Но, разумеется, не в последнее время. После ухода Тома на нее никто не мог рассчитывать.

– Как Руби? – спросила Энн, пытаясь перевести разговор на другую тему.

– Отлично. Она будет рада с тобой увидеться, мы все будем рады. Как насчет бранча в воскресенье?

Снова бранч.

– Прости, – быстро сказала Энн, – одна из моих коллег ушла в отпуск, и мне придется выйти вместо нее. Извини, мне пора идти, иначе я опоздаю.

Повесив трубку, она, не подумав, нажала на клавишу «пуск» на автоответчике.

Щелчок, аппарат выключился сам. Это было последнее сообщение от мужа, последнее свидетельство их совместной жизни. Том оставил его пятнадцатого июля, за три дня до того, как он огорошил ее новостью и ушел.

Энн не могла стереть его.

Нет, она должна его стереть, или она никогда не сможет двигаться дальше. Ведь организовала же Энн покупку продуктов по средам, она умеет раскладывать еду по аккуратным пакетам. Том никогда бы на это не согласился. Он был человеком непредсказуемым, но теперь муж ушел, и для Энн это замечательно работает.

Она нажала на клавишу «стереть», мгновенно раздался длинный сигнал.

– Сообщение стерто, – сообщил ей механический голос. Вот и все.

Энн повесила полотенце на перила и быстро прошла в кухню. Она увидела листы, на которых рисовала на занятиях. Они так и лежали на кухонном столе, потому что Энн не могла решить, что с ними делать. Она бесстрастно пересмотрела их.

Рисунки были безнадежными, без искры таланта. Короткие позы оказались для нее недостижимыми. Ну как можно создать что-то достойное за три-четыре минуты? Она только успевала начать, а они уже переходили к следующей позе.

Энн не смогла бы сказать, что ей откровенно не понравилось, хотя Одри все время пыталась направить ее в другую сторону.

– Постарайтесь увидеть человека в целом, – не один раз повторила преподавательница. – Не пытайтесь добиться совершенства, просто рисуйте то, что вы видите.

Легче сказать, чем сделать, если ты постоянно пытаешься все делать тщательно и методично, все держать под контролем. В набросках не было ничего тщательного, ничего контролируемого. Наброски были совершенно чужды Энн, поэтому она делала все так, как считала нужным, не обращая внимания на инструкции.

Уголь оказался настоящей катастрофой, как она и подозревала. Невыносимо грязный, ее пальцы стали совершенно черными. Гель с этим не справлялся. А потом она еще бралась за карандаш такими руками. Энн передала уголь Мег. Сказала, что от угля у нее чешутся руки или что-то в этом роде.

Но занятия рисованием были еще одним способом вернуть ее жизнь в нормальное русло, а Энн для этого нужны были любые возможности. Она разорвала листы на полоски и отправила в контейнер для бумаги, отправляющейся на переработку. Энн вымыла и вытерла руки, достала кусок серого хлеба из морозилки и отправила его в тостер.

Айрин прошла по гравийной площадке перед гаражом. Иногда каблуки это настоящее проклятье. Она распахнула дверь офиса, и там был он, стоял возле стола, согнувшись над листом бумаги. Мужчина поднял голову, когда она вошла.

– Привет, – поздоровалась Айрин, игнорируя девушку, сидевшую у дальнего конца стола. – По-моему, у вас для меня есть машина.

– Она на заднем дворе, – сказал автомеханик и повел ее через мастерскую. Они вышли через заднюю дверь. Машина Айрин стояла вместе с другими на залитом бетоном дворе. Женщина присела на корточки и внимательно рассмотрела закрашенное место.

– Отлично, – оценила она. – Идеально, – Айрин провела пальцами по металлу. – Ничего не чувствуется.

– Так и должно было быть, – рассмеялся парень. – Даже срочную работу здесь делают хорошо.

Айрин выпрямилась и достала купюру в пятьдесят евро из кармана жакета.

– Я это ценю, – она сложила купюру и сунула ее в нагрудный карман его комбинезона. – Где я могу оплатить счет?

– В офисе. Ключи тоже там. Спасибо за премию.

– Без проблем.

Айрин уже повернулась было и остановилась, как будто это только что пришло ей в голову. Она сунула руку в сумку и достала визитную карточку.

– Если вам захочется прийти на пробное занятие, заходите. Это вас ни к чему не обязывает, вас никто не заставит потом записаться на тренировки, – сказала она.

Механик взял карточку и прочитал:

– Персональный тренер.

Айрин заметила, что смотрит он на нее по-другому.

– Правильно.

– Силовые нагрузки и все такое, верно?

– Да, – Айрин долго смотрела ему в глаза, потом отвернулась. – Еще раз спасибо.

Интересно, как быстро он появится?

Майкл поднял глаза, когда дверь зоомагазина распахнулась, и увидел, как они входят. Странно, он ничуть этому не удивился. Где-то в глубине души он даже ждал, что они вернутся. Майкл отложил шариковую ручку, скрестил руки на груди и стал ждать.

Они были одеты в ту же самую одежду, что и в субботу. Ее джинсовая куртка была грязной, черная юбка лоснилась от возраста и была слишком короткой. Мальчик стоял рядом с ней, держа ее за руку, все в той же голубой стеганой курточке и в джинсах, подвернутых снизу. Они явно были велики ему на несколько размеров. Малыш торжественно смотрел на Майкла, сунув большой палец в рот. Его личико было неестественно бледным.

Они подошли к прилавку, мальчик теснее прижался к матери. Черный пластиковый пакет, заполненный наполовину, она держала в свободной руке.

– Я знаю, что вы нам не рады, – сказала она, – но нам некуда идти.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что весь ее подбородок усеян мелкими красными точками, а в уголке рта – простуда. В прошлый раз этого не было. Ее русые волосы были туго стянуты на затылке. Майкл покачал головой:

– Я же сказал вам, чтобы вы держались от меня подальше.

– Я знаю, что вы не хотите иметь с нами дела, – быстро произнесла она. Молодая женщина говорила так тихо, что Майклу приходилось прислушиваться.

Он поморщился от ее говора и от того, как она строила фразы.

– Вы не верите моим словам, – продолжала она, – но это правда. Богом клянусь.

Взгляд Майкла переместился на мальчика, который бесстрастно смотрел на него.

– Не мне вас за это винить, – не умолкала его мать. – Вы меня не знаете, мы никогда не виделись раньше.

Дверь магазина открылась. Женщина мгновенно отошла в сторону, потянув мальчика за собой, и осталась стоять, не произнося ни слова. Как только покупатель ушел, Майкл повернулся к ней.

– Вам следует уйти.

– Я не за себя прошу, – ее губы дрожали. – Не мне нужна помощь, а вот ему.

Майкл снова посмотрел на малыша, который цеплялся за край ее куртки.

– Я знаю, у меня нет никаких доказательств, но я прошу вас мне поверить, потому что я говорю правду.

– Почему я должен вам верить? – резко спросил Майкл. – Вы торгуете наркотиками, вы сами мне об этом сказали. Для людей вашего сорта правда ничего не значит.

Ему не следовало даже слушать ее, нужно было вызвать полицию.

Женщина быстро покачала головой.

– Я больше не торгую наркотиками, я бросила это занятие. Я говорила вам, что сделала это ради него. И он ваш внук. Вы можете сделать любые тесты…

– Почему бы вам не вернуться к вашей семье? – прервал ее Майкл. – Почему вы докучаете мне? Возвращайтесь домой.

Ее лицо стало суровым.

– Не могу, – сказала она. – Мой отец… если бы вы только знали, что он со мной сделал… Я не могу произнести этого вслух.

Она была крошечного роста, недотягивала до пяти футов. Было ли ей двадцать лет? Майкл не умел определять возраст женщин. Его дочери двадцать четыре года, но между Вэлери и этой девушкой огромная разница.

– Я только за мальца прошу, – сказала она. – Если бы вы могли взять его к себе ненадолго, пока я разберусь со своей жизнью…