Даута начал пить водку. Сядет с бутылкой в комнате, в бывшей своей детской, и пьет. Выпьет стакан, откинется на спинку. Смотрит. Вот стол, где он уроки делал. Пустой пыльный аквариум, в нем бессмертные гидры когда-то сдохли. Книжки по медицине на полках. Макет черепа. Потолок - "старый знакомый". Смотрит Даута на свое детство удалое и в горле сухо становится. Зачем жить? Чтоб вот так до старости на скорой работать? Всплывают слова деда, что смысл жизни человеку дает культура. "Да ну ее к черту, культуру эту. Допить бутылку и спать. Завтра на смену".

13. = = = (!)

Как-то раз, когда Даута по обыкновению накачивался, к нему постучала мать. Зашла, села рядом.

- Что, мам?

- Вов, сходил бы ты в церковь.

- В церковь?!

Владимир Николаевич и сам уже подумывал, что куда-то сходить надо. Но что ему в церкви делать? Он в бога не верит. Был у них на блок-посту священник. Каждое утро вместо зарядки садился за крупнокалиберный пулемет "Утёс" и начинал борзо по горам поливать в адрес недруга, с удалыми криками: "С добрым утром, соседи!" Странный... попы вроде добрые должны быть, уравновешенные, кроткие. Только так сталкивался раньше Даута с православием.

- Сам себя ведь разрушаешь, - сказала мать. - А там люди. Может легче станет.

Церковь стояла неподалеку. Минут десять пешком. Колокольный звон утром и вечером доносился регулярно, но Владимир Николаевич тут раньше никогда не бывал, даже пацаном. На самом краю города, где парк переходил в лес, огорожен заборчиком кусок леса. Все постройки из бревен - под старину и экологию, а может, так дешевле просто.

Перед тем, как войти в храм, Владимир Николаевич немножко погулял по тропинкам. Солнышко уже не греет. Зима скоро, снег вот-вот выпадет. Тропинка песочком посыпана, шуршит под ногами. Птички чирикают. Зашел поглубже. "Они тут еще и живут, кажется", - один дом напоминает казарму. Туалет на улице. Сараи. Всё ухожено, подметено, людей не видно. "Ну пусть живут, не будем мешать", - подумал Даута и пошел обратно к храму.

В храме была, наверное, пересменка, никто на сцене не стоял и не бубнил... или как у них это тут делается? служба, которая? Бабушки в платочках поджигают по углам свечки и ставят в подсвечники. Тихо шепчутся. Женщина стоит, плачет. Даута тоже встал у стенки. Постоял. Закрыл глаза. Попробовал почувствовать что-нибудь. Ну какой-нибудь поток тепла там, или струю благодати... облегчение какое-нибудь... -- нет: никакого потока, никакого облегчения. Чего он сюда пришел?! На что надеялся? Даута пошел к выходу. Дорогу ему перегородила сморщенная, но очень шустрая старушка.

- Постой-ка, - сказала старушка, уперев тонкую ручку ему в грудь и протягивая книжонку. - На вот. Почитай и приходи опять.

Даута взял брошюрку. Простая, бумажная. Называется "В помощь кающимся". Крестик нарисован.

- Это что? Агитация или пропаганда?

- К исповеди тебе надо готовиться. Вот почитаешь и приходи, - ответила бойкая старушка.

- А может мне не надо?

- Ты со стороны на себя посмотри. Черный весь. Тебе надо.

Даута вышел из храма на свет слегка в смятении. "Никакой я не черный", - думал он, складывая книжку пополам и засовывая во внутренний карман, - "Нет. Бабушка просто запугивает. Обычный психологический прием". Даута принялся размышлять на тему психологических приемов и тех людей, которые эти приемы используют. Из раздумий его выудил голос.

- Молодой человек!

Даута осмотрелся. Он оказался опять около казармы в лесу, хотя идти собирался домой, когда выходил из храма. К Дауте приближается невысокий, коренастый человек с пышной седой бородой, похожий на гнома.

- Молодой человек, можно Вас попросить о помощи?

- В чем?

- Ящик надо перенести в машину, - сказал мужчина и показал на казарму. - Одному мне тяжеловато.

Даута согласился. Пошли в казарму. Так просто, из вежливости, Даута спросил:

- Вы, значит, из местных?

- Из местных, - охотно ответил мужчина и зачем-то показал правую кисть, указательный палец оказался протезом из светлой пластмассы. - Дьякон я. - И в ответ задал вопрос, скорее утвердительно, - А Вы, стало быть, недавно оттуда.

- Откуда оттуда?

- С войны.

- Сильно заметно? - спросил Даута.

- Конечно.

Внутри казармы оказался светлый коридор с дверями. Пахло какими-то ароматическими маслами. У стены, сразу у входа, дожидался деревянный ящик с ручками.

- Далеко машина?

- Да нет, недалеко. За кельями, - ответил кряжистый дьяк. - Ну что, взяли?

Ящик оказался тежеленный. Даже для двоих. Пыхтя, вынесли на улицу и, вытянув, каждый, в сторону свободную руку, натужно отклонив тело от ящика, быстро, почти бегом побежали вдоль стены. Дальше оказались распахнутые воротца, за которыми скромно стояла старая белая Нива.

- Что это такое тяжелое? - спросил Даута, переводя дух, когда ящик поставили на землю. - Золото Церкви?

- Книги, - ответил дьяк, открывая багажник.

Они ухватили ящик и поставили в машину.

- Понятно. Раздаточный материал. "В помощь кающимся", наверное.

- Нет, это библиотека, - ответил дьяк. - Вы не очень торопитесь?

- В каком смысле?

- Да мне его еще выгружать надо. За час управились бы. Поедемте?

Даута набрал воздуха.

- Эээм... Мне просто интересно. Скажите, а если бы меня не оказалось? Как Вы один собирались его волочить?

- Надо попросить, и Он поможет. Я попросил. Вот Вас послал, - ответил дьяк и лучезарно улыбнулся.

У Дауты действительно день был свободен и в перспективе скучен, а тут хоть какое-то приключение. Они сели в машину и тронулись с места.

- Владимир Николаевич, - назвал Даута себя, - Можно Вова.

- Диакон Евстропий, - ответил дьяк, активно выкручивая руль, объезжая ямы на лесной дороге. - Можно Евстропом называть.

"Евстропий", - подумал Даута, но смешок удержал, лишь кивнул.

Листья с деревьев уже облетели, укутав землю желтым ковром с бордовыми крапинами, особенно сочным в лучах света, ярких, но холодных. Голые ветви напрасно тянулись за теплом к остывшему солнцу. На желтом фоне лесной земли среди черных стволов выделялись зеленые пятна елок. Всё выглядело неподвижным и хрустким.

- Почему Вы решили, что у меня есть свободное время?

Евстроп глянул на Дауту и улыбнулся.

- Так черный весь. У черных всегда время есть. Не знают, что с ним делать, - ответил он. - Давай на "ты"?

- Давай, - согласился Даута и посмотрел на руки. Нормальные белые руки. - Где я черный?!

- Внутри, - ответил Евстроп, продолжая ожесточенно крутить руль и смешно выставлять вперед бороду, вытягивая шею. - Мне тебя Бог послал, Вова.

- Зачем? Для коллекции?

- Не знаю пока. Но вот видишь - вместе едем, говорим. Значит так надо.

У Дауты имелась другая версия, почему он едет вместе с этим божественным прохиндеем. Версия отличалась тем, что не опиралась на сверхъестественное. Но надо признать, Евстроп не вызывал никакого раздражения. Его простота скорее умиляла. Тем более, он не просил ничего запредельного: час времени на "покататься" и перенести ящик - это даже приятно.

- А что с пальцем? Я не понял, к чему ты его показал, - спросил Даута, подогреваемый профессиональным интересом.

- А, - отозвался Евстроп. - Мне выше дьякона чин не положен. Увечье.

- Ясно теперь, - произнес Даута. - Сунул не туда? Палец-то?

- Точно ты сказал. Не туда, - ответил дьяк. - В плену побывал.

Вот так дьяк! В плену обычно указательные пальцы отрезали, если ты снайпер. Перед тем как расстрелять. Снайперов не любили, из плена не отпускали, всегда убивали. С того света вернулся Евстропий.

- Снайпер?

- Бывший, - ответил Евстроп. Машина справилась с лесной дорогой и выкатила из лесу на ровную, асфальтированную трассу. С одной стороны к трассе подступал лес, с другой стороны раскинулось светлое убранное поле.