Следует отметить, что мысль о необходимости чрезвычайного военного совета возникала в Совете министров неоднократно в связи с печальными событиями на Карпатах и понесенными нашей армией поражениями, повлекшими за собою проникновение врага глубоко внутрь страны. Еще в заседании Совета 8 июля 1915 года под высочайшим председательством в Царском Селе мысль эта была доложена государю императору, и Его Величество, признав ее по существу целесообразной, изъявил согласие созвать военачальников и министров в срок в зависимости от дальнейшего развития событий.
Происходивший после доклада военного министра обмен мнений я не был в состоянии записывать последовательно. Рука дрожала от нервного напряжения.
У меня помечено по окончании беседы по этому поводу: «Всех охватило какое-то возбуждение. Шли не прения в Совете министров, а беспорядочный перекрестный разговор взволнованных, захваченных за живое русских людей. Век не забуду этого дня и переживаний. Неужели правда, все пропало! Не внушает мне Поливанов доверия. У него всегда, чувствуется преднамеренность, задняя мысль, за ним стоит тень Гучкова».
Во время беседы некоторыми из министров было, между прочим, отмечено, что если в тылу и в штабах наблюдается некоторая растерянность, то на фронте, напротив, офицерство настроено бодро и не теряет веры в конечную победу и в переход в наступление. Отход объясняется, как суворовский маневр заманивания неприятеля внутрь страны, подальше от коммуникационных линий. Когда же немцы достаточно зарвутся и отойдут от своей основной базы, им будет нанесен сокрушительный удар и их погонят за Вислу.
По поводу этих толков А. А. Поливанов резко воскликнул: «Вопрос о вере в конечную победу, все россказни доморощенных стратегов и писателей военных обзоров глубоко меня раздражают. Переход в наступление через Вислу – вредная иллюзия, расслабляющая общественное сознание. Для этого нет ни технических возможностей, ни достаточно войск. Надо думать не о победах, а о том, как бы спасти жизненные центры России от захвата врагом. Надо не убаюкиваться несбыточными надеждами, а сосредоточить все силы на сопротивлении. Повторяю, господа, Отечество в опасности».
В дальнейшем ходе заседания был затронут болезненный вопрос о взаимоотношениях гражданских и военных властей как вообще, так в особенности в Петербурге. Последний был включен в состав территории театра военных действий и подчинен главнокомандующему 6-й армией. Лицо это, на основании Положения о полевом управлении войск в военное время, ведало всеми решительно проявлениями жизни столицы и в действиях своих руководствовалось исключительно указаниями из Ставки. Ни Совет министров, ни министр внутренних дел, ни другие главы ведомств для него не существовали. В итоге создавалась неразбериха и расстройство работы отдельных органов управления. Сплошь и рядом штаб 6-й армии принимал в Петербурге по рабочему, продовольственному и другим вопросам такие своеобразные меры, которые шли в полном противоречии с правительственной политикой и осложняли без того весьма сложную внутреннюю обстановку. О видоизменении и отмене подобных мероприятий заинтересованному министру приходилось входить со всеподданнейшим представлением к Его Императорскому Высочеству Верховному главнокомандующему, который, если ему угодно было согласиться с нецелесообразностью опротестованных распоряжений 6-й армии, объявлял через генерала Янушкевича соответствующее повеление. На всю эту волокиту требовалось время (пока напишут, пока ответят, пока исполнят).
Ненормальность такого положения, о котором и Совет министров, и его председатель, и отдельные министры с начала войны неоднократно докладывали и великому князю, и государю императору, вызвала в конце концов высочайшее повеление разработать и представить Его Величеству проект создания при главнокомандующем 6-й армией особого смешанного органа с участием военных и гражданских представителей для обсуждения мероприятий общего значения по петербургскому округу. Составление положения о таком органе было возложено на междуведомственную комиссию. Осведомившись об этом, великий князь в рескрипте на имя председателя Совета министров выразил свое неудовольствие по поводу доклада Государю и рассмотрения в комиссии, без предварительного сношения со Ставкою, вопроса, затрагивающего прерогативы и компетенцию Верховного главнокомандующего. О таковом неудовольствии Его Высочества И. Л. Горемыкин сообщил Совету министров. Последовавшие прения весьма любопытны для характеристики того тяжелого положения, которое создавалось для правительства отношениями со Ставкой и военными властями.
«Приветствую рескрипт великого князя, – заявил А. В. Кривошеин. – Приветствую его как повод вернуться к наболевшему вопросу и пересмотреть ранее высказанные заключения. Сейчас вопрос этот уже выходит из рамок петербургского округа и приобретает гораздо более широкое значение. С развитием отступления и приближением военных администраторов со всех сторон учащаются жалобы на трения, волокиту и путаницу в делах. Гражданские власти обязаны считаться с велениями многообразных бесчисленных военных начальников, чуть ли не до этапных комендантов включительно, но эти начальники, в свою очередь, ни с кем и ни с чем не находят нужным считаться. На местах получается полная анархия. Все приказывают, но ответственных людей не найти. Дезорганизация принимает столь угрожающий характер, что становится страшно за будущее. Иной раз, слушая рассказы с мест, думаешь, что находишься в доме сумасшедших.
К сожалению, со стороны Ставки не видно каких-либо действий, направленных к обузданию чрезмерно ретивых генералов, полковников и прочих героев военного тыла. Напротив, сама Ставка отдает распоряжения и проводит различные мероприятия по гражданской части, без каких-либо сношений с заинтересованными ведомствами. Создается разность политики, путаница в управлении и хаос. Казалось бы, что в данную минуту у Ставки столько чисто военных забот, что она могла бы отказаться от реформаторской деятельности уже не в завоеванных, а исконно российских областях и губерниях. Так или иначе, но бедламу должен быть положен предел. Никакая страна, даже многотерпеливая Русь, не может существовать при наличии двух правительств. Или пусть Ставка возьмет на себя все и снимет с Совета министров ответственность за течение дел, или же пусть она и ее подчиненные считаются с интересами государственного управления. Надо твердо и бесповоротно установить такой порядок, чтобы ни одно распоряжение правительства, касающееся интересов войны, не издавалось без сношения со Ставкой и чтобы ни одно распоряжение Ставки по гражданской части не проводилось без ведома Совета министров или подлежащего ведомства. Наш долг доложить об этом государю и указать, что настоящее положение длиться не может».
П. А. Харитонов, вполне соглашаясь в существе с мнением А. В. Кривошеина, отметил, что поддержание связи и взаимное осведомление путем переписки по возникающим вопросам вызвало бы на практике значительные затруднения и замедления. Поэтому представлялось бы предпочтительным прибегнуть к уже испытанной в Турецкую войну мере, а именно – к назначению при Ставке правительственного комиссара, который, будучи в постоянной связи с правительством, являлся бы при великом князе докладчиком по гражданским делам.
Кн. Н. Б. Щербатов:
«За короткий срок моего пребывания во главе Министерства внутренних дел я на горьком опыте убедился, что дальше так идти не может. Губернаторы заваливают меня запросами и телеграммами о невыносимом положении, порождаемым деяниями военных властей. При малейшем возражении – окрик и угрозы, чуть ли не до ареста включительно. Невозможно разобраться, чьи приказания и требования следует исполнять. Сыплются они со всех сторон, причем нередко совершенно противоречивые. На местах неразбериха и путаница невообразимые.
