– Хватит демагогии! – хлопнул кулаком по столу Мина. – Улик против Колымы достаточно. Тебе больше не зачем заниматься этим делом. Что за опера пошли?! Раньше делали то, что нужно без всякой самодеятельности, и порядку было больше.

– Конечно, опера были покладистые, – усмехнулся я. – Добывали нужные улики, а ненужные уничтожали.

Удар был ниже пояса. Мин хлопал ртом как рыба на берегу, а сказать ничего не мог: три года тому назад, случился у нас в районе квартирный разбой с убийством. Воры влезли в квартиру, и обнаружили там не ходячую бабульку. Они ударили её гантелью по голове. Случай из ряда вон выходящий. Само собой, Москва взяла на контроль это дело. Тогда удалось быстро выйти на двух отморозков: Кощея и Зайца. Опера немного опоздали, Кощея за день до ареста, зарезали в пьяной драке, а Заяц на допросах пошёл в полный отказ. В день, когда был совершён разбой, он с язвой желудка валялся в сельской больнице. Была даже справка в деле. Её-то Мина и настойчиво посоветовал оперативнику Печорину из дела изъять.

Быстро отчитались перед Москвой о раскрытии преступления. К тому времени Заяц повесился в камере, а вскоре задержали на квартирной краже одного уркагана по прозвищу «Халявый», это был двоюродный брат Кощея. Он-то и поведал нам, что были они вдвоём с Кощеем в этой злосчастной квартире. Именно Кощей и тюкнул бабку гантелью по голове.

Заяц из камеры отправился на кладбище, а в неё взгромоздился оперативник Печорин. Мина же на голубом глазу заявил, что про справку из деревенской больницы слыхом не слыхивал, и куда она делась, не знает. Отгрёб Печорин бы реальный срок, но начальнику отдела Газитуллину, должны были присвоить полковника, и ЧП с кадрами ему было ни к чему. Спасая свои полковничьи погоны, он ужом вывернулся, но дело замял, и Печорина из камеры выдернул.

Страсти улеглись, и Печорин со временем стал заместителем Мины. Внешне они вели себя друг с другом благопристойно, но разок по пьянке, Печорин сильно начистил рожу Минвалиеву. Историю эту я услышал от самого Печорина.

Удар по яйцам всегда эффективен, а моё упоминание об этой неприглядной истории имело для Мины такие же последствия. Долго он не мог очухаться, и хлопал губами. Наконец овладел собой на столько, что мог связно говорить, процедил сквозь зубы:

– Ладно, занимайся Колымой, если считаешь нужным. Иди!

Мина уткнулся в бумаги, давая понять, что разговор закончен. Ну вот, я в новой жизни приобрёл первого врага. Впрочем, невелика проблема! Пока же я получил карт-бланш. Правда, только на сегодняшний день.

Я еще раз опросил Нуртына, Манька и Манюню. Куча народа побывала в тот злополучный день у Колымы, и пришлось всех вытаскивать. Большую помощь оказал мне в этом деле Шергин. Но итог неутешителен: никто из них не мог убить Зинку.

Пришлось начинать всё сначала. И тут, Нуртыну и Маньку надоело на нарах чалиться, они зашевелили мозгами и вспомнили, что был ещё один, кого я не опрашивал. Звали парня Витёк, он якобы даже запал на Зинку. Но кто это такой, и где живёт, никто не знал. Где его теперь искать?

Опять помог Шергин, прошерстив всех алкашей и блатных, он в девять часов вечера позвонил мне.

– Нашёл я этого Витька! – возбуждённо орал он в трубку. – Заезжай ко мне в опорный пункт.

Щуплый, рыжий Витёк снимал комнату в старых домах на улице Патриса Лумумбы. Держался он нагловато, но его бегающие, лисьи глазки, выдавали страх.

– Требую адвоката, – твердил он как заведённый.

– Ты даже не знаешь, о чём мы с тобой хотим поговорить, а уже адвоката просишь, – усмехнулся я.

– Что очко взыграло? Вину, какую за собой чувствуешь? – ласково поинтересовался Шергин. – Если это так, ты покайся, легче станет.

– Ни чего я не чувствую! – закричал Витёк, но на всякий случай отодвинулся подальше от Серёги. – А знаю одно, просто так менты по ночам в квартиру не вломятся. Небось, дело, какое пришить хотите!

– Ну, зачем так грубо говоришь, – картинно всплеснул я руками. – Ничего мы тебе шить не будем. Только скажи, зачем ты Зинку убил?

Вопрос этот Витька не удивил, он лишь грустно усмехнувшись, сказал:

– Я ж говорил, шьёте! Плевать я хотел на эту х..соску.

От этих слов меня озарило, и я, рассмеявшись, спросил:

– У тебя там, на стройке не встал?

Вообще-то я медленно соображаю, а тут непонятно как это у меня с языка слетело. Реакция Витька была молниеносна, как вспышка.

– Тварь подколодная! – завизжал он. – Эта сука сказала, что ещё никогда такого маленького стручка не видела! Ещё ржала как лошадь, мразь!

– И за это ты её ножом потыкал? – спросил я.

– А вы докажите! – орал Витёк.

– Докажем, – пообещал я. – Всё докажем.

Опергруппа, которую мы вызвали, изъяла свитер со следами крови и нож.

***

Поспать мне в эту ночь почти не удалось. Собственно даже сном это назвать нельзя. Снились обрывки допросов Колымы, Манюни, Манька. Однако утром я был бодрым и полным сил. Придя на работу, первым делом поднял к себе из камеры Витька.

– Ну чего тебе ещё от меня нужно? Я же сознался во всём? – заныл он, едва сел на стул. – Всё же рассказал!

– Согласен, – кивнул я. – Но сейчас расскажи, как на пустыре за старым аэропортом ты убил гражданку Тимофееву.

– Какую ещё Тимофееву?!

– В миру более известную как Рамона. Грубиянка она знатная, лично был знаком с покойницей. Нахамила тебе что ли?

– На х.. послала. Я её весь день поил, а она сучка за базаром не следит.

Витёк опомнился, а потом махнул рукой:

– А семь бед один ответ! Давай бумагу, явку с повинной писать буду. А эта старая сволочь Рамона, смерть свою заслужила. Ещё о ком спрашивать будешь?

– Буду, – кивнул я.

Перед обедом Минвалиев вызвал меня к себе.

– Ну, Гоша ты и завернул комбинацию! – воскликнул он, потирая руки. – Два висяка за какие-то три часа раскрыл.

– Что тут скажешь, талантлив, – скромно заметил я.

– Ну, ты нахал! – хохотнул Мина. – Если нет горящих материалов, иди, отдыхай. Заслужил!

– Далеко собрался? – спросил меня Шергин, встретив у отдела.

– Мина дал мне выходной.

– На пенсии отдохнём, – рассмеялся Серёга. – Мне за раскрытие убийства выговор снимают, так что скоро капитана получу. С меня простава, пошли!

– Хорошо, – кивнул я. – Только с начала машину в гараж поставлю.

До шести вечера мы пили водку с Шергиным, в его опорном пункте, а потом я отправился домой.

«Приму душ, и завалюсь спать», – решил я.

Сидя на краю ванной, я смотрел на поверхность воды. Струя из крана упруго врезалась в воду, а на поверхности воды колебалось моё отражение. На секунду я закрыл глаза, и когда открыл их, страх клещами сжал моё сердце. С поверхности воды на меня смотрела мерзкая физиономия какого-то старикашки.

«Это ещё кто такой?!» – вздрогнул я.

Я открыл рот, и противный старикашка разинул свою беззубую пасть.

– Это что я что ли?! – покрываясь холодным потом, завопил я.

За спиной у меня раздался скрипучий смех.

За моей спиной послышался скрипучий смех, потом хриплый голос поинтересовался:

– Что любуешься собой?

Я резко обернулся. Предо мной стоял высокий, худой старик. Яйцевидный, коричневый череп его, по бокам обрамляли жидкие, пегие волосы. Чресла старца обёрнуты в козлиную шкуру, такую же грязную, как и его волосы. А глаза! Большие, коричневые, с бархатными, длинными ресницами. Где я видел эти глаза?! Оглядев старика с головы до ног, я спросил:

– Где твои красивые волосы Корей?

Снова скрипуче рассмеялся старик, но вскоре закашлялся, а отдышавшись, уныло произнёс:

– Мои волосы остались там же, где и твои зубы Иексей, в этой проклятой пустыне!

– Как же мы постарели! – вздохнул я.

– Гы, гы, – осклабил свой беззубый рот мой товарищ, – а ты как хотел?! Молодым всегда быть? Умерла в пустыне наша молодость, и теперь мы глубокие старики. Сколько лет водит нас Моисей по этим камням! Подумать страшно!