Служебный поезд из пяти вагонов был готов к отбытию. Мы вышли на перрон и успели проскочить в закрывающиеся двери. Цепляясь чехлом своего дыролова за дыроловы других обходчиков, я провёл девочку к сиденьям у окна.

Ещё один запоздавший железнодорожник появился на перроне. Без особой надежды постучал в закрытые двери. Поезд тронулся. Опоздавший махнул рукой, закурил и спрыгнул на рельсы.

Девочка отвернулась от окна:

– Ну, рассказывай, что делает путевой обходчик, кроме прослушивания музыки?

Я расстегнул чехол дыролова. Вынул инструмент и положил на колени рукояткой к себе. Регистрирующая головка со стеклянным глазком сканера и двумя направляющими колёсиками по бокам разместилась на коленях девочки:

– Это «Фотометрический сканер структурно чувствительных переменных ФС-1999/5».

– Похож на удочку, – заметила девочка.

– На основании количественных измерений, в оптическом и инфракрасном диапазонах, делает замеры энергетических характеристик магнитно-резонирующего поля. Ясно?

– Примерно.

– Что примерно?

Она наморщила носик:

– Ничего неясно. Расскажи без физики.

– Без физики в реальном мире нельзя, – процитировал я учителя физики. – Проще говоря, мы называем фотометрический сканер «дыроловом».

– Почему?

– Он именно это и делает: отыскивает и регистрирует в полотне гиперзвукового монорельса микротрещины. Вопрос?

– Да. Где регистрирует?

– Молодец, стажёр, вопрос по делу.

Я постучал пальцем по стёклышку на рукоятке, прикрывающему сегмент-циферблат:

– Регистрирует в виде цифрового кода с координатами пройденного расстояния.

Она подвинула мою руку, чтоб посмотреть на циферблат. Нежное прикосновение холодных пальцев. Я чуть в окно не выпрыгнул. Наверное, поэтому на окнах железные решётки. Чтоб от волнения, никто не выпрыгивал.

– Там одни нолики, – разочарованно сказала она, не убирая свою руку с моей.

– Выйдем на участок и поставим сканер на край монорельсы и запустим счётчик. При регистрации микротрещины, срабатывает световой индикатор. Вот тут, возле глазка сканера. Важно не пропустить этот момент. Бывает, шагаешь, шагаешь и проскакиваешь отрезок с трещиной.

– Что делать, если пропустил?

– Катаешь дыролов взад-вперёд по отрезку, пока не найдёшь точное положение.

Она убрала руку:

– А потом?

– Потом это… ты, я… Короче, вот на этот листок записываешь координаты. – Я извлёк из нагрудного кармана комбеза пачку путевых листов: – В конце рабочего дня сдаёшь листы вместе с дыроловом.

Я замолчал, ожидая вопросов. Но девочка тоже молчала, ожидая продолжения. Я кашлянул.

– Ну и? – встрепенулась она.

– Что «ну и»? Всё.

Она засмеялась:

– Это и есть работа обходчика? Катаешь по рельсам структурно чувствительную фигнюшку, иногда записываешь цифры, да слушаешь музыку?

– Ничего смешного. Если вовремя не найти и не залатать трещины, то возможно дальнейшее разрушение полотна, а там и до катастрофы недалеко. Стандартный пассажирский состав международного класса способен за один раз перевезти до семи тысяч человек. Одно крушение на гиперзвуке и семь тысяч человек размажет на атомы.

Она посерьёзнела:

– Ничего не скажешь, огромная ответственность.

Девочка опустила голову и стала теребить лямку рюкзака.

Я не знал, что это на неё нашло.

На всякий случай нахмурено отвернулся. На скамейках впереди сидела компания обходчиков с магнитофоном. Играло техно: E-Type, песня Until The End.

Я обратил внимание, что все железнодорожники вагона своротили бошки в нашу сторону. Обходчики большей частью мои сверстники, кто после Транспортного Колледжа, кто после Инженерно-технического. Девушек среди нас мало. Моя симпатичная стажёрка – центр внимания.

Девочка тронула меня за плечо:

– Прости, я не должна была убегать. Сильно боялся, что отказником станешь?

– Достаточно, – криво усмехнулся я. – А что сбежала?

– Считай, что испугалась.

– Как меня нашла?

– По объявлению. Ты же давал?

– В милицию ходила?

Она удивилась:

– Зачем?

Рассказал о пропавших на узле людях. Что её аниматина была среди остальных.

– Никуда я не пропадала. – Алтынай решительно отмела предположение: – И на поезде не ехала. Я с платформы сразу домой убежала. Сначала спала сутки, а потом плакала перед папой, признавшись, что подвела незнакомого парня. Папа, кстати, и увидел твоё объявление, когда выходил в Информбюро.

Как всё прозаично оказалось. Я даже немного расстроился. Никакая она не загадка. Обычная девочка, недавно переехала в наш двор. Впервые была на Почтительном Ожидании. Переволновалась да сбежала. Бывает такое со всеми.

Вместо вопроса об её имени я задал самый тупой и неожиданный вопрос в своей жизни. Нет, ну надо же превратиться в такого кретина? И всё из-за любви:

– Почему ты не в белом платье?

Девушка замерла, будто не верила, что нормальный, вроде, парень, а спрашивает чёрте что. Помедлила и осторожно, как при разговоре с психбольным, ответила:

– Лето закончилось. Холодно же. Да и зачем каждый день носить нарядное платье?

Чтоб скрыть досаду на самого себя, я нарочито бережно зачехлил дыролов. Странно, что именно я чувствовал десятки взглядов, обращённых на мою спутницу. Она же ни капли не смущалась, будто мы ехали одни.

Движением дыролова я дал ей знать, что пора выходить. Поднялся. Грубо раздвинул ряды железнодорожников, обступивших нашу скамейку:

– Что столпились?

Обходчики ухмылялись, теребили продолговатые чехлы своих дыроловов, не сводя с девочки взоров.

Пробираясь к двери, она немного обиженно произнесла:

– Почему ты про платье спросил, а про имя нет? Как тебя зовут я знаю, Лех. Или ты так и будешь меня называть – «стажёр»?

– Как тебя зовут?

– Алтынай.

Я вышел первым, подал ей руку:

– Пошли, Алтынай, у нас впереди сто километров беседы.

Алтынай выглядела как неженка. Хрупкое тело, воздушная походка. На лице часто такое выражение, будто вспомнила что-то очень грустное и вот-вот поделится с тобой сокровенным. Ты ждал, ждал, а она, оказывается, открыла ротик не для того, чтоб говорить, а чтоб зевнуть. На первый взгляд она куколка и ангелочек. Чем дольше с ней общался, тем больше понимал, что ангелочек – это я.

Её обманчивая внешность…

Блин, все эти словосочетания я будто взял из книгосериала или аннотации к аниматине. Культура, – музыка, книги и аниматины, – существовали для того, чтоб обеспечивать готовыми объяснениями моментов бытия.

На любого реального человека имелся прототип из книги. Любое неясное движение души было описано строчкой из песни. Любой образ, сопровождающий это движение, запечатлён в известной аниматине и её аннотации.

Чтоб рассказать, как выглядела Алтынай, я пользовался словесными конструкциями анимастеров или писателей.

Но что думал я, Лех Небов?

Иногда казалось, что ничего не думал.

Всё придумали за меня. Я же, как дрессированный, (ритмичная, блин, обезьяна!) рылся в памяти и доставал из чёрного пакета приготовленный для меня культурно-психологический бутерброд. Даже вот эти мысли, я думал для того, чтоб не думать об Алтынай и её обманчивой внешности.

Сделав ошибку, Алтынай, ругалась, как опытный железнодорожник. Выслушав моё пояснение, исправлялась и никогда эту ошибку не повторяла.

Как всякий новичок Алтынай считала, что дыролов нужно держать строго по центру кромки монорельсы. Вовсе нет. Из-за смещённого центра тяжести, колёсики соскальзывали и вносили некорректные цифры в данные счётчика.

Я встал позади Алтынай и взялся за рукоятку:

– Когда ведёшь дыролов, нужно слегка забирать вправо, даже если кажется, что нужно наоборот влево.