Теперь уже главный депутат села, Ожарович, пошел дальше в своем меценатстве. Дворец бракосочетания в Сидристовке напоминал избушку на курьих ножках из русской народной сказки. С трудом верилось, что она стоит к новобрачным передом.

Во всяком случае, так скособенилась, что всем казалось: вот-вот завалится.

Николай Семенович, недолго думая, перед разбитым крыльцом установил камень с надписью: «Здесь будет построен новый ЗАГС в случае моего избрания».

И чтобы, видимо, закрепить свою клятву, данную электорату, рядом установил ворота счастья. Как-то по телевидению увидел сооружение в форме сердца и решил позаимствовать идею.

Новобрачные должны были перед входом во Дворец бракосочетания пройти сквозь сердце, символизирующее любовь.

Первая неувязочка получилась, когда силуэт сердца издалека напомнил, как бы это поприличнее объяснить, – большую задницу. Депутат хотел заодно пропиарить себя с помощью прессы, поэтому свадьбу устроил накануне выборов.

Вот здесь произошла и вторая неувязочка. Жених с невестой перешагнули символ, но про камень брачующийся забыл… Вот только кому предназначались все те слова, что услышал электорат при падении кандидата, так и не поняли. Но идея с камнями пришлась по вкусу многим, благо, затрат – никаких.

Поэтому весь центр села был завален валунами разного размера с обещаниями: здесь будет баня, больница, новая школа, стадион…

Николай Семенович представлял из себя ходячую мумию, обтянутую желтой кожей. Нет, главный депутат Сидристовки не был больным, за здоровьем он следил тщательно, просто его маленькое тельце так выглядело в силу анатомии. Когда Ожаровича избрали в депутаты, директор школы, где он учился, произнесла:

– За всю историю школы, тупее его не было, – за что вскоре поплатилась.

Конечно, имея вышеупомянутый багаж знаний одна дорога – в физкультурники. Николай стал тренером по боксу. Поэтому никого не удивляло, когда депутат при разговоре с вами вдруг «зависал», глядя в одну точку, начинала дергаться голова, это молчание могло продлиться долго. Потом он приходил в себя, совершенно не помня, о чем только что шла речь.

Об этом он и потом не вспоминал – были дела поважнее.

У Николая Семеновича было редкое качество: он любил подстрекать людей на действия, которые выгодны ему. Так было с митингами, где «серым кардиналом» был опять он. Сам в это время отсиживался в кустах, наблюдая процесс и только, когда ему выгодно, выходил на трибуну высказаться.

Ожарович шел к карьере долгими тропами. По дороге к ней предал не одну партию, двигавшую Николая Семеновича вперед, возлагавшую на него большие надежды, усадив в депутатское кресло.

Однако, когда ему свыше намекнули, что сомневаются в его лояльности новому режиму, он демонстративно сжевал свой партийный билет от оппозиции на глазах очевидцев. С того времени карьера пошла в гору, а несварение стало беспокоить все чаще.

Сразу на две вещи: работу и молодую жену, здоровья у пожилого человека не хватало. Поэтому на работе он постоянно дремал, с трудом раскрывая глаза, если к нему обращались. У депутата было огромное сходство с компьютером: он так же «зависал» в неподходящий момент и имел квадратную форму головы.

Но жить хотелось красиво, поэтому в доле с мэром прибирал к рукам всё, что еще можно утащить.

Исполнительная и законодательная власть жили в согласии и при случае избавлялись от тех, кто мешает их благополучию. Поэтому в деревне было относительно тихо.

Последующие события, правда, немного взбудоражили временное затишье.

В деревне кража века произошла! Услышав про это, каждому на ум приходило одно:

– Неужели печать у мэра из кабинета стащили? Больше там воровать нечего, бюджет давно расхитил.

Но оказывается, со двора у Попугаевой стащили алюминиевую бочку. Утром хозяйка пошла свиней кормить, а бочки нет. Она участкового вызвала. Приехали быстро, через двенадцать часов. Естественно, – один участковый на три деревни.

Очевидцы рассказывали:

– Еле дозвонились. Попугаиха все это время кур со двора гоняла, чтоб следы не затоптали.

А участковый говорит:

– Вы ничего не понимаете в следствии, поэтому не мешайте, и стал по следу ползти от коровника до огорода. Все затоптал пузом. И сделал вывод, что бочка большой ценности не имеет, а потому следствие придется закрыть.

– Помяните меня – это только начало большой преступности, потом и убийства начнутся, – все слышали, как голосом пророка произнесла Попугаева, закатив глаза, делились информацией очевидцы события.

Участковый жил в ста километрах от Сидристовки и охранял покой еще трех таких же деревень, где хищение чьей-либо собственности вообще не считалось преступлением на фоне убийств, драк и изнасилований.

Участковый первым делом опросил домочадцев – кто что видел или знает. Но как положено ночью, – все спали – никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Тогда представитель закона составил протокол и попросил поставить подпись.

– Что это? – поинтересовалась хозяйка пропажи.

– Что Вы не возражаете, что дело закроем, – расписался в собственном бессилии полицейский.

– То есть как это закроем, а бочку кто мне вернет? – возмутилась потерпевшая.

– Как Вы не понимаете, преступника мы не найдем, это «висяк», у меня этих «висяков»! Ни премии, ни отпуска, – дрожащим от жалости к себе голосом произнес страж порядка.

– А ты хотя бы попытался разобраться, в сарай даже не вошел, место преступления не осмотрел, – не на шутку рассердилась пострадавшая.

Участковый с грустью посмотрел на свои чистые туфли.

– Деньги налогоплательщиков надо отрабатывать, – изрекла госпожа Попугаева.

Если бы рядом находилась одна потерпевшая, участковый мог бы себе позволить чего-нибудь добавить, но на заборе гроздьями висели очевидцы, считай, полдеревни любопытных налогоплательщиков.

Грустно вздохнув, участковый ступил в сарай для исполнения долга. Туфли сразу же погрузились в жижу.

– Смелей, бочка стояла там, – указала хозяйка, – в дальнем углу.

Поняв, что туфли для него потеряны безвозвратно, и единственное, что придется, – это научиться оправдывать исходящий запах, допустим, очень модным парижским парфюмом, где главный компонент навоз и свиная моча с переваренным ароматом луговых трав и цветов.

Оглядев след от пропажи, участковый, уже не осторожничая и, не пытаясь сохранить обувь и штаны, шагнул по следу, свидетельствующему, куда катили злосчастную бочку. Сельский Мегрэ под грозным взглядом владелицы упал, держа перед собой лупу.

В погоне за целью он не заметил, как воткнулся лупой в ноги пострадавшей.

– Чего с лупой ищем? – поинтересовалась шепотом хозяйка.

– След, – так же таинственно ответил полицейский.

– Так я его и без лупы вижу. Тут, где я стою, он обрывается, значит, дальше они погрузили в люльку трехколесного мотоцикла «Юпитер», – попыталась навести сыщика на след пострадавшая.

– С чего Вы решили, что их было двое, и откуда взяли про мотоцикл? – полюбопытствовал участковый.

– Во-первых, видно, что ее держали за ручки, бочка большая, один бы ее катил. Во-вторых, след от мотоцикла. В-третьих, мотоцикл у нас только у одного – Петьки Кривцова, а к нему вчера гости приехали выпить. Пошли, покажу, кто мою бочку стащил, если на металл сдать не успел, – предложила потерпевшая, разочаровавшись в уполномоченном лице.

В деревне недавно открылся пункт приема металла от населения, сдавали туда всё, вплоть до могильных оградок. И действительно, бочка была обнаружена в куче другого металла.

– А меня-то зачем звали, если знали, где Ваша бочка? – возмутился участковый.

– Мало ли что я знала, ты – власть, а я кто?! С тебя и спрос, кто бы мне ее так отдал, еще бы в куче этой зарыли, – философски рассудила госпожа Попугаева.

Об этом преступлении еще долго вспоминали в Сидристовке. Но больше всего сокрушались о помятой картофельной ботве, по которой участковый полз с лупой в поисках преступника.