Зато библиотекарь была, как всегда немногословна и уверена в себе, что спокойно продержится дня три-четыре без еды. Еда в ее жизни не занимала почетное место.

Наконец, появилась делегация чиновников. Впереди шла Воробьихина с белым флагом.

– Капитулируют, – подумала находившаяся в полуобморочном состоянии от голодовки Зойка.

Зачем понадобился флаг, так никто из сельчан и не понял, может быть, решили, что по ним будут стрелять? Так этот факт в истории Сидристовки остался неисследованным.

– Мы к Вам с доброй волей, – выставив вперед ногу, по бумажке стала читать замша мэра, видимо, написанную им речь. – Мы предлагаем мир во всем мире. – Сопровождавшие её лица, лихорадочно зааплодировали. – Мы идем на ваши условия и не убираем библиотеку, пока не построим для нее новое помещение.

Все опять суетливо захлопали в ладоши.

– Подпишите договор капитуляции, – протянула какие-то бумажки чиновница.

Зоя внимательно прочитала, ничего такого, что бы настораживало, вроде бы не наблюдалось. Она подписала.

– Товарищи, – крикнула диссидентка, – мы своим единством добились победы. Я скиталась по тюрьмам и ссылкам по клевете и наветам мэра, но час грядет, и скоро все будет по-другому.

И Зойка во всю глотку запела «Марсельезу».

Больше всего в этой истории мэра удивило именно поведение библиотекаря, от которого он такого фортеля не ожидал. Эта история докатилась до вышестоящего начальства, а начальник отдела культуры кое – как сохранил свое рабочее место, чего не скажешь о репутации – ее и так не было, а тут не добавилась.

Сельский дом культуры, в обиходе – клуб, представлял собой жалкое зрелище, однако радовало и это.

Дежурная этого очага культуры, Анна Петровна увлеченно что-то писала в своем блокноте. Все женское население с нетерпением ожидало продолжение романа.

– Ты только без страданий закончи, а то девку сильно жалко-графинову невесту, я в прошлый раз обревелась вся, когда граф с утеса свалился, потерял память и про невесту не вспомнил, – переживали читательницы.

– Не знаю – как уж получится. Творчество – такое дело, как накатит, под настроение, – уцепившись за вдохновение, строчила мастер слова.

Петровна – местная знаменитость, писательница. Имея за душой всего семь классов образования и стойкие убеждения старой девы, умудрялась писать женские романы, от которых рыдали все ближайшие деревни. А дело было так.

Как-то к дежурной подсела местная библиотекарь и пожаловалась, что денег на покупку книг не выделяют, а читателей требуют. Не будет же постоянный читатель за одной и той же книгой годами ходить. Вот и поговаривают о том, чтобы библиотеку за ненадобностью закрыть.

– Вы представляете, Анна Петровна, – рыдала Мила Павловна. – Требуют рост показателей: на нашу библиотеку спустили план 978,57 читателя.

Петровна, как творческая личность чуть не упала в обморок, произнеся синеющими губами:

– А 57 сотых – это что? – мысленно уже представив картину расчленёнки. – Да, на что не пойдёшь ради профессии.

Будущий беллетрист забеспокоилась:

– Как это так – библиотеку закрыть! Что можно сделать?

– Ничего. Денег на книги нет. Не будем же мы сами романы писать, – вздохнула заведующая библиотекой.

– А почему бы и нет! – воодушевилась дежурная. – Что сейчас читает народ?

– Женщины-романы и детективы. Мужчины – фантастику и боевики, – ответила Миледи Павловна.

– Ну, в боевиках я пока не сильна, а женский роман – запросто. И будешь, как книги выдавать, – загорелась начинающая писательница.

Тогда затея показалась смешной и наивной. Но каково было удивление библиотекаря, когда через неделю Анна Петровна сделала презентацию первого романа под псевдонимом Анна Перо.

Все романы дежурной были явный бред, но их любили безумно, потому что в них всегда описывались невероятные события. Как, например, в предыдущем романе одна доярка по комсомольской путевке поехала заграницу, там согрешила и с позором вернулась в деревню.

Но через двадцать лет, вдруг, получает известие о том, что ее соблазнитель, ни кто иной, как английский лорд, а так как у него нет наследников, то все свое имущество он завещал единственной дочери, работающей на свиноферме. Теперь девушка, у которой не было женихов, вдруг становится лакомым кусочком для проходимцев наподобие сельского гармониста Лехи, вдруг воспылавшего чувствами к богачке.

Все бы ничего, но события происходят в девятнадцатом веке, когда комсомол даже не зародился. Однако никого этот политический казус не волновал – захватывали чувства. Каждая мечтала о том, чтобы по молодости ее маманя не была столь целомудренна, и случайно дитя любви вдруг оказалось дочкой богача.

Но, увы, большая часть читательниц блюла верность своим далеко не идеальным и не отягощенным тяжелым кошельком и интеллектом супругам, а если и происходил адюльтер, то, не выезжая за пределы деревни, где не ступала нога иностранца.

Периодически литераторша устраивала презентации глав из романа. А библиотека, как ни странно, стала пользоваться огромным спросом, где на отдельной полке были выставлены шедевры местной знаменитости.

Все книги Анны Перо проходили на «ура», читатели особо не заморачивались, лишь единственная стародавняя подруга Мария Семеновна выступала в роли критика и придиралась по мелочам. Сочинительница понимала, что терпеть критику – судьба творца, хотя на цензуру особо не реагировала. Не успела писательница поставить последнюю точку в отношениях графа и красавицы, как зазвонил телефон.

– Дом культуры слушает, – привычно ответила дежурная.

– В своем последнем романе ты пишешь: «в самый неподходящий момент у графа зазвонил в штанах сотовый телефон. – Никакой личной жизни, – подумал граф», – процитировала строки из романа прозаика упомянутый цензор.

– Что тебя не устраивает? – возмутилась писательница.

– Ты про какой век пишешь? – ехидным голосом поинтересовалась подруга.

– Наверное, про пятнадцатый, – неуверенно произнесла автор.

– Какие телефоны, тогда телефонов не было! – обрадовано воскликнула Семеновна.

– А ты откуда знаешь? – вкрутила привычный аргумент писательница-ты что, жила тогда? А если не жила, как можешь говорить об этом?

– Но ведь это общеизвестный факт, – пояснила цензор.

– Ты мне тогда тоже говорила: «Лучше отправь сало, они там голодают». И что? Тоже в газетах писали про загнивающий капитализм.

Писательница всякий раз напоминала эту историю глубокой юности, когда в чем-нибудь не соглашалась с подругой. Когда-то, еще, будучи пионерами, они переписывались с детьми из разных зарубежных стран, тогда это называлось «Клуб интернациональной дружбы». Будущей писательнице досталась девочка из Чехословакии.

Они написали друг другу письма, отправили открытки с видами своих стран. Пионерка отправила с видом Кремля, не могла же она зарубежной подруге отправить виды села Сидристовка с коровами и свиньями, пасущимися на газоне главной сельской резиденции. И вскоре девочка получила из-за границы посылку.

Чего там только не было: конфеты, книжка про Чехословакию, а главное, – нейлоновая кофточка ярко-синего цвета. Когда будущая писательница пришла в ней на уроки, ее, конечно, выгнали домой переодеваться в школьную форму, но сколько было зависти у девчонок! Домой приходили потрогать это чудо буржуазной промышленности.

Повыбражав в кофтенке, девочка стала гадать: что же отправить в ответ? То, что носили мы, иностранка не оденет. В такой задумчивости и застала ее подруга.

– Чего тут думать? Папа сказал, что голодают они, в газете читал. Кофты делают, а вот насчет еды у них беда. Папа сказал, надо людей уважить и отправить хороший шмат сала.

На этом и порешили. Больше писем не было.

– Наверное, сала мало, надо было побольше, – подумала пионерка и благополучно забыла этот эпизод своей жизни, но как оказалось, ненадолго.

Как знатным дояркам, ей и подруге, комсомол выдал путевки в Чехословакию. Подруга на всякий случай повесила себе на шею мешочек сухарей, чтоб совсем с голоду не умереть, взяла две бутылки водки – поменять на еду, в общем, была готова к страшному. Наконец они оказались в Праге, первым делом не в музеи рванули подруги, а в магазины – убедиться, что полки пустые.