Десять верных слуг Моисеевых притаились в скинии, сжимая в руках мечи и боевые топоры. За ночь мы вырыли в Кодеш кадашим огромную яму, и укрыли её тонкими шестами. Ждали мы и тряслись от страха пред тем, что предстояло свершить нам.

С наступлением рассвета собрался народ израильев у скинии. Впереди всех шли, Корей, Авирон и Дафон, в белых одеждах, с кадилами в руках. Пришли они с сыновьями своими.

Корей первым вошёл в скинию, за ним все остальные. Мы же укрылись в Святилище. Месах – шерстяная ткань закрывавшая вход в скинию, укрывала заговорщиков от взора толпы. Стояли они в нерешительности. Лишь тонкая ткань, что зовётся парохет, отделяла Святая святых от Святилища, а нас от заговорщиков. Корей меж тем стал озираться вокруг. Вероятно, он почувствовал, что в скинии они не одни. Медлить больше было нельзя, и я шагнул вперёд. Корей смотрел на меня широко раскрытыми глазами, взгляд его был прикован к моему топору.

– Иексей, друг мой, что ты?! – лепетал он, пятясь назад.

Он повернулся, намереваясь выскочить из скинии. В два прыжка я подскочил к нему, и с размаху, ударил лезвием топора по затылку. Корей охнул и попытался сделать ещё шаг. Я вновь ударил его, и упал Корей. Я же бил его топором снова и снова. Слёзы душили меня, хотелось орать в голос. Но нельзя! Убивали мы, молча, в полной тишине. Жертвы были так ошеломлены нашим появлением, что не могли кричать.

Трупы заговорщиков мы скинули в глубокую яму, что вырыли для них, а потом подожгли. После чего покинули скинию.

Когда никого не осталось в скинии, кроме мёртвых. Тогда Аарон возвестил людям:

– Узрите люди! Земля закачалась и раздалась под ногами заговорщиков. Разверзлась огромная пропасть! И провалились они в гиену огненную! Вот что ждёт каждого, кто возмутиться против Моисея! Гиена огненная поглотит каждого!

Толпа двинулась к скинии. Увидев в яме, Корея с товарищами, горящих в огне, люди ринулись прочь. Люди бежали, сбивая, и давя друг друга. Великое смятение произошло в это утро среди нашего народа.

Мы делали своё дело, убивая родственников заговорщиков. К исходу дня никого не было в живых из родов Корея, Дафона и Авирона. Ни малых, ни старых. Сделал своё кровавое дело, вернулся я в шатёр свой и положил топор в плетёный из прутьев короб.

***

Ночь опустилась на лагерь, и темно было вокруг. Люди были так напуганы, что не зажигали огня. Лишь у ворот скинии горел костёр. Около него сидел Элксай и корпел над глиняной табличкой

– Тяжело мне, – пожаловался я брату. – Словно огромный камень придавил меня. Как я мог убить друга?!

– Ты сделал то, что должно было тебе сделать – кивнул Элксай, не отрывая головы от глиняной таблички – Корей возмутил народ супротив Моисея, за то и пострадал. Не ты убил его, длань Господня покарала его. Запомни это! И так будет со всяким, кто дерзнёт выступить против дела и веры нашей! И не печалься о сделанном Иексей. Дело наше угодно Господу. Не забывай, какую клятву мы принесли Диа Волу – Богу Волу. Нашему богу!

Я же утерев слёзы, посмотрев в темноту ночи, сказал:

– Тяжело и черно на душе моей!

Слёзы текли из глаз моих, всё лицо было влажно от них.

Открыл я глаза уже при свете дня. Лицо моё было мокро от слёз, а душа словно сжата клещами. Повернув голову, увидел Тимофея, мирно посапывающего в кресле. Да это мне всё приснилось! Но до чего же страшный сон!

С тяжёлой головой я встал с постели. Взглянул на часы. Оказалось, что проспал я почти весь свой выходной. Время уже три часа дня. Ну и ладно, зато отдохнул.

Я поплёлся на кухню, и услышал за спиной дробный топот, Тимофей, проспав моё пробуждение, рванул за мной.

Накладывая в миску «Виска-с», я выговаривал коту:

– И как это ты утро проспал?! Не разбудил!

Не удостоил меня ответом Тимофей, а лишь тёрся о мою ногу, поторапливая с завтраком, точнее с обедом.

Поев, я отправился в гараж. Решил съездить к тётке в гости. Надо хоть раз в году навестить родственников, но в машине меня ждал сюрприз. Бензобак оказался пуст. Как же так? Я ведь вчера вечером заправлялся! А может, нет? Совсем с головой непорядок. Не помню, что вчера было. Ну да ладно, в багажнике лежит канистра с бензином.

Однако снова сюрприз! Канистра так же оказалась пуста. Положив её на место, я увидел на дне багажника туристический топорик. Откуда он взялся? Наверное, лежит с августа, когда на природе, я с сослуживцами отмечал мой день рождения. Однако странно, почему я его до сих пор не видел? Хотя тут так же ничего удивительного нет.

Попробую пояснить: как-то, будучи на дежурстве, довелось мне расследовать квартирный грабёж. Хозяин квартиры познакомился в магазине с двумя криминальными личностями, и по широте души своей, пригласил их домой. Весь день он поил их водкой, да не рассчитав сил, уснул. Гости не стали нарушать покой хозяина. Тихо пошарили кругом, прихватив кое-какие вещички, решили покинуть гостеприимную квартиру. Понятное дело, хозяин, увидев гостей набивших баулы его вещами, стал высказывать неудовольствие. Те в ответ, отделали его как Аллах черепаху, и, прихватив с собой только телевизор «Фунай», удалились.

Бедолага соврал жене, что неизвестные грабители ворвались в квартиру, избили его и похитили телевизор, утаив естественно, что сам пригласил их в гости. Мне не составило труда заставить хозяина рассказать всю правду. Но вот беда, в этот район он переехал недавно и никого не знал. Гости его имён своих так же не называли. Лишь однажды в разговоре мелькнула кличка одного из них – Карп. Этого мне было достаточно.

Лёха Карпов спьяну туго соображал, разглядывая меня на пороге своей квартиры. Оттеснив его, я прошёл в комнату. Кратко изложив ему, суть дела, нарисовал безрадостную перспективу сесть на десять лет за квартирный грабёж. На столе у Карпова стояла дюжина пустых водочных бутылок, и телевизор «Фунай», накрытый покрывалом.

Так уж устроена моя голова, что я, разглядев этикетку каждой бутылки, в упор не видел телевизора!

Первой эту мою странность ещё детстве заметила матушка. Она таскала меня по окулистам, а эскулапы хором отвечали, что у меня стопроцентное зрение. Не могла понять мама, что дело в моих мозгах, а не в глазах.

Я, глядя на телевизор, и не замечая его, требовал у Карпова сказать, куда он его девал. Тот был немного обескуражен. Наконец в пьяном Лёхином мозгу, что-то щёлкнуло, и он заорал: «Я понял! Ты хочешь, что бы я написал явку с повинной. Я согласен».

«Явка это хорошо, – кивнул я. – Но где телевизор?»

«Вот он», – торжественно кивнул на стол Карпов.

Только сейчас я заметил «Фунай». В глубоком изумлении, принял я от Карпова явку с повинной. Так что чему удивляться?! Мог я месяц не замечать топорика в своём багажнике. Ну что ж не получилось съездить к тётке, пойду домой и проведу вечер у телевизора.

Едва я переступил порог своей квартиры, как зазвонил телефон, это был Велесов.

– Игорь Дмитриевич не могли бы вы сейчас же прийти ко мне? – не здороваясь, спросил он.

Не похоже это на вежливого Владимира Семёновича.

– А что случилось? – спросил я.

– Вы что не знаете что за день сегодня?

– Девятое сентября.

– Я не о числе спрашиваю, – вздохнул Велесов. – Вы новости слушали?

– Нет, я проспал почти весь день. А что случилось?

– Сегодня рано утром убит Алексей Герш.

И снова сжали сердце моё клещами, такая же боль как давеча утром после тяжёлого и страшного сна. Снова тяжесть навалилась на плечи мои.

Спустя час я сидел в кабинете Велесова. Молчим. Выпили по стакану водки, помянув Герша, а нужных слов не находится.

– Владимир Семёнович, вам известны обстоятельства убийства отца Герша? – наконец нарушаю я молчание.

– Да, – кивнул Велесов. – Как только утром я по радио услышал об убийстве, сразу связался со знакомыми в Москве. Вот что мне удалось узнать: сегодня в 6.40 утра, Алексей Герш спешил на электричку. Она отходила от платформы Семхоз, что неподалёку от Загорска. Отец Герш направлялся на воскресную службу. Двое убийц ждали его в густых зарослях, что растут вдоль асфальтовой дорожки, ведущей к платформе. Когда Алексей Герш прошел мимо, преступники направились следом. За тем один из них нанёс удар топором по голове священника. От удара Алексей Герш упал. Кровь его забрызгала траву. Падая, он выронил портфель.