В Дауте вызревала решительная, непоколебимая уверенность в том, чему именно он посвятит свою жизнь. Он делал осознанный и окончательный выбор, как распорядиться своей жизнью. Больные обломки романтических крылышек отвалились, спина выровнялась, а в груди поселилось пламя. Оно набрало силу и ровно гудело, часто потрескивая маленькими злыми молниями, рассыпая искры. Настолько ощутимое пламя, что казалось, при выдохе сам воздух изгибался от жара. Даута будет жить для бессмертия.

Он лег в кровать и уставился в потолок, прокручивая в голове сегодняшний день. Когда глаза уже слипались, в тумане сна прошелестела последняя мысль: "...Отец Тритий Лаврентьев... Утром погуглю".

14. = = +

Работала на скорой одна врачиха, Фрида Владимировна. За спиной шушукались, что у нее "черный глаз". Никто из фельдшеров не хотел попадать в ее бригаду. Если попадали, то всеми правдами и неправдами пытались убежать. Место фельдшера в бригаде Фриды Владимировны частенько пустовало.

Когда Даута только пришел работать на скорую, первую неделю к Фриде Владимировне его не назначали. Всех до него назначали, а его - нет. За это коллеги в шутку окрестили Дауту везунчиком. Он в глупые сказки, конечно, не верил и хмыкал в ответ. Тем более, что глаза у Фриды Владимировны - голубые. Сама красавица. И стройная, и моложавая. С людьми приветлива и даже ласкова.

На второй неделе что-то на небесах сошлось, а может испортилось, и ткнули наконец Дауту к Фриде Владимировне. Первый выезд. Солнечное утро, ранняя осень. Девятый этаж, у ребенка температура. Обычнейший вызов. Градусник, горлышко, укольчик. Вышли в соседнюю комнату, родителям инструкций надавать. А там оконная створка открыта. Ну проветривают люди, обычное дело. И котенок, пестрый такой, веселый живчик, по подоконнику гуляет. Гулял, гулял и вышел через открытую створку туда, наружу - по оконному карнизу гулять. Фрида Владимировна, увидев, вдруг заволновалась:

- Ой! Смотрите! Он у Вас на улицу вышел! Как бы не упал. Тут же высоко.

Хозяева квартиры улыбнулись и махнули рукой:

- Да он у нас уже месяц так гуляет. Все нормально.

- Да нет же. Как нормально?! Сорвется сейчас.

- Не переживайте.

Даута как раз в это время смотрел на котенка за стеклом и увидел, как тот неловко дернулся и скрылся вниз. Упал котенок с девятого этажа. Не выжил.

После этого случая, Даута начал немножко нервничать. Успокаивал себя, что в жизни бывает всякое. Но на следующей смене Фрида Владимировна, выходя из машины, чуть не была сбита мальчишкой на велосипеде. Еле разминулись. Она испуганно приложила руки к груди и жалостливо запричитала мальчишке вслед, что нельзя так быстро ездить, надо беречься, ноги можно переломать. Мальчишка, не обращая внимания, поднажал на педали, заложил крутой вираж на детскую площадку и налетел на детский спорткомплекс из металлических труб: старая дрянь с лесенками, дугами и перекладинами. Перелом на одной ноге оказался открытый с повреждением артерии. Даута останавливал кровь и накладывал шины на ноги, а в голове творилось черт знает что. На случайности такое списывать уже не получалось.

Она могла пройти мимо сотрудника и тревожно предупредить, что нельзя такой горячий чай пить, она очень волнуется -- ведь если кружка выскользнет, то можно обжечься. И через секунду кружка действительно выскальзывала из рук. У Дауты, как у свидетеля, шевелились волосы от всего этого. Он страстно захотел в другую бригаду, подальше от Фриды Владимировны.

Как-то раз Фрида Владимировна, зайдя, где Даута заполнял бумаги, воскликнула:

- Ой, Вовочка, посмотрите как лампа на потолке странно светится. Не упала бы она на Вас.

Он в ужасе сорвался с места, побросав листочки. Ничего не произошло. Лампа, как лампа. Даута уже перевел дух и собрался было вернуться за стол. Но Фрида Владимировна сделала останавливающий жест. В эту секунду с потолка заискрило, лопнуло во все стороны, и на рабочее место обрушился массивный металлический крепеж с лампами дневного света и кусками штукатурки. Даута сделал глубокий вдох, набычился и перевел тяжелый взгляд на колдунью. Она же, будто не замечая угрожающего взгляда, расслабила напряженную спину и поднятые плечи, облегченно выдохнула и сказала:

- Слава Богу, обошлось. Как хорошо, Вовочка, что Вы послушались.

С той поры Даута перестал бояться "черного глаза". Он рассудил, что человек, который тебя предостерегает об опасности -- это не злой враг. Таким человеком надо дорожить. Даута попытался расспросить Фриду Владимировну, как это работает. Она сама не знала. Говорила, что иногда чувствует особенно острую тревогу, от которой голос становится плаксивым. Рассказала, что в детстве увернулась так от кирпича, который летел ей на голову. Порой лишь одно ее присутствие как бы провоцирует то, что должно случиться несколько позже. Она очень переживала от этого, думала, что она проклята. Но потом заметила, что случись несчастье позже, в свое положенное время, то последствия оказались бы тяжелее. Можно судьбу чувствовать и менять ее.

В сегодняшнюю смену, после вчерашних событий, Даута шел с особым просветленным чувством. Как в последний бой, после которого обязательно наступит мир. Он еще не решил, когда именно уволится, но это уже было делом времени. Огонь внутри звал на подвиг ради бессмертия. Смысл жизни вновь обрел форму.

Весь день пролетел во вдохновенном порыве. Окружающие улыбались в ответ на его добрую улыбку. Фрида Владимировна, отметила, что, наверное, у Вовочки что-то случилось в жизни хорошее, раз он работает с таким энтузиазмом.

Ночью поступил вызов - бабушка без сознания. Приехали, зашли в квартиру. Пахнет старостью и чистой гордой бедностью. В прихожей толкутся вызванные полицейские, ждут медиков. Заплаканная полная женщина, на вопрос: "где бабушка", бессильным крылом махнула в сторону по коридору и продолжила телефонный разговор. Из обрывков телефонного разговора толстухи, Даута уловил, что речь идет о продаже квартиры. Стремительно прошли дальше, сдувая скорбную атмосферу похорон. В углу встрепенулись шептавшиеся люди. Две старушки на диванчике пугливо вздрогнули, отнимая платочки от красных носов. Одна только бабушка на панцирной кровати не отреагировала. Лежит сухонькая, сморщенная, в цветастом халатике. Глаза закрыты. Даута подскочил первый, проверил пульс. Нитевидный. Фрида Владимировна заглянула с фонариком в зрачки и кротко глянула на Дауту. Бабушка умирала. Даута ответил врачу прищуренными глазами и сжал челюсти. Он выхватил тонометр и быстро измерил давление -- слабое, - в вену колоть уже не получится. Сзади послышались шаги. Даута обернулся - входили полицейские и заплаканная пампуха.

- Ну как? - спросил полицейский.

- Жива, - ответил Даута, ломая ампулу и набирая в шприц.

Фрида Владимировна не вмешивалась, но взглядом умоляла Дауту: "Не надо. Это старость. Уже не помочь". Он холодно взглянул в ответ: "Надо".

Если в вену уже не уколоть, то гидрохлорид адреналина колют в корень языка. Чтобы сделать такой укол, рот раскрывать не нужно. Шприц втыкается снаружи, в подбородок, в мякотку за нижней челюстью. Это больно. Люди в сознании такой укол переносят плохо. А бабушка без сознания.

Даута решительно просунул предплечье под шею бабушке и приподнял. Голова запрокинулась, открывая подбородок. Сделал укол, отошел и начал скидывать инструменты обратно, в свой ящик. Когда он с шумом захлопнул крышку, бабушка открыла глаза и села в кровати. Все охнули.

- Мама! - крикнула заплаканная пампуха и кинулась к бабушке.

- Что случилось? - слабым скрипучим голосом отозвалась бабушка, вяло отстраняясь от объятий. Она обвела цепким взглядом собравшихся и снова спросила: - Что происходит?

- Мамочка! - ревела пампуха, сидя на полу у кровати и заламывая руки.

- Уймись! - прикрикнула бабушка, крепнущим голосом.