Инга уже училась на первом курсе медучилища. Расцвела буйным цветом – глазам больно! Вчерашние мальчишки, которые дразнили и пуляли из рогатки в попу, видя Ингу, пялились на эту самую попу и краснели. Они спорили «на слабо», кто пригласит ее в кино.
Инга была особенная, не такая, как все девчонки. Было в ней что-то манящее, зовущее, даже немного порочное. У нее были белая кожа, зеленые глаза и светло-каштановые волосы. Инга надевала туфли на каблучках на тонкие, узкие ступни, и они превращались в хрустальные статуэточки. Она ходила на этих статуэточках и бренчала: дзинь-дзинь. Сердца пацанов ухали в ответ, и в воздух поднимались невидимые флюиды, которые чувствуешь безошибочно только в юности.
Мать, провожая ее в училище, долго улыбалась, глядя в окно, вздыхала, думала о своем, а потом быстро убегала на работу. Работала она тоже почти бесплатно, но зато с удовольствием и с душой, а это главное.
Манана была еще очень даже привлекательной. Женщина, когда ей к пятидесяти, похожа на очень спелый фрукт: наливной, ароматный, вобравший в себя все соки земли и генетическую информацию мира. Вот еще чуть-чуть – и все! Кожа начнет морщиться, как на залежавшейся черешне, она вроде еще сладкая, но не так аппетитно выглядит. Еще чуть-чуть – и появится горьковатый вкус испорченного продукта. Но если правильно сохранять, то черешня скукожится, засохнет, но останется все-таки лакомством, даже приобретет новый вкус (но это на любителя), а если неправильно, то на выброс. Берегите женщин! Сохраняйте их правильно!
Таня превратилась в девочку с морщинками: тот же хвостик, очки, но бесконечная усталость. Она вообще не касалась хозяйства и плохо понимала, чем, собственно, отличаются щи от борща. Все хозяйство вела мать. Маргоша ходила во второй класс, была бандиткой и непоседой, но училась на отлично. Гоги по-прежнему работал на АЗС. Его все устраивало: сутки на работе, трое дома, а иногда – наоборот. Он много читал. Его единственной обязанностью по дому была добыча продуктов, хотя в магазинах ничего, кроме сливочного масла, не предлагалось, теща говорила: «Иди и купи». Тогда не было такого понятия, как супермаркет, и кооперативные магазины только зарождались, зато были «Молочный», «Овощной», «Булочная-кондитерская». У Гоги были везде свои люди. Вроде как Советского Союза уже не было, а терминология осталась: блат, дефицит, из-под полы… последний так вообще неразгаданный и непереводимый ребус для иностранцев. «Свои люди» – это очень важно во все времена, во всех странах и цивилизациях! Мясо без жил, овощи только свежие, а бананы так вообще желтые. В СССР бананы продавали только зеленые, их надо было заворачивать в газету, класть в пакет, пакет – в шкаф (вообще как кощеева смерть) и ждать!
Каждое утро маленькая Маргоша шуршала в шкафу в поисках желтого банана и была или счастлива, или не очень. Она выныривала из шкафа, держа в руке полужёлтый экзотический фрукт и сияла. А теперь, когда папа оброс нужными связями, счастье было практически ежедневным. Вы нам продукты – я вам бензинчку, вот на таком примитивном бартере держалась и выживала вся страна.
Ее звали ВАЛЯ. Валя была молодой и веселой, торговала картошкой и другими овощами. Валя никогда не читала Достоевского и не понимала, почему его называют «ИДИОТОМ», – в этом было все ее счастье. Словно жонглёр, она подкидывала овощи, шутила и отвешивала покупателям «углеводы и витамины», – так и говорила. Валю любили. Она была громкая, горластая, с маникюром и накрашенными ресницами. Было видно по всему, что профессию она свою выбрала правильно, любила ее и никогда не уставала. В общем, занимала Валя свое место согласно происхождению и полученным знаниям. Гоги она заметила сразу: вечно грустный, уставший мужчина. «Мцыри», – сказала Ленка-кассирша. Кто такой Мцыри, Валька не знала, но подумала: «Рыцарь», – а спросить постеснялась.
Валька всегда стихала, когда очередь доходила до Гоги, опускала глаза и говорила: «Здрасьте». Гоги кивал, зачитывал список. Валя участливо заглядывала в листочек, как будто не овощи отвешивала, а пилюли в аптеке, складывала все в желтый пакет с нарисованным арбузом и говорила: «До свидания».
Гоги с добычей шел домой, у подъезда курил, а в последнее время особенно много. Неотрывно смотрел куда-то вдаль и думал, что на этой же планете обитают его мама и Инга, и они выживают, работают, шутят, едят и приглашают кого-то в гости. Он с нетерпением ждал отпуск. Ему наконец пообещали, что Маргоша поедет тоже. Хотя обещания были из года в год те же, и как только дело доходило до поездки, находилось тысяча отговорок. Ни Таня, ни Маргоша ни разу не были в Грузии и не видели родных.
Маргоша очень ждала это лето. Она слушала папины рассказы про далекий солнечный теплый город, где у людей всегда хорошее настроение, где поют, едят, что господь послал, и всегда рады гостям и гостям гостей. Она слушала с интересом и представляла, представляла… А еще папа обещал отвезти ее на море в Батуми. Батуми ей представлялся Африкой! Хотя ни там, и ни там она не была, но перед глазами маячили слоны и жирафы, которые поднимали свои длинные шеи и ели листья. И она, Маргоша, с разбегу забегала в море и плавала вместе с папой наперегонки. С этими картинками Маргоша засыпала, и ей было светло и радостно. С бабушкой Ингой она была знакома только по телефонным разговорам. Говоря с родными отца, она ставила их фотографии перед собой как будто ей так было понятнее. Она видела их лица и крепко прижимала телефонную трубку к маленькому ушку. Тетя Инга, конечно, была красивой! И Маргоша, затаив дыхание, спрашивала:
– А я похожа на тебя?
– Конечно, похожа, моя родная! Вот приедешь – я тебе все бусы подарю, сережки и помады. Знаешь, как много всего для тебя?
Маргоша замирала от восторга и всегда добавляла с тревогой в голосе:
– Ты только не отдавай никому. Я обязательно приеду!
Наступало лето, плавно, по проторенной дорожке весны уверенно ступая в сочную, влажную зеленую свежесть.
Гоги дали отпуск. Билеты были куплены. Бабка ворчала, Таня смиренно молчала, Маргоша закатила истерику, заперлась в комнате и запретила туда всем входить, пока мама не покажет ей, что ее, Маргошины, вещи лежат в сумке, и что она точно едет к другой своей бабушке! Так как Маргоша была маленьким избалованным божком, пришлось сказать «да». Девочка подрастала, показывала характер, и против нее ни у кого не было сил от всеобъемлющей любви и поклонения! Гоги боялся сделать что-то не так, спугнуть счастье. Но его опасения были напрасны. В лице Маргоши, маленького и любимого тирана, он обрел верного союзника. Кровь – не вода, и Маргошу тянуло в «ту» сторону. Бабку она практически терпела. Не то чтобы она ее не любила, любила, конечно, но по-своему. Та вечно брюзжала, была недовольной и командовала папой. А папой нельзя было командовать никому, кроме самой Маргоши, и это только ее привилегия.
Весь полет она волновалась и представляла встречу. Но когда в аэропорту она услышала, а потом увидела кричавших, подпрыгивающих и машущих изо всех сил женщин, когда руки Мананы обхватили ее, словно закутав в неприкосновенный мир, мир, в котором она неуязвима, практически бессмертна, этот мир безграничной любви и обожания, все тревоги были молниеносно развеяны, и словно они были друг с другом с самого рождения, и знали все, и были близки и неразлучны.
Инга покорила Маргошино сердце раз и навсегда. Она напоминала ей куклу, которую привез из-за границы папа Жанки Федуловой. Эту куклу звали каким-то странным именем: то ли Боря, то ли Баря… а, Барби! – вспоминала Маргоша.
– Ты – Барби!
Инга захохотала и обняла племянницу.
– Какая я такая Барби?! Я Инга, твоя тетя!
Гоги смотрел и таял от бесконечной нежности. В такси Маргоша сидела между Мананой и Ингой и с неподдельным интересом разглядывала обеих. Те в свою очередь тискали ее и целовали то в нос, то в макушку, то в щеки.
После вкусного ужина Маргоша уснула на диване. Новый запах, но такой родной и домашний убаюкивал девочку, и она сдалась. А взрослые еще долго разговаривали, обсуждали, общались. Манана, конечно, все понимала: это женитьба… понятно, студенческая любовь, увлечение, страсть и, конечно, беременность Тани. Если б не беременность, все бы перегорело, как проводка с неправильным соединением, но тогда бы не было Маргоши. Манана смотрела на спящую девочку, и душа заходилась от счастья.
