— Ты читал историю о девушке, которая жила с водяным конем и зачахла? Лекари не могли ей помочь.
— Читал, да. Эйдан считает, что конь сам ее потихоньку кусал.
— Может быть, да. Видишь ли, я знал одну пару… Не знаю, как начать. Идем вниз, там чайки. Мне нравится их слушать.
Они спустились к морю и медленно пошли среди крупных валунов. Дин не знал, мерзнет он или это от неприятного предчувствия бегают по спине мурашки.
— Дэвид был моим другом. Моим первым другом с тех пор, как я переродился. Шла Первая мировая война, поэтому эта история осталась незамеченной. Ее не найдешь в сборниках легенд или старой хронике, всем было не до того. Дэвид был той же породы, что Эйдан, только гнедой масти. Однажды он пришел в дом к девушке, родители которой погибли год назад, чтобы соблазнить ее и утащить в море, но что-то пошло не так. Я ждал его в прибое до самого утра, и на рассвете увидел на берегу в виде человека. Дэвид не смог причинить вред Анне, он влюбился в нее жарко и крепко, со всей силой своего сердца. Я пытался его образумить, уговорить — ведь он не мог просто взять и стать человеком снова, как прежде. Он не слушал меня, только злился, грозил, что без колебаний разорвет мне горло, если я посмею только приблизиться к ней.
Группа чаек сорвалась с ближайшего нагромождения камней и с пронзительными криками унеслась в море. Дин поежился и потер руки. Он вовсе не был уверен, что хочет услышать рассказ до конца.
— Он проводил у нее почти все время. Я приносил ему тюленей, он ел на рассвете, благодарил и снова уходил к ней. Анна часто болела, она была хрупкая и слабая девушка. Не знаю, чем она привлекла его внимание, это великая тайна — откуда берется любовь. Уздечка появилась примерно через полгода. Дэвид был очень горд, говорил, что понял смысл жизни. А зимой Анна заболела снова, и очень сильно. Дэвид приводил к ней лучших врачей, каких мог достать за деньги, покупал дорогие лекарства и еду, но ей ничего не помогало. Анна таяла на глазах. Врачи говорили, что у нее воспаление легких. В последние дни она не вставала с кровати, а Дэвид сидел возле нее. Я стоял снаружи, но слышал, как они разговаривают. Как она просит его быть счастливым, когда ее не станет, найти себе новую жену, покрепче. Я тогда не знал, как это происходит, я ничего еще не знал о том, как любят водяные кони. Анна умерла спустя сутки. Дэвид вынес ее на руках, превратился и поплыл с ней на спине. Он баюкал ее в воде, как сонную рыбу, звал так, что отзывались океанские киты. Они уплыли до самых льдов, где море вечно сковано холодом, и там он оставил тело Анны. Я поплыл навстречу, потому что слышал, как неровно стучит его сердце. Мне было очень страшно, но я не представлял, что нас ждет. Дэвид вернулся, но я его с трудом узнал. Он стал походить на скелет, обтянутый шкурой. При каждом выдохе из его ноздрей вылетали кровавые капли.
— Мне очень больно, — повторял он. — Очень больно.
Дэвид прожил до утра следующего дня. Я так и не смог вытащить его на берег тогда, и оставался с ним до конца. Он лежал в прибое, хрипел и беспорядочно месил копытами песок, иногда проваливался в беспамятство, а потом снова приходил в себя, чтобы повторять, как ему больно. Уздечка прожгла его шкуру до кости и приварилась намертво. Мне казалось, что я сойду с ума от собственного бессилия. Мой друг умирал на моих глазах, а я не мог заставить себя пробить ему череп, чтобы прекратить мучения. Я все надеялся, что сейчас это пройдет, ведь раны на нас заживают так быстро! Дэвид умер там же, у самого берега. Море растащило его тело без остатка, вернуло себе все до капли. Наверное, они с Анной встретились там, в бескрайних просторах. Мне хочется в это верить, по крайней мере. Гораздо позже я узнал, что лошади любят один раз и на всю жизнь, что они не меняют решения и погибают от горя после смерти любимого.
Люк некоторое время молчал, переводя дух. Дин сидел на камне и смотрел в море, боясь сглотнуть горький ком в горле.
— Эйдан очень хороший человек. Он относился ко мне хорошо, даже когда я этого не заслуживал, и я люблю его как родного брата. Я смотрю на него — и вижу Дэвида, Дин. Поэтому я не могу быть рад за вас, ведь даже если феи не смогут забрать тебя, если какая-то сила помешает им… сколько ты планируешь прожить? Лет двадцать, тридцать?
— Боюсь, что у нас нет выбора, — Дин постарался, чтобы его голос не дрожал, хотя перед глазами стояла картина агонии водяного коня, словно он сам видел это. — Я не могу исчезнуть из его жизни, будет только хуже. Сперва нужно избавиться от фей, а потом решать следующую проблему, как мне кажется.
— Ты прав. Мне жаль, что я расстроил тебя.
— Лучше тяжелая правда, чем радостная ложь. Может, найдется способ жить вечно или тоже стать каким-нибудь морским лихом? — Дин постарался улыбнуться и посмотрел на Люка.
Он, казалось, растерялся. Недоверчиво посмотрел на Дина, нахмурился.
— И что, ты пожертвовал бы своей жизнью ради него? Порвал бы со всеми своими родными и друзьями, забыл все прежние связи, лишился бы человеческих чувств?
— Если бы я знал, что это спасет Эйдана — да, пожертвовал бы.
— Что ж… ты действительно необыкновенный человек, Дин О’Горман. Ты возрождаешь во мне веру в людей, и я невольно начинаю на что-то надеяться. Пусть хранят тебя все боги, в которых ты веришь. Считай меня своим другом, пожалуйста.
Люк протянул ему руку, и Дин с удовольствием ее пожал. Лучше плохая правда, это верно, и проблемы удобнее решать по мере поступления, но кто бы рассказал Дину, как ему теперь спать?
====== Глава 25 ======
Ничего не произошло ни на этот день, ни на следующий, ни через неделю. Сны Дина стали грустнее и беспокойнее, он видел тревожное разнообразие картин, меняющихся слишком часто, чтобы запоминать их все. Высокий берег плыл в тумане, как черный корабль, и Дин стоял на его носу; женщина в розовых одеждах улыбалась яркими губами и манила к себе; соседский поклонник килтов превращался в медведя и носился с ревом у самой кромки воды, где в прибое бился в агонии умирающий конь, весь в кровавой пене.
Дин подскакивал с колотящимся у горла сердцем, и потом долго не мог успокоиться. Он бродил по дому, пил воду и жалел, что не курит. Эйдан просыпался с ним и ходил как привязанный, тяжело вздыхая. Казалось, что поиски безуспешны, и кони с маяка не нашли ничего такого, что могло бы отпугнуть фею. Вскоре Дин узнал, как же он заблуждался.
Первое, что он заметил, были дрова для камина. Крэйг выгреб их все и унес, а вместо них притащил другие, ароматные и узловатые.
— Можжевельник, — пояснил он. Теплые виды фей терпеть его не могут.
Следующим стал песок под дверным ковриком, насыпанный на какой-то клей в виде сложного знака.
— Отпугивает непрошенных гостей, — с довольным видом выдал Адам.
Потом была соль в оконных рамах, ленточки с колокольцами по углам и железные ножи в дверях и окнах, ослиная шкура на полу в спальне, деревянные человечки с зубами по всем укромным местам (даже под подушкой) и венок из корявых веток, перьев и ракушек под потолком в гостиной. Эйдану каждый раз приходилось просить разрешения, чтобы войти, и Дин точно знал, что в его доме появилось нечто новое. Апофеозом стала замена всех дверных косяков. Дин вернулся из города раньше, чем планировал, и застал у себя дома табун коней в полном сборе. Крэйг, Уилс и Эйдан заканчивали устанавливать входную дверь. Люк промазывал новые косяки отваром из трав, Сара стояла за его спиной и страшным голосом читала ему в подмышку какую-то тарабарщину. Мистер МакКеллен, чуть дальше, писал на новых досках затейливые значки.
— Эээээ... — растерянно протянул Дин.
— Не «ээээ», а «спасибо, дорогие друзья, мне все очень нравится»! — поправил его Крэйг, пыхтя. — Эйдан, подними угол еще!
— С-спасибо... А что это такое?
— Люк сгонял на материк и притащил доски и дверь из какого-то бретонского монастыря! Это священный дуб, нам всем пришлось извернуться, чтобы взяться за него: не подпускает нечисть без специальных мер! — Крэйг защелкнул тяжелую дверную петлю и подергал за ручку. — Ну красота! Теперь хрен кто сюда войдет просто так!
