Дин чувствовал, как Эйдан давит на него весом, не дает дышать, как трется соленым животом и постанывает глухо, по-звериному. Стальные пальцы впились в плечи, заставляя лежать смирно, потом прошлись по бедрам, оглаживая, схватили его ноги под коленками. Дин только одобрительно ворчал, тело отзывалось волнами возбуждения, он и сам охотно разводил колени, а теперь позволил себе обхватить ногами бедра Эйдана. С ним почему-то было очень легко и естественно оказаться нижним, хотя Дин не мог назвать себя пламенным приверженцем именно этого вида удовольствий. Медовое тепло все еще бродило в крови, волнами перекатываясь от края до края, Дин качался посреди дорожки света маяка, а неугомонные пальцы Эйдана гладили его, изучали, смазывали. Сам он при этом похрапывал, как нетерпеливый конь, целовал слепо, прихватывал губами везде, куда доставал, и шумно и горячо сопел. Дин нетерпеливо дернул бедрами, требуя продолжения, и тут же получил его. Эйдан пробивался в него с силой, короткими резкими рывками, явно сдерживаясь, но Дин все равно кусал руку и выл от смеси боли и зашкаливающего наслаждения. Член оказался крупным и горячим, гораздо больше, чем у тех, с кем Дину приходилось бывать раньше, но растягивающая плоть тяжесть приносила настоящее насыщение, заставляла рычать в такт хриплым стонам Эйдана.

— Не отпущу… мой! — вскрикивал Дин, впиваясь ногтями в его плечи.

А потом морские волны вскипели и накрыли их обоих глухим и плотным жаром, в котором можно было орать во все горло, и никто не мог бы этого услышать. Их тела растворились, весь мир исчез, став морской глубиной без дна и поверхности, пронизанной чистым и бесконечным восторгом. Этот Эйдан, в отличие от другого, дневного, обожал его — Дин чувствовал это, погружаясь в темноту.

Утро причиняло боль. Везде. Весь Дин болел, его организм взбунтовался и демонстрировал доступные грани болевых ощущений. Голова трещала так, что больно было открывать глаза. Шорох простыней ранил слух, как грохот взрыва. При попытке подняться позвоночник прострелило током, и Дин взвыл. Какие-то синяки, пятна, царапины. Что, черт возьми, вчера случилось? Дин с трудом сел, держась за голову. Память услужливо подсовывала какие-то обрывки воспоминаний: вот они с Адамом хохочут в беседке, потом вроде бы пляшут. Дальше... дальше сияющие огоньки и нечто важное, что Дин явно хотел запомнить, но не смог. Что-то про Адама, но что? Там еще были вспышки, кажется. Или нет? А, нет, это же позже, вспышки маяка! Конечно: он, Дин, лежал в машине, Адам вез его домой, а маяк освещал им путь! А потом... что было потом? Дин вздохнул и постарался встать с кровати, только тогда окинув взглядом комнату. Бретт бы сейчас сказал, что тут всю ночь бесилось стадо гигантских кенгуру. Постель была разворочена, единственная оставшаяся подушка, на которой спал Дин, оказалась на обратной стороне кровати. Теплое одеяло вместе с покрывалом и одеждой Дина валялись на полу, занимая почти все пространство комнаты. Все кругом было засыпано перьями. Толпа мыслей разной степени ужаса пронеслась в голове, оставив звенящую пустоту.

— Нет, быть того не может, — пробормотал Дин, рассматривая собственные трусы, венчающие гору вещей на полу.

Это был полнейший абсурд, он не стал бы — даже в сильно пьяном виде — спать с Адамом. Дин вообще обладал полезным навыком не делать глупостей в состоянии подпития: обычно он просто засыпал. Но ведь бывает... по-всякому. Эта мыслишка не давала покоя. Грязные простыни прозрачно намекали на то, что ночью что-то произошло, но в голове было пустовато, память охотно транслировала только сон про море и коней.

Стеная и на чем свет стоит кляня пиво по местному рецепту, Дин дохромал до кухни и растворил в стакане воды две таблетки аспирина. Хотелось незамедлительно сдохнуть или хотя бы заснуть на год.

После аспирина пришел черед зеленого чая. Дин заварил себе сразу литр и постепенно прихлебывал прямо из чайника. Шторм в голове бушевал все слабее, тошнота медленно отступала, качка становилась тише. Примерно через полчаса Дин с трудом начал одеваться, влез в чистые джинсы. Надо было проверить отопление, приготовить что-то на вечер и заняться работой. Постирать. Он вздыхал и очень медленно соображал, пытаясь по кусочкам собрать прошедшую ночь. Ему снился Эйдан, точно! Будто бы он пришел, и они с Дином занимались сексом. От воспоминаний об этом низ живота скрутило судорогой, непроизвольная улыбка выползла на лицо. Значит, все приснилось? Как же тогда быть с ощущениями чужого присутствия? Были бы у Дина с собой какие-то игрушки, он бы мог предположить, что в пылу алкогольного сна сам себя отделал, но это было так же маловероятно, как стадо кенгуру в его спальне. Дин хмыкнул, ничего не надумав. Сон был приятным — это главное. Оставалось надеяться, что он не наделал ничего такого, о чем придется впоследствии пожалеть.

Надо было приниматься за уборку, делать уже что-нибудь. Дин приложился к чаю и включил плиту. Полуфабрикаты из морозильника сулили спасение тому, кто был не в состоянии готовить. В дверь деликатно постучали. Дин чертыхнулся и поковылял в холл, на ходу соображая, не очень ли неприлично отворять дверь, будучи одетым только наполовину.

Снаружи стоял улыбающийся Адам, но, увидев Дина, он стал на глазах оседать.

— Что это? Что с тобой случилось, Дин? О господи!

Адам влетел в дом, отодвигая хозяина, и в два скачка пронесся в спальню. Через секунду оттуда донесся его горестный вопль.

— Что это, Дин? Чем ты занимался ночью, после того, как я оставил тебя? — Адам вышел к нему с убитым видом.

— Честно говоря, я спал. Кажется, упал с кровати, — на ходу сочинил Дин, встревоженный реакцией Адама.

— Ты видел свои синяки? Боже мой, Дин... Ты что, ничего не помнишь?

— Я помню, что спал. Смотрел сны. Адам, успокойся, у меня всего лишь похмелье!

— И что снилось? — тихо спросил Адам.

— Море, кажется. Оно здесь все время снится, шумит же! Лошадь снилась вроде бы, огоньки какие-то... — принялся вспоминать Дин.

Говорить об Эйдане не хотелось, это было слишком личное переживание.

— Лошадь, конечно. Поэтому у спальни вид такой, будто там кони гарцевали? — горько бросил Адам, качая головой. — Скажи честно, ты звал их?

— Кого? — простонал Дин.

У него снова начинала болеть голова, а суеверия Адама начинали утомлять.

— Этих, с маяка. Дин, пойми, я не просто так говорю, это очень серьезно, очень опасно! Моя семья долгие годы знает их, они могут казаться милыми и славными, но это не так! — он схватил Дина за руку своей маленькой, сухой ладошкой.

— Никого я не звал! Адам, я не знаю, что взбрело тебе в голову, но никто из них не заходил ко мне в гости. Хотя вот пару дней назад приглашал Эйдана выпить кофе, но он отказался и убежал. Ты доволен?

— Конечно, он тебе понравился, — Адам обиженно оттопырил губу. — Я так и думал!

— Ох, я тебя умоляю, прекрати! Я ему сильно не нравлюсь, это очевидно. Эйдан относится ко мне хуже всех вообще, всех, кого я знаю. Я честно пытался быть дружелюбным, но...

— Он спас тебя, так? Мог бы не делать этого, но спас. Думаю, ты здорово недооцениваешь себя и свою ценность, — невесело усмехнулся Адам.

— Адам, ну что за бред, — Дин постарался рассмеяться. — Скажи еще, что Эйдан превращается в коня, который хочет затащить меня в море и сожрать!

В гостиной повисла звенящая тишина. Адам посмотрел на него долгим, странным взглядом.

— Ну… ты это сказал, а не я.

Дин потряс головой и вышел в кухню. Швырнув сковородку на плиту, он старался выбросить из головы все сегодняшнее утро. Во всем виновато похмелье, разумеется. Все пройдет.

— Извини меня. Я не должен был накидываться на тебя, — тихо заговорил Адам за спиной. — Просто очень испугался, что ты… что с тобой может что-то случиться.

— Да ладно, забыли! Просто голова не прошла еще.

— Ой, давай вылечу! У меня классная методика, смотри, — радостный Адам подскочил к Дину и обхватил голову ладонями.

Вообще-то Дин скептически относился ко всяким наложениям рук и прочей альтернативной медицине, но сейчас ему всерьез казалось, что ладони Адама излучают тепло и мягкий свет.