Это сейчас уж все знали о топи, а тогда никто ничего не ведал.

Агнешка вспомнила, как тащила на себе то, что осталось от матушки, как лилась на лицо кровь. Как спрятала матушку в подпол, чтоб не достали вилы и топоры деревенских. И как потом спустилась туда с костяным ножом, чтоб прекратить мучения той, кого любила больше всего на свете и ближе кого не было у нее и до сих пор не нашлось.

«Где ты был тогда, Чернец, со своим зельем?» – мелькнуло в голове.

Легко выплыли из памяти серые глаза князя, уверенный голос. И снова стало отчего-то так спокойно, что Агнешка перестала дрожать, разжала кулачки. Глубоко вдохнула.

Не видела она, не могла видеть, как склонилась над ней в лесной тьме чернильная тень в просторном одеянии. В черных провалах глаз светились, переливаясь семью цветами, крошечные огоньки. Тень склонилась, коснулась узкой костяной ладонью головы травницы, поправила косынку, выбившуюся прядь, нарисовала над девушкой знак Земли и истаяла.

И в этот момент с дороги донеслись голоса и ржание лошади. Какая-то баба бранила мужа за медлительность. Лошадка, утомленная долгой дорогой, плелась нога за ногу, и Агнешка легко поспевала за ними, не выдавая себя торопливыми шагами. В лесной тьме…

…ничего было не разобрать. Оставалось двигаться ощупью, опасливо. Одно неверное движение дорого может обойтись.

Владислав сам не смог бы себе ответить, отчего тревожится. Дитя в утробе зачаровал он крепким заклятьем, которое и словник едва ли пробьет, только если другой высший маг, да от такого удара, скорее всего, помрет от отповеди. Вряд ли кто отважится. Колдовство ни при чем. Нет таких отчаянных смельчаков в Срединных землях, чтоб попытались наследнику Черны навредить. Они скорее дождутся, пока он родится, да попытаются избавиться от родителя и стать советниками при дуре-княгине.

Владислав недобро усмехнулся: уж пробовали так Чернскую землю себе взять. Кровью захлебнулись.

Заметив выражение его лица, Эльжбета отодвинулась, испуганно отвела руку мужа от живота.

– Что? Беда с наследником? – прошептала она.

– Все хорошо, женушка. А ты сама не больна ли? Тяжело дается дитя? – Владислав смотрел на жену, не отводя взгляда, и Эльжбета смешалась, опустила голову, залившись краской. И не понять, смущения ли, стыда или гнева.

За время, что носит его ребенка, Эльжбета и правда сильно переменилась. От былой ее красоты остался лишь призрак, исчезающий след. Фигура бяломястовны начала расплываться, черты лица будто бы смазались, в вечно покрасневших, будто заплаканных глазах не отражалось ни капли нежности, а на личике застыло какое-то брезгливое выражение. Может, и права была Агата, стоило взять одну из девок Милоша. Да только в те поры слишком сладка казалась месть…

Губительна красота, обманчива.

Вспомнилась ему погибшая от радужной топи в Бялом ведьмачка. Тоже красоты была удивительной. Брови какие, глаза, стать княжеская. Ничего не осталось от этакой редкой красы, когда свалили они несчастную дуру на ледник. Владислав хотел сразу резать и брать образцы, да только сил не оставалось совсем, а разговор с тещей и вовсе лишил последних.

Влад едва добрался до своей постели, лег и тотчас провалился в сон, тягостный, полный горьких воспоминаний. Ему снилась мать, сидящая с рукоделием в солнечном луче. Снился Казимеж Бяломястовский, в те поры еще не наследник, молодой, златоголовый. Казик оглаживал пшеничные усы и все улыбался. И Владиславу хотелось дотянуться до него через толщу лет и выкрошить предателю его белые зубы.

Владислав встал, едва сон отпустил его, и, плеснув на лицо обжигающе ледяной водой на колодце, прошел сразу в подвал, где валящийся с ног от усталости Игор копался на леднике, пытаясь взять образцы с тела изломанной топью бабы. Владислав отослал его отдыхать, кликнул Конрада. Толстяк от избытка рвения не страдал – спал всю ночь как младенец. С ним вместе перевалили тело на стол, принялись за работу.

Но отчего-то чем больше вглядывался князь в петли истерзанного неведомым колдовством тела, тем больше тревожился за наследника. Слишком быстро растеряла Элька красоту, слишком часто сказывается больной. Раньше думал он, что пользуется супружница своим положением, чтобы избегнуть его внимания, но теперь встревожился. Не пытается ли кто навредить наследнику и княгине?

Поняв, что случай в Бялом подтверждает прежние его выводы, Владислав дождался приличного для гостей времени и отправился на женскую половину – осмотреть жену.

Знал лучше всех баб в доме, что сквозь свое же заклинание почти ничего нельзя увидеть – и все-таки пошел. Потянулся своей магией сквозь заслоны заклятья в надежде: крошечный высший маг сумеет дать знать отцу из материнской утробы, что с ним все благополучно.

Ни движения магии не дождался он. Только перепугал ранним посещением Эльжбету и тещу. Агата смотрела овцой, что зажали в угол перед стрижкой, и от этого ее взгляда тревога князя росла.

Может, решили без магии обойтись? Травят Эльку?

Не допустила бы такого Агата. Не станет она жертвовать дочерью, в которой души не чает, чтобы отомстить ему.

– Чем могу я помочь твою грусть развеять? – спросил он ласково у жены. Но оба они понимали – нет между ними места ни ласке, ни нежности. Его княжеская воля против ее бабьего своеволия.

– Не надобно мне ничего, – отозвалась Элька. Словно кошка разозленная фыркнула. – Одна мне отрада, господин и муж мой, когда ты княжескими делами занят.

Теща едва языком не подавилась, услышав такое от дочери, а Владислав только рассмеялся. Есть в мире вещи неизменные, есть. Опоры и столпы. И один из них – Элькина к нему ненависть. А значит, не рухнет мир, удержится.

– Не стану тебя утомлять, женушка. Если нужно будет что, пришли девку, тотчас все сделано будет.

Он поворотился к двери.

– А повитуху-то? – как-то жалобно, с надрывом спросила в спину теща. – Осень скоро, а за ней и зима. Размоет все, дорог не отыщешь. Где тогда станем искать? А ведь Эльжбете рожать еще по снегу. А если и сойдет снег, так снова все Срединные земли в воде стоять будут. Пока твои гонцы будут грязь месить, пока соберутся колдуньи со всех княжеств. Да и пойдут ли хорошие по бездорожью в эти края…

– Проклятые? – договорил за нее князь.

Агата смешалась, отступила.

– Верно говоришь, тещенька, осень скоро. – Владислав бросил взгляд на окно, за которым серело затянутое тучами небо. Коротко теплое время в Срединных землях. Отцветшее лето уже вынашивало в небесном брюхе бесконечные осенние дожди, от которых княжества превратятся в острова, со всех сторон обвитые ливневыми потоками. А потом заморозит, завалит под окна снегом, так что останется только читать при свечах или лучинах, слушать странствующих песенников, если удастся залучить кого на зиму, да ждать, когда мир вновь из белого станет многоцветным.

Выльются первые дожди, постоит еще седьмицу-другую солнышко, согреет напоследок. Права Агата – сейчас надо повитух собирать и смотреть, по теплу.

– Верно ты говоришь, тещенька. Сегодня отправлю вести к соседям. Дней через семь-десять устрою смотрины. Если есть у тебя кто в Бялом на примете, из проверенных колдунов – дай знать, доставим. Да только решать я буду.

Эльжбета приоткрыла рот, чтобы возразить, но смолчала. Агата покорно кивнула, открывая перед зятем дверь. От такого приглашения – убраться из бабьего царства восвояси – грех было отказываться. Князь вышел прочь, велев попавшемуся на дороге слуге кликнуть к нему Игора.

Ночные видения еще бродили где-то внутри, восстав из памяти, не желали успокоиться. От мысли, что нужно спуститься в лишенный солнечного света, пронизанный смертным холодом с ледника подвал к исследованиям, по хребту пробежала холодная волна. Владислав, рыкнув на подвернувшуюся под руку девку, развернулся и вместо того, чтобы пойти на свою половину, вышел через женскую в сад. Сел на траву, запустив пальцы в ее зеленые космы. Сорвалось с ветки тяжелое яблоко, покатилось по земле в ложбинку. Напуганная, метнулась из листвы с тоскливым криком какая-то птица.