– Во, как! А почему?

– Так ведь, как супруга Ваша сказала, что у Вас фамилия – Кафкины, так я сразу и подумал. Эге, думаю, что-то в этом есть. Этакое, знаете ли, мистическое. Вы – Кафкины. А он – Кафка. А? В его стиле, между прочим! «Процесс», так сказать, пошел! Кстати, машина у Вас хорошая.

– Три года назад купил, – пробормотал отставной майор. – Очень даже, знаете ли, того, любопытно. Интересно. Тем более, что меня – да будет вам всем известно – и тебе, Валентина, в том числе – меня ведь и в школе, и в училище, суки, «кафкой» дразнили. А я тогда и не знал … А, может, мы, вообще – родственники с ним? Он не классик случайно?

– Классик, классик, – обрадовал Григория Францевича журналист. – Мировой классик. В Праге жил. Очень необычно писал.

– Да вы что? – восхитилась жена и стала живо наполнять рюмки. – Вот это, действительно – подарочек ко дню рождения! А, Гришаня? Прага! Чешский хрусталь!

Григорий Францевич ощутил прилив сил. Вот, как дело-то поворачивается! Мировой классик в родственниках! В Праге жил! А ведь там у них «шкоды» делают. Хорошие машины, черт побери!

– Вот, Вы – по-батюшке – Францевич? – продолжил Приблудов.

– Ну?

– А того звали Францем! – победно выкрикнул журналист и залпом выпил рюмку. – Ну, за родственные связи! За «Замок»!

– За родственные связи!!! – с энтузиазмом поддержали супруги.

– Один глоток в неделю, не больше! – подал при этом кришнаит голос из селедки под шубой.

Дальше еще что-то происходило, но позднее Кафкин обнаружил себя уже в чулане на материном старинном сундуке. Это было большое добротное сооружение, в котором плотно хранились сокровища, вывезенные на память о службе: штабная мраморная чернильница, клубная флейта, несколько мундирных комплектов, парадная и повседневная шинели, полевая сумка, три пары сапог, фуражки, шапка, портупея, погоны.

Подполковничьи погоны, которые, к сожалению, так и остались невостребованными.

Тускло горела лампочка, перед глазами слегка плыло. Кафкин попытался сосредоточиться, разглядывая прогнувшиеся чуланные полки с разложенными на них подшивками журналов «Советский воин», «Агитатор», многолетними стопками «Красной звезды» и томиками библиотечки «В помощь политработнику».

Отчего не в постели с Валентиной?

Впрочем, такое бывало и раньше. Нелегкая офицерская служба порой заставляла Кафкина принимать для разрядки успокоительные алкогольные дозы, после которых он нередко вот так же обнаруживал себя в разных местах, совершенно не помня, как там оказался. Есть такая профессия – Родину защищать!

Главное, впрочем, теперь, что он дома, и на службу – не надо! Вот так-то! Отработался, Гриня, ку-ку!

Часы на руке показывали половину первого.

Ночь, видать … не день же? Конечно, ночь. В избе тихо. Тесть с тещей и мамаша спят в комнатах. Наверное, и Валька гостей выпроводила и дрыхнет. А Мукашенко-то, а? Вот ведь какой алкаш оказался! Книгу сталинскую вместо подушки таскает, хотя партия уже и отмежевалась от культа личности. Идиот!.. Интересно, все-таки, сам я в чулан забрался, или – помогли? А-а, какая разница! Вот выпить бы не мешало, потому, как – жажда.

В правой руке Григорий Францевич обнаружил книгу писателя-родственника. Ага, раскрыта на первой странице. Значит, хотел ознакомиться. Видимо, раскрыть-то раскрыл, да тут силы и оставили. Так, так. Бывает. Это – ничего. И Есенин, бывало, пил, как лошадь. А начальник училища? То-то. Бывает. А что это в кармане брюк твердеет?

Кафкин запустил руку в карман и ощутил ей теплое стекло.

Вот это – здорово! Ай, да, голова, мысленно похвалил он себя. Хоть и принял на грудь, а пузырек прихватить не забыл! Вот что значит – школа. Опыт – великая штука, его так просто не пропьешь!

Сонливость как будто улетела куда-то. Словно дым этот палочно-сандаловый, так сказать. Что ж, вот мы сейчас и попробуем отварчику, и почитаем, что там писал родственничек? А там, глядишь, и связи восстанавливать надо будет. Вдруг этот Франц Кафка оставил миллионы, а наследников и нет? А что – бывает такое. Вот и у них со ШВАБРОЙ нет детей. Это, конечно, не его вина. Сама – импотентка старая!

В общем, надо знакомиться с писателем-предком. Но сначала – утолить жажду!

Он вытащил из кармана бутылку. Да не просто бутылку, а – БУ-ТЫ-ЛОЧ-КУ! Подарок этого лысого йога в оранжевых простынях. Очень интересно. Травы целебные из этой … из …

Григорий Францевич попытался вспомнить, про какие места говорил лысый, но память пока слушалась еще недостаточно. Тем более надо выпить, подумал Кафкин. Надо освежиться, а то и буквы перед глазами прыгают.

Напиток превзошел все ожидания. Такого блаженства отставной майор не испытывал даже во время первой брачной ночи! Он единым духом всосал в себя содержимое бутылки и зажмурил глаза. Возникло ощущение необыкновенной легкости и какого-то совершенно фантастического полета. Этакого порхания, так сказать. Бог ты мой, подумал бывший замполит, какая прелесть! Вот умеют же люди делать – не то, что наше яблочное пойло! Выпьешь, и с души воротит, а тут – сплошной нектар и амбре! Надо будет лысого завтра заарканить и непременно стрясти с него рецепт. А теперь – арбайтен, арбайтен и арбайтен! Читать классика-предка, готовиться к оформлению наследства и переезду в Прагу!

К «Ниве» надо будет еще «Шкоду» прикупить. Или, лучше сразу – «Мерседес»?

Он поднес книгу к глазам и прочитал вслух: «Превращение … Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое …»

Тут вдруг со страшной силой навалилась на него совершенно невероятная слабость, и отставной майор-замполит Григорий Францевич Кафкин провалился в черный беспросветный сон.

2

Пробуждение было медленным.

Вначале пришло его осознание. Обычное дело: спал, спал, и – вот, пожалуйста, все закончилось. Душа вернулась в тело после ночных странствий по эфиру, как говорится. Впрочем, может так и не говорится, а вставать, таки, придется. Но – лень.

Кафкин неторопливо приходил в себя.

Кажется, все-таки – перебрал. Вот вечная история: вроде все нормально идет, а потом вдруг отключаешься. Словно оказываешься на дне. А дно такое, что ни один Горький не опишет и не достанет оттуда. Эх, жизнь наша нелегкая!

Что там вчера было?

Он стал оживлять события вечера, и постепенно дошел до беседы с журналистом. Как того звали (да и фамилию его) Григорий Францевич не помнил. Это, впрочем, и не важно. А важно то, что тот обещал притащить магнитофон, чтобы записать интервью. Чего доброго, и в самом деле припрется спозаранку!

Что еще было? Тесть с тещей рано ушли спать.

Пили за повышение пенсий …

Дальнейшее Кафкин восстанавливал уже нетвердо. Впрочем, память еще удерживала отдельные диковинные отрывки из повествования оранжевого йога о его путешествии по Индии, монастырях, мантрах, Кришне, перерождении людей в кошек, необходимости отказа от мясного, жизненной силе отвара …

Да, и еще, кажется, уже прощаясь, целовался с журналистом, который восхищенно поглаживал «Ниву», да – дурень – по пьяной щедрости пообещал подарить подполковнику Мукашенко все восемь томов «Советской военной энциклопедии». Ах, осел! Вот так, осел! Ведь этот сталинист теперь ни за что не отстанет!

И голова-то побаливает.

Все-таки, зря мы себя не жалеем, вздохнул Кафкин. Пьем алкоголь, нагружаем печень. И это – вместо того, чтобы культурно посидеть со стаканом минеральной воды. Ну, – в крайнем случае – добавить туда (чисто символически) чуть-чуть коньячку. Да ведь сейчас коньяку-то настоящего нет, вот в чем проблема! Гонят фальшак. Сплошной бутор. Вот и приходится самогон принимать яблочный … тьфу, мерзость какая! И какой дебил придумал его делать из яблок? Нет, чтобы – из капусты! Кстати, о капусте: сейчас бы капустного рассольчику хряпнуть. Самое – то! Да и поесть бы не мешало, однако!

Тут он почувствовал, что рука его затекла от долгого лежания на боку. Такое бывало. Занемела рука-то, елки-палки. Да-с … надо бы перевернуться. Он попытался это сделать, и с удивлением вдруг ощутил, что не может. Тело за время сна совершенно перестало его слушаться. Непорядок. Вот, что значит на сундуке спать.