Мужик с косой по всей голове охнул и проговорил:

– Да как же это, ваше милордство! Он же в Авроре колдовал, как последний паскуда. А в Город-крепость прятаться прибег.

Виконт медленно повернулся, успев скользнуть по мне взглядом, полным тревоги и гнева. Затем шагнул к привязанному на столбе магу и проговорил:

– Этот человек обвиняет тебя в страшном преступлении. Сознаешься и ты, что совершил его?

Маг поднял на него запекшееся от крови лицо и попытался что-то сказать, но вместо слов вылетели хрипы. Он закашлялся, и на помост полетели кровавые капли. Несколько попали на нагрудные щитки виконта, но тот остался неподвижен.

Когда маг снова попытался заговорить, в его глотке что-то заклокотало, потом голова бессильно повисла, а дыхание превратилось в сипы.

Я не выдержала и крикнула:

– Приговоренный не в состоянии говорить! Он слишком слаб от побоев и ран!

– Добить его, и дело с концом! – донеслось из толпы.

– Да! Прикончить!

– Убить мага!

Я послала виконту умоляющий взгляд, чувствуя, как внутри все затряслось от осознания, что может случиться с человеком, во многом так похожим на меня. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что де Жерон выпрямил спину и вернулся на середину платформы.

– Тихо! – снова приказал он и толпа замолчала. – Если этот человек виновен, его непременно ждет казнь. Вы все знаете, как справедлив его светлость Карл Сварт. Любого, кто совершил преступление, ждет неминуемое наказание. Но если маг не совершал того, в чем его обвиняют, мы отправим на костер невинную душу. Кто готов после смерти предстать с таким грехом в Священных Чертогах? Что вы скажете богам?

Народ притих. Видимо каждый прикидывал, насколько тяжелы его прегрешения, чтобы взвалить на плечи еще и этот. А виконт, пользуясь всеобщим замешательством продолжил:

– Мы оставим этого человека в темнице до возвращения его светлости. И тогда будет принято единственно верное решение, самим Карлом Свартом, защитником и мудрым правителем Города-крепости и всей Черной Пустоши! Слава принцу!

Народ секунду молчал. Затем улицы сотряслись от гвалта голосов, которые славили Черного принца, его правление, его мудрость, силу и желали плодородных всходов, что видимо относилось и ко мне.

Виконт сделал какие-то жесты. Несколько стражников стащили приговоренного со столба и повели по улице в сторону замка, где, по словам Альре, в подвалах находятся темницы.

Я бросилась к виконту и хотела схватить за руки, не зная, как благодарить, но холодный взгляд де Жерона остудил мой пыл и заставил соблюдать приличия.

– Виконт, не могу выразить, как я благодарна вам за спасение этого пленника, – проговорила я так тихо, что только он мог услышать.

– Пока не за что благодарить, – отозвался он сухо. – Его невиновность, как и вина еще не доказаны.

– Он невиновен, я точно знаю, – попыталась оправдать я мага.

Виконт поморщился.

– А я не знаю, – сказал он. – Как и остальные жители Черной Пустоши. А вы могли наворотить такого, что пришлось бы разбираться самому принцу. Он итак будет вынужден потратить на это время.

Мне стало горько и обидно, как на корабле, когда власть виконта распространялась на каждое мое действие. Я раскрыла рот, чтобы достойно ответить де Жерону, но тот опередил и обратился к старшей камеристке:

– Мистрис Одли, сопроводите леди Гриндфолд в ее покои. Она многое пережила за день. Ей следует отдохнуть.

Камеристка расплылась в довольной улыбке, как кошка, наконец поймавшая мышь и присела в глубоком поклоне.

– Сию минуту, милорд, – проговорила она.

Виконт легко спрыгнул с помоста, словно большой дикий кот, который, несмотря на тяжесть и мощь сложения, приземляется бесшумно и сразу на лапы. Я ожидала что он протянет руку, чтобы помочь мне сойти, но он даже не обернулся.

Я сглотнула, наблюдая, как посеребренный луной хвост, падающий на широкие плечи, скрывается в толпе и только потом увидела несколько протянутых снизу рук.

Спрыгнув, я неловко подвернула ногу и ахнула от боли и неожиданности.

Рамина тут же обвила рукой талию, за что я благодарно улыбнулась девушке. Лана приобняла с другой стороны, подставляя плечо.

Я мягко отвела руки девушек, не желая ковылять на глазах у будущих подданных, как калека, и камеристки осторожно отступили, не сводя с меня глаз.

– Дорогу леди! – крикнула мистрис Одли, и толпа, словно очнувшись ото сна, шарахнулась в стороны.

Я осторожно ступила на поврежденную ногу и тут же ахнула, проседая, когда щиколотку пронзило болью.

Рамина с Ланой тут же подхватили меня под локти, как солдаты с отличной выправкой. Так, зажатая между камеристками, я и вошла в замок, а затем принялась подниматься по бесконечной лестнице в собственные покои.

Боль в лодыжке полностью погружала в настоящий момент, почти не позволяя отвлекаться на досужие мысли о несчастном маге из Авроры, виконте, который поспел вовремя, и, по своему обыкновению, не преминул унизить, а также о том, что в первый день пребывания в новом доме я умудрилась попасть в переделку.

Показалось, прошла целая вечность, прежде, чем очутилась в покоях, но стоило дверям сомкнуться за спиной, я отодвинула от себя руки девушек и, стиснув зубы, на одной ноге запрыгала в сторону омывальной.

– Что собирается делать миледи? – спросила мистрис Одли, к которой вернулась прежняя невозмутимая деловитость.

– Хочу смыть с себя все воспоминания об этом дне, – заявила я, чувствуя, как меня начинает знобить, – и распарить поврежденную ногу не помешает.

С этими словами я раздраженно стянула перчатки и бросила их прямо на пол. Рамина тут же присела и подняла их. Озноб уменьшился, а слабость чуть отступила.

Мистрис Одли нахмурилась и произнесла категоричным тоном:

– Ни в коем случае, миледи.

– Ни в коем случае, миледи! – стройным мелодичным хором поддержали ее девушки.

– Это еще почему? – удивилась я.

– После вхождения в священные воды Съакса вам нельзя касаться воды до восхода солнца.

Я застонала, стараясь не высказать вслух все, что думаю о местных ритуалах. Но все же быстро взяла себя в руки и запрыгала по направлению к опочивальне.

– Я надеюсь, омовение на восходе предстоит совершать не в водах Съакса? – попыталась я пошутить, – мне кажется, я выкупалась там более, чем достаточно.

Девушки заахали, не оценив шутки, а лицо у мистрис Одли стало таким виноватым, что я, опираясь о стену, застонала на этот раз в голос.

– Вы хотите сказать, что.... – протянула я, а мистрис Одли развела руками.

– Таковы традиции Черной Пустоши, леди, – пояснила она, словно оправдываясь. – На восходе вам надлежит снова попросить благословения Черной Пустоши.

Словно не видя выражения моего лица, камеристка услужливо перечислила:

– Для всех страждущих, миледи, и для тех, кто в пути, и для тех, кого одолели недуги…

– Почему бы вам не предупредить меня заранее, – пробормотала я. – Я бы попросила благоденствия для всех разом....

– Но миледи, – начала мистрис Одли, но я раздраженно махнула на камеристку, вынуждая ту замолчать.

– Все-все. На сегодня все, – решительно заявила я и попрыгала к своему ложу.

Камеристки, и старшая, и младшие, устремились за мной, как выводок цыплят за курицей-наседкой.

Отвергнув помощь, я кое-как забралась на ложе и, когда уселась поудобнее, попросила:

– Будьте добры, подайте ужин прямо сюда. Но сначала теплой воды с медом и лимоном. Очень хочется пить…

Лица девушек вытянулись, мистрис Одли отвела взгляд, а Рамина принялась ковырять носком туфли пол.

– Меня еще и не покормят? – уточнила я тоном, не предвещавшим никому ничего хорошего.

– Традиции Черной Пустоши таковы, что вам надлежит соблюдать пост до следующего омовения в водах… – сказала старшая камеристка.

– Съакса, – усталым тоном закончила я за мистрис Одли.