– Я еще не въехал окончательно. – Риттерсдорф перенес ногу обратно через подоконник и отошел от окна.

Он не был удивлен визитом мыслящей липкой плесени с Ганимеда, так как слышал, что размещение гостей из иных миров представляло на Земле большую проблему. Независимо от влиятельности и положения в собственном обществе, на Земле они были вынуждены ютиться в старых обветшалых домах с минимумом удобств, вроде этого.

– Если бы я мог носить с собой визитные карточки, – сказал ганимедянин, – то вручил бы вам одну. Я бизнесмен, занимаюсь импортом необработанных драгоценных камней и подержанных изделий из золота. Кроме того, я фанатичный филателист. У меня в комнате находится редчайшая американская серия про Колумба из четырех экземпляров – может быть, вы хотите… – Плесень замолчала. – Вижу, что нет. Во всяком случае, желание покончить с собой хотя бы на время покинуло ваш мозг. Это хорошо. Помимо коммерческой деятельности, я занимаюсь также…

– Разве закон не требует от вас усмирять свою способность к телепатии во время пребывания на Земле? – спросил Чак.

– Да, но ситуация показалась мне исключительной. Вот что, господин Риттерсдорф: хорошо бы вам сменить работу… Я лично не могу нанять вас, так как не состою в руководстве какой-либо фирмы. Но у меня есть связи среди делового мира девяти лун, и я постараюсь…

– Спасибо, – грубо отрезал Чак. – Извините, но мне нужно побыть одному. – Ему уже наделали столько предложений о работе, что их, наверное, хватит на всю оставшуюся жизнь.

– Но, в отличие от вашей жены, у меня нет никаких скрытых мотивов.

Липкая плесень притекла поближе к Чаку.

– Как у большинства земных людей мужского пола, чувство самоуважения строится у вас в основном на способности зарабатывать деньги. В этой области, как я ощущаю, у вас развились весьма серьезные сомнения, а также чувство вины. Могу кое-что сделать для вас в этом плане… Но на это потребуется время. В настоящий момент я покидаю Землю и возвращаюсь на свою родную луну. Предположим, я дам вам пятьсот долларов – американских, естественно, – чтобы вы поехали со мной. Считайте, что даю вам в долг, если хотите.

– А что, интересно, я буду делать на Ганимеде? – раздраженно сказал Чак. – Чего вы привязались? Работа у меня есть, она мне подходит, и бросать ее я не собираюсь.

– Но подсознательно…

– Не надо пересказывать мне мое подсознание. Выйдите отсюда и оставьте меня в покое. – Риттерсдорф повернулся к липкой плесени спиной.

– Боюсь, что ваше намерение покончить счеты с жизнью вернется – возможно, даже очень скоро.

– Ну и пусть.

– Существует только один способ, который может вам помочь, – задумчиво излучила плесень. – И это отнюдь не мои жалкие потуги о предложении работы.

– Какой же именно?

– Женщина, которая заменит вашу жену.

– Слушайте, это уж слишком.

– Погодите. Данное предложение имеет под собой не физическую и даже не умственную основу, оно чисто практическое. Вам нужна женщина, которая примет и полюбит вас таким, какой вы есть. В противном случае вы пропадете. Позвольте мне позаботиться об этом. Дайте мне два часа. А пока держите себя в руках. И никуда не уходите.

Ганимедянин медленно вытек обратно в коридор. Его мысли стали неясными: «Как импортер, покупатель и просто хороший бизнесмен, я завязал массу контактов с землянами многих профессий…» Затем все смолкло.

Дрожащими руками Риттерсдорф прикурил сигарету. Потом отошел подальше от окна, присел на древний диван и стал ждать.

Он не знал, как относиться к деликатному предложению ганимедянина: он был тронут и раздосадован одновременно и, кроме того, озадачен. Можно ли верить словам этого неземного существа? Разве липкая плесень в состоянии ему помочь? Это казалось маловероятным.

Прошел час.

В дверь постучали. Это не мог быть ганимедянин, поскольку ему нечем было стучать. Поднявшись на ноги, Чак подошел к двери и открыл ее.

На пороге стояла земная девушка.

Хотя перед отлетом ее ждала еще тысяча дел, относящихся к новой, неоплачиваемой работе в Службе Здоровья и Социального Обеспечения, доктор Мэри Риттерсдорф все-таки выкроила время для одного личного дела. Она прилетела на реактивном такси в Нью-Йорк, на Пятую авеню в офис Джеральда Фелда, продюсера Банни Хентмэн Шоу. Неделю назад она передала ему подборку самых лучших, по ее мнению, текстов Чака. Пришло время выяснить, есть ли шансы у ее мужа (точнее, у бывшего мужа) получить работу.

Если Риттерсдорф сам не в состоянии подыскать себе приличное место, то этим займется она. Это необходимо хотя бы потому, что весь следующий год ей и детям придется рассчитывать только на доходы Чака.

Выйдя из машины на крыше здания, Мэри опустилась на девяностый этаж, подошла к стеклянной двери и, подождав немного, вошла в приемную кабинета Джеральда Фелда.

За столиком сидела секретарша – привлекательная, ярко накрашенная блондинка в облегающем свитере ажурной вязки. Глядя на нее, Мэри внутренне возмутилась: разве можно женщине с такой полной грудью следовать моде только потому, что бюстгальтеры стали дурным тоном? В данном случае простая практичность требовала наличия бюстгальтера. А эти неестественно торчащие благодаря операции соски? Это уж слишком. Мэри раскраснелась от негодования.

– Слушаю вас, – секретарша посмотрела на Мэри через витиеватый монокль. Когда ее взгляд встретился с холодными взглядом Мэри, соски у нее тотчас опустились, будто поникли от страха.

– Мне необходимо видеть господина Фелда. Я доктор Мэри Риттерсдорф и у меня очень мало времени; я отбываю на лунную базу агентства ТЕРПЛАН в три часа дня нью-йоркского времени.

Мэри произнесла эту фразу сухим, требовательным тоном, которым – в силу профессии – владела довольно неплохо.

После серии формальностей Мэри, наконец, получила разрешение войти. Джерри Фелд сидел за столом, имитированным под дуб – натуральный дуб отсутствовал на планете по крайней мере лет десять, – и увлеченно просматривал видеоленту с рабочим материалом.

– Минуточку, доктор Риттерсдорф, – пробормотал он и указал на стул. Мэри села, положила ногу на ногу и закурила.

На экране Банни Хентмэн представлял германского магната прошлого века. В синем с отворотами костюме он стоял перед советом директоров и доказывал им, каким образом новый автономный плуг, производимый картелем, мог бы использоваться в военных целях. Четыре плуга, соединенных вместе, образуют не просто большой плуг, а установку для запуска реактивных снарядов. Банни изъяснялся с сильным немецким акцентом и представлял свой замысел как гениальное изобретение. Фелд периодически хмыкал.

– У меня не так много времени, господин Фелд, – произнесла Мэри, четко выговаривая слова.

Продюсер неохотно остановил видеозапись и повернулся к ней.

– Я показал Банни рукописи. Он проявил к ним определенный интерес. Понимаете, ваш муж пишет в несколько бесстрастном, я бы даже сказал суховатом стиле, однако ситуацию передает весьма достоверно. Когда-то такое изложение…

– Я знаю, – прервала его Мэри. – Я выслушивала эти тексты много лет; он всегда проверял их на мне. – Она несколько раз нервно затянулась. – Скажите, сможет ли муж работать на Банни Хентмэна?

– Не могу сказать ничего определенного, пока господин Риттерсдорф сам не встретится с Хентмэном; одного вашего желания…

Дверь кабинета открылась, и вошел Банни Хентмэн.

Мэри впервые увидела знаменитого телевизионного комика не на экране, а в жизни, и ей стало интересно: сильно ли он отличается от своего телеобраза? Он выглядел чуть ниже ростом и намного старше, на затылке – солидная лысина. Действительно, в обычной обстановке Банни напоминал продавца вторсырья из Центральной Европы: помятый костюм, редеющие всклокоченные волосы, из угла рта торчит окурок сигары.

Но его глаза! В них светилась необыкновенная теплота, хотя и с оттенком настороженности.

Мэри встала, продолжая разглядывать знаменитого комика. На экране глубина его взгляда не была так заметна: в серых глазах отражался не только ум, а нечто большее… Что именно, она понять не могла. И кроме того…