Кабан:

– Летом на нас не очень охотятся. Ну а зимой – беда. Больно уж крепко спим под елками. Иной раз и не слышим, как браконьеры подходят. Если что, то по прямой километров пяток и в густой березняк – восьмерок там нарежем и спать снова. Не больно-то нас возьмешь. Да и клыки имеем.

Косуля:

– Мы, когда идем утром на лежку, следы, как зайцы, не путаем. Спим, в отличие от кабана, чутко и ложимся так, чтобы все видеть и слышать.

Однажды всю зиму почти жили на Комариной шишке возле деревни до марта. Да захотелось как-то водички попить. Спустились пару раз в ущелье, ну и показали свой след. Дня через два двуногий оказался на шишке. Мы – врассыпную. Снег глубокий. Думала, все, пропадем вместе с козлом нашим.

Пришлось старый способ применить, когда мы от волков спасались по насту. Помнишь, серый? Ползком да на коленях. И в елочки. Пока браконьер распознал, что эти рисунки на снегу – следы нашего пуза, мы уже далеко были. Ну, а летом, когда на соль идем, так же осторожничаем, как и лоси.

Волк с лисой как-то мало болтали – больше слушали да бананы трескали.

Показал я свои записки Льву. Он серьезно все просмотрел. И велел мне Зайца к себе пригласить. Наградил его пожизненным своим покровительством за геройский поступок и подробно все расспрашивал про тот случай в Зоне покоя. Себе кое-что записал в черный список. Мой отчет заставил переделать. Включил я туда номер уазика и фамилии браконьеров. Так, если что, в любой газете пропечатаем.

Потом Лев тепло попрощался со мной. Пригласил в саванну поохотиться на Слона и уехал куда-то дальше на север.

А я вот, бывает, перечитываю тот отчет Царю зверей. Пригодиться может. Люблю я иногда с ружьишком по лесу походить.

2013 г

Если поздней осенью среди охотничьего люда вдруг зайдет разговор о зайцах, то обязательно прозвучит вопрос: «Белый или нет?». Иногда отвечают: «Да нет еще, не весь, только верх да уши, низ-то серый». Значит, не ушла еще осень насовсем – растает снег, выпавший неожиданно. Плюсовая погода остановит наступление зимы еще на несколько дней. И даже в лесу, где неделю назад было по щиколотку белого покрывала, станет сумрачно и почти темно. Краски бабьего лета безнадежно погибнут, все покроется серовато-березовым оттенком. Листва опадет совсем, лес станет прозрачен. Даже хвойные не блеснут своей зеленью под октябрьским солнцем. В эти короткие дни ничто не ускользнет от взгляда охотника, тем более белый заяц, который, как ни крути, линяет неотвратимо полностью. Экипируется под снег. А он не выпадает. Жду это время года, как глухариный ток в апреле. Терпеливо наблюдаю таяние первого снега. И тогда ничто меня не удержит от охоты на белого зайца!

В который раз понимаю бесполезность своих планов пройтись по местам прошлогодних зимних следов. Жестко отбрасываю все сомненья, куда ехать. В Зигальгу! Только туда. Неповторимый хребет Южного Урала, где на вершинах снег уже лег неотвратимо до июля следующего года, а вот предгорье – настоящий охотничий рай! Бросаю все дела и планы. Нарушаю мыслимые и немыслимые законы цивилизации. Один или не один, с собакой или без нее – неважно. Собираю в спешке рюкзак и часто забываю взять с собой какую-нибудь нужную мелочь. Лишь бы не упустить те несколько последних бесснежных часов, что подарила нам старушка-осень. Прыгаю во внедорожник – и все. Я уже там, в Зигальге, несмотря на то, что добираться до нее еще около ста километров. Все дела, обязательства, заботы-хлопоты уже где-то далеко. Чувство свободы и предвкушение скорой встречи с хребтом наполняют всю мою сущность. Скоро, скоро он блеснет мне классическим очертанием своих вершин.

Зигальга – дивный по красоте хребет, тянущийся с севера на юг сорок километров. Хотя общеизвестно: некрасивых гор не бывает. Особенно таких древних и загадочных, как на Южном Урале.

Нургуш – птица, распластавшая свои крылья над озером. Иремель – старик Ерема, охранявший нагромождение скал. Яман-тау – черная недоступная вершина. Недоступна, потому что судьба не позволяет мне пока побывать на ней. Урал-тау – древняя цепь гор. Нары – плоская ягодница, Бихта – хороший вид, площадка для фотографов. Уреньга – красавица, ужас дальнобойщиков на М5. Таганай – подставка для луны. Я бы назвал ее – «луна, доступная туристам». Сука – рогатый скалистый гребень.

У каждого хребта есть много тайн и легенд. В моем рассказе все загадочные истории о горах просто не уместятся. Если говорить о происхождении названия Зигальга, то, вероятнее всего, икать его нужно в тюркских словах: зэнгэр – голубая скала, ийлга – высокогорное пастбище, джегэлге – снег на вершине… Но мне больше по душе история о башкирской девушке по имени Джигалга, замерзшей летом у одной из вершин хребта. Но это название самого хребта. А вот все местные названия звучат на русском. Например, перевалы: Прогон, Александровский, Мохнатый, Голодный. Или вершины: Шелом, Мерзлый, Поперечная. А уж о названиях деревень и говорить нечего. Верх-Катавка, Александровка, Екатериновка…

Так что обживали дикие места хребта русские. Кто они были? Христиане-раскольники, лихие люди, служивые… Чем занимались? Пожалуй, в одной деревне Александровке, возможно, хлебопашеством, а все остальные были не чем иным как обслуживанием пути в Оренбургские степи. Ямщину гоняли точно. А где ямщина, там возможны и истории, связанные с большой дорогой.

Слышал много чего. Про саткинского купца, разгрузившего свой товар где-то на перевале. Про пещеру на Зигальге, которую никто ни разу не видел, – якобы там жили раскольники. И даже космический аэродром для пришельцев! В несуразные байки сразу перестаешь верить, единожды побывав хотя бы на одной из вершин. Все страсти и мистические истории разбиваются о простую русскую поговорку: «Умный в гору не пойдет». Проще любую дорогу сделать вокруг горы, а не через нее. Ну, туристы или охотники – другое дело, но это все сейчас, в нашей современной жизни.

И еще. Однажды ночевал я в одной брошенной деревне и наткнулся в сарае на старинное деревянное корыто не корыто, лоток не лоток. Обычно такие используют, чтобы мыть золото в ручьях. Понял: неспроста народ тянулся к хребту! Есть чем было поживиться в его многочисленных ручьях и ущельях.

Лазил я как-то по молодости с ружьишком недалеко от Александровки. Решил чайку скипятить да от осеннего ветра укрыться в старом каменном дорожном карьере. Увидел под ногами случайно камешек необычного синего оттенка. Поднял. Камень с острыми углами, похожий на кусок пластмассы. Положил в карман. Потом как-то на рынке показал его торговцу камнями. «Вроде, пирит, спутник золота», – сказал тот. Долго я его носил в кармашке рюкзака, как талисман. Куда потом делся, хоть убей, не помню. Но это там, за хребтом, ближе к истокам рек Белой и Юрюзани. Об этой теме, может быть, потом расскажу подробно.

А сюда мне просто за белым зайцем, пока снег не выпал. Я на то, чтобы что-нибудь намыть в ручьях, не претендую. Только бы водички попить – самой вкусной в мире – да сделать несколько точных выстрелов.

Вкус девственной воды в ручьях изумительный и неповторимый. Во всяком случае, его сразу отличишь от остальной воды, единожды попробовав. Есть даже на эту тему легенда. Один из основателей Катав-Ивановска, симбирский купец Иван Твердышев, однажды побывавший в Зигальге, приказал впредь в его присутствие привозить ему для употребления воду с одного из притоков речки Куткурки, что течет вдоль хребта. Лошадь с телегой и бочку специальную выделили на это дело. Ну и мужика нашли, вроде, надежного. И возил тот мужик воду, радовал хозяина и его домочадцев. Да вот попутал лукавый мужика. Решил он однажды крюк сделать. Заехал к крале в Юрюзань, должностью своей похвастаться. Еще бы! При лошади и при харчах, вожжи тягать – не топором лес тюкать! Да и загулял на несколько дней. Надо за водой ехать, а ко времени не успевает. Набрал воды в бочку с реки – и в Катав. Твердышев сразу определил подмену, и по вкусу воды, и по глазам мужика. Жестокие нравы были в то время. Запороли насмерть мужика. Печальная история.