– Ухом ко мне, естественно! – рявкнул Мэйо. – Не в задницу же тебе ее вставлять!

Геллиец, так и не поняв, что и куда хозяин планирует ему вставлять, испуганно застыл на месте.

– Не дергайся, – предупредил брюнет, поднося клещи к голове невольника. – А то прихвачу лишнее.

Он аккуратно перекусил покрытую патиной дужку и заменил бронзовую серьгу на золотую. Нереус удивленно ощупал подарок:

– Господин, я не сделал для вас ничего выдающегося, чтобы заслужить такую честь…

– Возможно, – легко согласился поморец. – Однако и не сделал мне ничего худого, чтобы быть изуродованным, ради соблюдения каких-то идиотских обычаев. Этот кусок металла защитит от нападок твои столь необходимые мужчине органы.

– Отец не одобрит ваш поступок.

– Совру, будто мы – любовники. Подобную весть он воспримет спокойнее, нежели правду. Идем наверх, хочу еще кое-что тебе преподнести.

У дверей своей опочивальни Мэйо ненадолго задержался, пояснив Нереусу:

– Отбываю с родителями на юбилей Силана. Вернемся после полуночи. Дождись меня тут.

– Как прикажешь.

Раб вошел в комнату следом за господином и обомлел. На широкой кровати возлежали три обнаженные девушки, стол ломился от яств и напитков.

– Выберешь ту, что по вкусу, – заговорщицки произнес поморец. – Или оставь всех. За целый день сумеешь разобраться.

Юный геллиец был выше нобиля, шире в плечах и крепко сложен. Чуть грубоватое лицо с выдающимися скулами, прямой нос и серо-зеленые глаза делали его похожим на воинственного спутника бога-стрелка Ириса. Девушки часто оказывали невольнику знаки внимания, но он не решался попробовать запретный плод.

Возможно, это и подтолкнуло Мэйо к сводничеству. Он ясно давал понять рабу, что мнит мужскую невинность и воздержание скорее пороком, нежели добродетелью.

– Ты дозволяешь мне… – островитянин густо покраснел. – На собственной постели…

– Не мямли! На постели, столе и в креслах. Балкон также неплох. Можно одновременно выкрикивать с него непристойности, проходящим под окнами болванам. Но если чувствуешь стремление к изыскам, то взгромоздись на статую в углу. Не бойся, она надежно закреплена, я лично проверял с одной афаркой. Желаю от души повеселиться!

По натуре скромный и застенчивый Нереус постепенно перенимал вальяжно-развязные манеры хозяина. Он был непредсказуем, как ветер или море. Непокорный, неподвластный давлению окружающих Мэйо, казалось, владел целым миром и попирал древнейшие устои с легкой улыбкой на губах.

Оставаясь наедине с собой, как теперь в море, геллиец воображал, что ему тоже по силам управлять природой и людьми. Он надеялся однажды обрести свободу, вернуться в Сармак и отомстить брату за вероломное предательство, за боль от клейма и пробитого ржавым гвоздем уха, за горькие слезы отчаянья.

Слух о приезде наследника сара разлетелся по окрестностям быстрее, чем предполагал Нереус. Возле оставленной на камне одежды его ожидала Ксантия, домашняя рабыня Рхеи. С этой веснушчатой девушкой невольник познакомился полтора года назад, когда взбалмошному поморцу вдруг заблагорассудилось сбежать из-под отцовской опеки.

Юная прелестница смущенно теребила край хитона[14] и поправляла заколки в аккуратно уложенных волосах. Геллиец призывно помахал ей рукой. Не раздумывая, Ксантия спустилась на сырой песок, позволяя волнам омыть деревянные подошвы сандалий.

– Иди сюда! – крикнул Нереус, раскрывая ей объятья.

– Нет, лучше ты вылезай.

– Смелее!

Поколебавшись, она уступила и вошла в море с грациозностью богини, точно повелевая водам нести себя к тому, кого так долго ждала. Без лишних слов геллиец устремился навстречу милой сердцу подруге и, задыхаясь от восторга, принялся целовать ее пухлые, влажные губы.

– Твой господин ужасно своенравен, – Ксантия нежно провела ладонью по мокрым волосам островитянина. – Переступив порог, он требовал две амфоры вина, пятнадцать девушек и лучших благовоний. Я испугалась и сбежала через погреб.

– Теперь ты под моей защитой.

– А если он узнает, что мы поцеловались?

– То мне несдобровать, – сказал Нереус с веселой обреченностью. – Придется вытерпеть сотни похабных шуток!

– И все-таки, нам следует быть сдержаннее в чувствах… – тихо промолвила рабыня.

– А я намеревался предложить обратное, – возразил геллиец. – Мой господин здесь на одну неделю и будет глупостью растратить ее понапрасну.

Подхватив девушку на руки, островитянин понес ее к берегу, словно драгоценный дар Богов, наслаждаясь каждым мгновением и предвкушая минуты неземного блаженства, которыми осчастливливает уже испробованная им однажды любовная игра.

[1] Понтифекс - в древнем Риме, жрец, священник, заведовавший всеми делами религии. Здесь в значении: верховный жрец , глава официального религиозного культа.

[2] Ктенизид - живущий в земле паук, который маскирует вход в свою нору, чтобы обмануть и завлечь в нее жертву.

[3] Префект вигилов - в древнем Риме, должностное лицо, ведавшее пожарной охраной и отвечающее за порядок в ночное время. Здесь: лицо, отвечающее за порядок в городе, поиск преступников и первичное судопроизводство.

[4] Тога – верхняя одежда, кусок белой шерстяной ткани эллипсовидной формы, драпировавшийся вокруг тела.

[5] Сар – зд. градоначальник в столице крупного административного центра Империи.

[6] Зесар – зд. правитель государства, потомок Богов, носитель ихора.

[7] Лектика - носилки, состоявшие из деревянного станка, на который клались матрац и подушка, и из двух длинных поперечных жердей для переноски.

[8] Ликторы (лат. lictor) - публичные служители высших начальников, шедшие обыкновенно впереди них, разгоняя толпу.

[9] Нобиль (лат. nobilis - знатный) (истор.) - знать, аристократия.

[10] Терма – античная баня.

[11] Кинэд, кинед – проститут, мужчина, оказывающий сексуальные услуги за деньги.

[12] Триктрак - старинная игра, состоящая в передвигании по доске шашек соответственно числу очков, выпавших на костях.

[13] Эскалада – штурм крепости при помощи лестниц, зд. разновидность настольной игры.

[14] Хито́н (греч. χιτών, «одежда») — мужская и женская одежда, подобие льняной или шерстяной рубашки, чаще без рукавов.

Глава вторая.

Любовь для праздного человека – занятие, для воина –

развлечение, для государя – подводный камень.

(Наполеон Бонапарт)

На широком мысе, напоминавшем нос гигантского корабля, более восьмисот лет располагался город Рон-Руан, ныне столица молодой Империи. Согласно легендам, поселение возникло здесь еще в те времена, когда соседнее Поморье лежало на морском дне, а у смуглокожих «рыболюдов», как порой именовали тамошних жителей, имелись жабры и перепонки между пальцами.

Местность вокруг Рон-Руана называлась Итхаль. Обширная провинция мало чем отличалась от других земель на южной оконечности материка, но столица была настоящей жемчужиной, воспетой в трудах историков и поэтов, философов и путешественников.

Если гостей восхищали шедевры архитектуры, смелые решения скульпторов и показное богатство, то жители города обращали внимание на определенные неудобства, связанные со значительной протяженностью кварталов и перенаселением.

Укрываясь от ежедневного, всепроникающего шума, нобили и богатые квириты[1] проживали в огороженных высокими заборами особняках на восточной, более других приподнятой над уровнем моря, окраине. Бедняки довольствовались комнатами в скромных, многоэтажных домах, образующих тесные и изогнутые улицы, на которых большую часть суток стоял невообразимый гвалт. Крики, грохот и толкотня начинались с рассветом и еще долго не стихали после заката.

Знать имела право перемещаться по городу верхом, в повозках и лектиках, чувствуя себя относительно безопасно посреди находящейся в непрерывном движении толпы, остальные же, увязая по щиколотки в грязи, едва успевали уклоняться от чужих локтей, палок, бревен, бочонков и прочих внезапно возникающих малоприятных неожиданностей.