То что ему предлагали, его не устраивало – там надо было работать, а военный всегда в тайне мечтал стать генералом, а значит командовать. Такая должность подвернулась совершенно случайно – директором в клуб. Вроде и заработок там не ахти какой, зато то там, то сям себе сэкономишь, да и всегда нужен начальству – организовывать фуршеты он мастер.

Коллектив, как назло, попался вредный – одни бабы, никакого порядка, никакой дисциплины. И решил директор в отдельно взятом клубе установить военный режим.

Первым шагом к организации дисциплины в рядах работников культуры была добытая с военных складов анкета. Директор сделал построение и приказал заполнить эту анкету каждому работнику. Если бы все эти графы были заполнены с учетом требований и без обмана, то работать в клубе было некому, даже уборщицы не соответствовали-родственники были за границей – в СНГ, порочащие связи имели все.

Дятел долго и нудно мог читать наставления, придираться по любому поводу и без повода, измышлять несуществующие пороки своих подчиненных.

Самая текучка кадров началась именно в этот период: с азартом занимался воспитанием подчиненных: орал и писал приказы. Директор бешено вращал глазами, изображая гнев, и топал ногами. Попытка наладить дисциплину провалилась, – никто не соглашался работать бесплатно и без выходных.

Не удивительно, что эти два человека, – мэр и директор клуба, – понимали друг друга с полуслова. Они и разговаривали друг с другом полусловом: Кузькин обходился тремя буквами, директор, молча вытирая вспотевший лоб, выполнял беспрекословно любые распоряжения начальства и уже на языке мэра давал команды строптивому коллективу.

Исполнитель Дятел был исключительный, таких еще поискать. Как-то к приезду дорогих (для бюджета деревни) гостей, мэр приказал у единственного учреждения культуры, чтобы все было цивильно, заасфальтировать и разбить клумбы. Директор клумбы разбивал с усердием. Все бы ничего, но дело происходило в феврале месяце.

И вот, – приезжает делегация, а у клуба ярко цветущая клумба из замороженной герани и восковых цветов. И все так напоминало свежевырытый уголок забвения. По всей видимости, почившим так или иначе был не кто иной, как сам мэр, потому что усердный директор малость перестарался и в центре свежевскопанного установил на палке портрет улыбающегося главы.

Кузькин всегда считал работников культуры дармоедами и приказал директору – делать платные услуги. Что это такое, Дятлов представления не имел, но перечить не решился.

Единственное, с чего можно было сорвать куш, – это дискотеки. Прапорщику как-то доводилось проводить солдатам танцы, поэтому понятие, что это такое, директор имел, с его точки зрения, – четкое. Сам подобрал репертуар, а то чёрти – что крутят. И началось!

Молодежь не поняла, как так получилось: шли на дискотеку, а попали в армию. Кто-то в панике стал пробираться к двери, шаря глазами в поисках военкома. Директор перехватывал дезертира и устанавливал в центре зала.

Перед дискотекой он сказал речь. На сороковой минуте кто-то не выдержал и уже стал проситься домой, причитая и зарекаясь ходить на любые мероприятия, не связанные с семейными праздниками. Дятел во время лекции демонстрировал, какие движения в танце запрещено показывать, так как они с его точки зрения дискредитируют образ молодого человека развивающегося капитализма.

Кого-то ломало в истерике от такого развлечения, но директор был непреклонен. Доведя нужную, с его точки зрения, информацию, он включил популярную запись мэтра эстрады шестидесятых годов. Народ стал нервно выпрыгивать из окон. Для оставшихся директор давал команды:

– Ать-два, левой-правой! Выверт направо, выверт налево! Строем пошли!

Евгений Викторович подлетел к танцующей паре, не замечающей ничего вокруг:

– Отставить обнимание! Руки прочь от тело-носителя!

В толпе кто-то нервно засмеялся.

– Отставить смех в строю! Шаг вперед! – разошелся не на шутку экс-военный.

Нервно хихикающий, глядя на директора, продолжал судорожно заикаться:

– Не могу, мне будет сейчас плохо.

– Это точно, – подтвердил бывший прапорщик. – Отжаться сто раз!

Парень подумал, что это шутка и захохотал еще истеричнее. Дятла это обозлило еще больше:

– Молчать! Я не давал команду смеяться! На пол! – приказал он.

Прапорщик понял, что этот боец для него потерянный, и что делать с ним он не знал, обычно таких в армии сдают психиатру. Куда было сдавать этого, – не понятно.

Поэтому он переключился на другие движущиеся объекты, создающие угрозу правильно организованной дискотеке. Бывший прапорщик с ностальгией вспомнил, как слажено танцевали солдаты по его команде – никаких отсебятин, ненужных телодвижений. Что делать с этими гражданскими, директор не знал. И даже его большой опыт строевой подготовки ничего не мог подсказать.

И хотя дальнейшие дискотеки доходов не приносили, Дятлов все же был собой очень доволен.

Но Евгений Викторович был человек деятельный, без указаний он просто не мог жить. И однажды утром пришедший на работу народ увидел на туалетах надпись:

«Уволю, кто будет гадить мимо. Директор».

Так и осталось неизвестным, имело ли это событие место или директор просто решил упредить конфуз.

Директор, как говорится, не мог «ни гвоздь забить, ни моль прибить», но брался за все. Дискотеки – это самое малое, что он мог сделать для культуры. Последним всплеском его таланта была роль Адама с большим яблоком ниже пупа, где он, ста килограммовый красавец в прозрачном облегающем костюме, изображал Адама.

Видимо, надкусанное в некоторых местах яблоко символизировало происки искусителя. Под стать ему была и Ева, роль которой могла доверить себе только Воробьихина.

Ева пыталась обвить не тонкий стан пенсионера военной службы. Вокруг прыгала столь же умудренная житейским опытом ангел, она улыбалась во всю ширь своих оставшихся двух зубов – за неимением зубопротезиста в деревне и отставанием зарплаты культурного работника от инфляции в стране; на ней еле сходились крылья: в костюме с детского плеча.

Но когда появился Змей-искуситель с мишенью в том же месте, где яблоко у Адама, народ понял – появился в деревне новый талант. И скромно молчавший директор – режиссер и постановщик этого шедевра для себя сделал вывод: переплюнуть Змея-Искусителя в артистичности некому.

Образ был достоверен по причине того, что ползущий Змей так и не смог встать на ноги, публика вызывала его на бис.

Лучше местного министра культуры Харина вряд ли эту роль сыграл кто-либо лучше. Так пить мог только он да еще журналист, его приятель Мухрай Евгений Борисович.

Все бы ничего, но это были народные деньги, о чем Зоя Кобрина сигнализировала во все инстанции.

Конечно, все махинации были на поверхности, но кто бы их проверял, если счетную палату возглавляла любовница мэра, которая и научила его обходить все финансовые препятствия. Так что докопаться до правды было просто невозможно: на все ключевые посты были назначены свои люди.

Не надо думать, что в Сидристовке было безвластие. Были даже депутаты, избранные народом. Но почему – то так происходило, что побывав в кресле депутата, простой сельский житель, борец за права односельчан, вдруг через незначительное время, становится врагом народа.

Людей, которые его избрали, переставал замечать, не здоровался, лихорадочно начинал налаживать связи с чиновниками, на жалобы избирателей не реагировал, и всё время пытался что-нибудь получить для себя, хоть какую-нибудь выгоду.

Так было с нынешним председателем Совета депутатов Ожаровичем.

Каждый выдающийся политик Сидристовки пытался всячески способствовать своему имиджу заботливого хозяина села в разгар предвыборной кампании.

Но по жадности и предусмотрительности, – а вдруг не выберут, – в большой расход средств не входили, в основном по мелочам: кто торжественно вручит школе устаревший монитор от компьютера (всё равно выбрасывать), кто принесет подшивку прошлогодних газет для библиотеки.