Новость о том, что я скоро стану отцом, была приятным бонусом к остальным элементам счастливой жизни. Беременность протекала без проблем, и вот наконец мы стали родителями очаровательного малыша. Имя сыну выбрала Линда. «В детстве у меня был младший братик, его звали Анри. Он утонул, когда ему был годик. Я хочу, чтобы нашего сына звали Анри. Пусть мой брат продолжит жить хотя бы так». Я не мог отказать любимой, тем более что имя отлично подходило мальчишке.

В сыне мы не чаяли души. Малыш не доставлял нам больших хлопот, охотно кушал и давал родителям спать по ночам. Линда посвящала Анри все свое время.

Когда сыну исполнился 1 год и 4 месяца, Линда повела его к педиатру, потому что Анри неважно ходил — сделает несколько шагов и падает на попу.

— Доктор, ну что? — спросила жена врача после того, как он осмотрел Анри.

— Госпожа Перре, я пока не могу сказать. Меня в целом, если честно, несколько озадачило скорее не то, что мальчик плохо ходит, а его социально-эмоциональное состояние. Оно немного запаздывает. Давайте поступим следующим образом: мы с коллегами посмотрим данные из его облака более подробно, а вы приходите через неделю.

Неделя тянулась как месяц. На прием к врачу мы с женой пошли вместе. Доктор был приветлив, но я понял, что он не собирался сообщить нам ничего хорошего.

— Что с нашим сыном? — спросил я. — Говорите сразу. Что-то не так?

— Понимаете, — начал врач, — мы с коллегами все еще не можем сказать чего-то определенного, но по всем параметрам Анри соответствует ребенку возрастом один год.

— И? — не понимал я. — Ему и есть год.

— Господин Перре, мальчику год и 4 месяца. В таком возрасте развитие детей протекает не так стремительно, как в первый год жизни, но все же оно заметное, и прогресс виден практически каждый месяц. И те 4 месяца, которые прошли с того дня, как вашему сыну исполнился год, для нас неочевидны. Это касается не только речевого развития малыша или каких-то его бытовых навыков, но даже таких объективных критериев, как рост и вес ребенка.

— Он не развивается? Не растет? — испуганно спросила Линда.

— Похоже на то. Нужно еще немного понаблюдать в динамике. Приходите к нам через месяц, чтобы было с чем сравнить.

Но месяца не понадобилось, чтобы и я, и Линда заметили, что наш мальчик не растет. Он не прибавлял в весе, все так же нелепо ходил и резко выделялся на фоне своих сверстников.

К моменту, когда ему исполнилось два года, мы побывали в медицинских лаунжах Москвы, Нью-Йорка, Рима, но специалисты лишь разводили руками. Анри был здоров, у него не выявили никаких генетических отклонений. Он просто не рос — его развитие остановилось на отметке в один год.

Линду было не узнать. Вместо заводной, уверенной в себе милой девушки по комнате ходила осунувшаяся женщина с пространным взглядом, что-то бормоча себе под нос. Она была рассеянна, нерасторопна, не всегда реагировала на мои слова. Со времени их с Анри первого визита к врачу у нас ни разу не было секса. Вы не можете себе представить, каково это — растить ребенка, который не растет. Дни похожи один на другой, и это при том, что я-то ходил на работу, где мог отвлечься от домашней обстановки хоть на те несколько часов, что пишется игра. А Линда была приговорена к бессрочному декрету.

Однажды ночью она разбудила меня:

— Винсент! Винсент, проснись.

— Что такое? — пробормотал я спросонья.

— Винсент, как ты себе представляешь нашу жизнь через пять лет? Или через десять?

— Почему такие вопросы? — я повернулся на бок и посмотрел на нее.

— Винсент, я просто долго думала о том, что будет дальше. Мы будем стареть, а Анри останется таким же, как есть. Когда мне стукнет пятьдесят, я все еще буду несколько раз в день менять ему подгузники и следить, чтобы он ничего не разбил. Я не хочу так…

— Линда, хорошая моя, ты слишком драматизируешь. Он же наш сын!

— Он ошибка, Винсент.

— Да что ты такое говоришь? Это Анри!

— Это несчастный мальчик. Я люблю его, моего сына, но он… Он ненормальный! Как можно будет его любить через 15 лет? Любовь должна развиваться, взрослеть и меняться вместе с человеком.

— Линда, я считаю, что нам нужен еще один ребенок.

— Мне страшно заводить второго ребенка. Вдруг он будет таким же?

— Нет. Точно нет! Врачи говорили, что за всю историю медицинских наблюдений было всего четыре таких случая. Анри пятый. За всю историю, понимаешь? Теория вероятности не так работает!

— Ему исполнится двадцать лет, — Линда не замечала моих слов, — а он так и будет есть детское питание. Он не испытает ничего, что переживают настоящие люди, нормальные! Ни первой хорошей оценки, ни первой плохой… Ни внимания девочки, ни поцелуя, ни любви. За что все это? — она обхватила руками колени, уткнулась в них головой и заплакала.

— Милая, это надо принять. Есть дети с душевными болезнями, и поверь мне, их родителям ничуть не легче, чем нам с тобой. И при сложных формах такие дети тоже никогда не получат оценку и не подарят маме с папой внуков. Это называется судьбой.

— Бедный мой мальчик, — нечетко сказала Линда, кусая колени сквозь тонкое одеяло. — Ты же мучаешься. Не знаешь этого, а мучаешься…

— Вот именно, что не знает! И не мучается!

— Это неправильно, несправедливо, что из всех детей на земле, кто мог бы подхватить это… эту… болезнь? Проклятье? Из всех… именно он! Так не должно быть!

— Линда, нам нужен еще один ребенок. Вот увидишь, он принесет в нашу жизнь столько красок и счастья, что ты будешь светиться! А еще я думаю, что нужно взять няню, чтобы ты снова начала работать. Это приведет тебя в тонус.

Линда ничего не ответила. Она резко легла, выключила свет и замолчала.

Кристиан, который переживал историю с Анри так же тяжело, как и я, приехал на несколько дней в Париж по работе. Я пригласил его зайти к нам с Линдой домой вечером на бокал вина.

«Линда, сегодня вечером к нам заглянет Кристиан», — сказал я жене, вернувшись домой со съемок. Она никак не отреагировала. Последние дни Линда молчала, изредка передвигаясь по дому, как тень, и не обращала на меня внимания. Это был не бойкот, не обида, что расстраивало меня еще сильнее.

— Ты слышишь? Сегодня к нам придет Кристиан. Я пригласил его вечером поужинать с нами.

— А, Кристиан… — озадаченно ответила Линда. — Хорошо. Я накрою на стол. Давайте поедим.

— Сейчас?

— А ты не голоден?

— Вообще-то, да, я бы не отказался перекусить. Только немного, а то сейчас брат придет.

Мы сели за стол: я, жена и наш сын в своем стульчике. Линда положила мне салата и налила бокал вина. «Я бы воды лучше пока попил», — аккуратно сказал я жене. Линда поставила мне стакан воды, себе тоже, а заодно налила попить малышу, и он жадно вцепился ручками в свой зеленый поильничек.

— Все в порядке? — спросил я у жены, потому что мне показалось, что она неспокойна.

— Да, — неуверенно ответила Линда, — просто немного волнуюсь, что Кристиан придет.

— Вот еще! Из-за Кристиана волноваться, — воскликнул я, отпил воды и приступил к еде.

Вдруг Линда заплакала. Я уже привык к слезам жены, но спросил:

— Линда? В чем дело?

— Винсент, я люблю тебя.

— И я тебя люблю! Очень! Это ли повод реветь?

— И Анри люблю! Я люблю вас! — она смотрела на меня умоляющим взглядом.

— Милая моя, не надо. Успокойся. У нас все образуется!

— Уже нет, Винсент.

— В каком смысле?

— Винсент, прости меня!

— Да за что? — недоумевал я.

Линда встала из-за стола, подошла к сидящему в стульчике Анри и обняла его: «Прости меня, мой сладенький! Крошечка моя!»

Анри весело улыбался маме. Мое сердце заколотилось, и меня накрыла сильная тревога.

— Я очень вас люблю! — всхлипывала Линда. — Но так будет лучше!

— Как «так»? В чем дело?

— Винсент… Я подмешала тебе латиоид в воду.

— Что?!

— И себе.

— Линда! — я вскочил с места.

— И Анри, — Линда села на пол, закрыла лицо руками и закричала.