он там был полным хозяином. Понял? Да, да! Моими правами! — закричал Маслов, багровея. — У них там бордель, и действовать надо решительно. Этого требуют интересы государства, понял? Я немедленно поставлю в известность фронт, Ставку… Ну? Мигунов и докладывает! Он находится у меня… Они же ставят под угрозу не только нашу армию, а весь фронт. Это же хуже предательства!..

Маслов кинул на рычаг трубку, обернулся к инженеру, который стоял вытянувшись и держа руки по швам:

— Бери трех офицеров из своего штаба, взвод автоматчиков из охраны КП, на машины — и в город. Чтобы через час все мосты были под вашим контролем. Пока не пройдет вся наша армия, никаких взрывов. Команды, которые там находятся, снять, заменить своими. Выполняйте. Учтите, отвечаете головой!

Полковник, бросив короткое «Есть!», выскочил за дверь. Маслов прошелся из угла в угол, широко расставляя ноги. Хмурясь, он собирался с мыслями. Сообщения, принесенные офицером его штаба, были столь неожиданны, что повергли его в изумление. Надо же! Целая армия бросает боевой участок, без сопротивления отходит перед врагом! В том числе и командование…

— Ты вот что, Мигунов, — остановился он перед офицером, — пока иди. Тебе придется потом выехать к Каргополову, проконтролировать, как он там, помочь. Всех, кто отходит, брать в руки, иначе они сомнут и наших… Через час вызову.

— Видал? — кивнул Маслов Горелову, молча наблюдавшему всю эту сцену и ясно представлявшему положение, которое складывалось на фронте. — Болтовни много, а как коснулось дела — кишка слаба. Надо же додуматься: еще целая армия западнее Ржева, а они взрывать мосты. Мерзавцы! — Маслов стукнул кулаком по столу. — Ударились в панику, бросают на произвол судьбы…

Он не договорил. Новый телефонный звонок заставил его раздраженно схватить трубку:

— Да, слушаю! Дергачев? Докладывай, как с эвакуацией «больших труб». Что? Невозможно? Это точно? Да они там с ума посходили!.. — Разразившись площадной бранью, Маслов бросил трубку телефона и схватил другую: — Немедленно соедините с фронтом. Да, командующего… Товарищ командующий, докладывает Маслов. Прошу принять меры к моему соседу слева — Толкунову. Он открывает доступ противнику в город. В результате вся моя армия под угрозой удара во фланг. У него там полная потеря управления. Я направил туда хозяйство Каргополова, но этого недостаточно. Мало того, сейчас мне доложили, что мост железнодорожный взорван, а у меня остаются морские орудия Канэ, снятые в укрепрайонах, боеприпасы, имущество, которое иным путем, как только по железной дороге, я не имею возможности вытащить. Как быть? — Маслов слушал, изредка наклоняя голову. — Вас понял. Орудия будут уничтожены. Прослежу лично. Приму все меры, чтобы ускорить. Понимаю… Что, всю эту армию принять в свое подчинение? Я не ослышался? Его не в подчинение — под суд военного трибунала!.. — Лицо Маслова приняло упрямое, злое выражение: — Я все-таки буду ходатайствовать в официальном порядке о привлечении к суду. Таких вещей прощать нельзя… Хорошо, слушаю. Постараюсь. Буду наводить порядок в его войсках, а уж там он пусть разыскивает меня и входит в подчинение. До свидания!