Выхватив свиток, поморец сломал печать и быстро пробежал глазами текст, едва различимый в полутьме.

– Хо! – наконец изрек он.

До того, как Нереус успел спросить, что значит подобное выражение, благородный юноша размахнулся и швырнул пергамент в море.

– Родитель намерен стать советником при ликкийском блудилище, – фыркнул нобиль. – Мне рекомендовано поселиться у собственного клиента и не покидать Геллию без крайней к тому нужды. Также предписывается найти достойное занятие и, если подвернется удобный случай, вступить в брак с женщиной хороших кровей.

– Значит, сар разрешил нам жить вместе? – изумился островитянин.

– Точнее – приказал. Он убивает двух птиц одним камнем. Вдали от столицы я не испорчу ему репутацию и смогу избежать дальнейшей службы в легионе. Отец предпочел бы видеть меня в качестве судебного обвинителя или защитника под протекцией местных авгуров.

– Это добрая весть! – улыбнулся Нереус. – Надо только хорошенько задобрить Эфениду.

– Мы поступим иначе, – хмуро провозгласил Мэйо. – Ты купишь особняк и ту рыжую девчонку, не помню ее имя. Займешь какую-нибудь должность или откроешь лавку. Наплодишь детей. А я попытаюсь встретиться с Фостусом, сдержу данное Сефу обещание. Нужно освободить мерило от рук узурпатора и вернуть трон Правящему Дому.

– Но… твой отец… Как же его карьера?

– Речь о судьбе Империи, Нереус! Пойми, нет ничего важнее. Имей ты внутри хоть каплю ихора, то сделал бы тоже, что намерен исполнить я.

Геллиец отодвинулся от патрона и сжал кулаки:

– Конечно. Нет ничего важнее обязательств перед эбиссинским Соколом.

– Он тут совершенно ни при чем. Это мое решение.

– Ты всегда поступал так, как хотел, а я вынужден подчиняться: сначала воле родителя, потом брата, затем – твоей, и теперь угодил в зависимость от поморского сара. Что может быть хуже, чем служить двум хозяевам разом? Когда господин Макрин узнает о твоем выборе, он обрушит на меня весь свой гнев и через суд опять сделает рабом.

– Я никому не позволю вновь отнять у тебя свободу.

Глубоко вздохнув, Нереус поднял канфар. Вино потекло по горлу, но привкус горечи никуда не исчез.

– Что с нами случилось? – вдруг спросил Мэйо. – Раньше в это время года я старался как можно дольше бодрствовать, избегая ночных кошмаров. Сейчас же готов спать целыми днями, лишь бы не видеть творящегося вокруг ужаса… Зло стало частью меня, и, наверное, скоро поглотит целиком...

– В ту осень, когда мы чуть не утонули, я не хотел твоей смерти. Только это нельзя назвать любовью… Истинная любовь есть желание близкому жизни, долгой и счастливой, – геллиец схватил нобиля за одежду и крепко обнял. – Разреши следовать за тобой. А если запретишь, я все равно поеду.

– Ничего себе! – со смехом воскликнул поморец. – Ну и силища! Да ты стал могуч, как легендарный Колот.

– А у тебя все такие же рыбьи кости, тоньше прутьев и трещат от одного касания.

Мэйо пихнул друга кулаком в живот:

– Пусти, баранье племя!

Перехватив руку нобиля, островитянин загнул ее борцовским приемом:

– Столько дней ты не звал меня к себе и не приходил. Даже не справлялся, жив ли еще твой раб.

– Ложь! – возмутился поморец, сопя и пытаясь высвободиться. – Каждое утро мы говорили о тебе с Элиэной. Она утверждала, что при одном упоминании моего имени, ты вздрагивал, словно от удара плети.

– Поэтому ты приказал сослать меня на галеры? – Нереус сдавил тонкое запястье Мэйо, вынуждая его стукнуть ладонью по доскам, прося пощады.

– Так пожелал отец, – нобиль хрипло дышал, однако при первой же возможности устремился в атаку. – Я отказал ему. Порази меня гром, если лгу. Сидел под замком, точно преступник. И не мог сбежать. Мне насильно совали лекарства. От них все время клонило в сон. Проклятье! Лишь накануне букцимарий, Самур поверил, что я – не сумасшедший. И нуждаюсь в помощи. Стыд лежал камнем на пути к тебе. Отбросить его было труднее, чем разгребать завалы у Столпа кариатид.

– Значит, нам бессовестно лгали, – островитянин разжал захват и повинно опустил голову. – Прости, что не сберег Альтана. Я знаю, как сильно ты любил его. Это месть Креона из Дома Литтов. Подлый удар в сердце. Мои подозрения упали тенью на доброе имя царевича Сефу. Виной тому глупая обида. Его происхождение позволяет наречь тебя братом, едва ли не сразу после знакомства, а я – грязная кровь, с которой унизительно родниться.

– Эфенида… – Мэйо широко улыбнулся. – Перед ее алтарем мы можем испросить разрешения на законных правах именовать друг друга братьями. Если ты этого захочешь.

Вольноотпущенник побледнел, но его голос стал мягче:

– Отец лишит тебя Дома и наследства.

– А тебе важно породниться со мной или с Домом Морган и кошельком отца?

– Ненормальный… Какие демоны живут в твоей голове и всякий раз дергают за язык?

– Идем, познакомлю! – рассмеялся поморец. – На прощание Сефу кое-чем угостил своего названного брата.

– Только не говори, что эбиссинскими дурманами…

– Именно! – глаза Мэйо засияли ярче звезд.

Островитянин смотрел в них, как в зеркала, и ощущал наивный детский восторг от того, что подлинная дружба оказалась сильнее вражеских козней, укоренившихся в обществе заблуждений и даже коварства смерти.

– Идем же! – повторил нобиль. – Я соскучился по твоему нытью и причитаниям.

– А ты вечно стрекочешь, как цикада, – хмыкнул Нереус. – И чем ближе рассвет, тем громче треск.

Когда из коридора донесся нервный стук посоха, Варрон отложил книгу и остался сидеть в кресле, не меняя расслабленной позы. Он считал шаги Руфа. С каждым новым ударом дерева о мрамор приближался миг освобождения. Ликкиец знал, что ему предстоит вернуться в другой Рон-Руан и совсем не тем человеком, каким был прежде.

Дверь распахнулась, впуская в комнату тяжелый запах благовоний. Понтифекс принес зажженную курильницу и молча повесил ее на медный держатель.

– Вы пришли с добрыми вестями, Плетущий? – скромно поинтересовался юноша.

– Да, – храмовник разгладил бороду. – Тебе доставили письмо и подарок от Джэрда.

Он вложил в ладонь Варрона свернутый в трубочку пергамент и деревянный медальон с изображением куницы.

– Благодарствую. Есть ли новости от Тацита?

– Его корабль причалил в Геллии. Там сейчас неспокойно. Как и в большинстве провинций.

– Что по поводу Именанда?

Скрестив руки на груди, понтифекс смотрел поверх головы собеседника:

– Наместник болен, а зима предстоит долгая. Жаль потерять такого человека. Я передам Сефу необходимые лекарства и амулеты.

– Сокол летит на юг?

– Как только оправится после тяжелой утраты, – храмовник скорбно вздохнул. – На площади у Столпа кариатид произошло крупное сражение. Из первой коллегии, возглавляемой царевичем, уцелели лишь двое: он и наследник Дариуса.

Лоб Варрона взмок под густой челкой и даже полутьма не смогла скрыть внезапную бледность на его впалых щеках:

– А сын Макрина?

– Погиб.

Поджав губы, ликкиец отвернулся.

– Сар обязан тебе жизнью, – сухо заметил Руф. – Благородный жест: попросить Джоува прислать легионеров для защиты особняка, в котором укрылся этот морской змей.

– Я не хочу принимать венец в пустом зале, словно узурпатор. На церемонии должны присутствовать почтенные и благородные люди со всех концов Империи.

– Так и будет, – натянуто улыбнулся храмовник. – Войско Дометия уже близко. На закате Неро распахнет для его легионов ворота столицы. Толстяк рассчитывает на легкую победу, ведь ему невдомек, что дворец и близлежащие кварталы целиком в наших руках. На Трех Площадях собрались нодасы и те, кто устал от долгого безвластия. Люди ждут проявления божественной воли. Они хотят увидеть тебя.

– Понимаю, – холодно сказал Варрон. – Многие согласны на любого владыку, лишь бы он остановил бессмысленное кровопролитие.

– Такова человеческая природа. Никто не рождается убийцей или вором, и люди тяжело переживают, если сосед внезапно встает на соседа, а брат – на брата. С каждой отрезанной нитью – сильнее боль. Когда уляжется вихрь возбужденных страстей и ослепленные им прозреют, души охватит стыд и ужас от содеянного. Они неотвратимо начнут понимать: победа слабого в том, чтобы обратить врага в прах, вынудив испить из бездонной чаши скорби, а победа сильного есть свобода от всякой вражды.