— Я скучаю по тебе, Ленни. Знаешь, Рождество без тебя совсем не то.

— У меня были дела, надо было работать. И я тут одна забочусь о Наполеоне. Да и мама собиралась выбраться из города хоть разок.

— Через пару недель меня снова отправят в командировку. Подумал, может я мог бы приехать увидеться с тобой до этого?

Его голос звучит так неуверенно, задевая мои душевные струны. Как Лаки вообще мог подумать, что я не захотела бы его увидеть? Согласиться ли? Что говорить? Мои клетки внутри тела то и дело вибрируют и звенят, будто я подключена к розетке. Сколько хромосом я делю со своим кузеном? Насколько похожи наши ДНК? Каждая маленькая частичка меня, не важно, насколько маленькая и какого её происхождение, по-прежнему говорит мне, что хочет его.

— Люси уехала на целый месяц, поэтому мне надо оставаться здесь. Мама будет до понедельника. Ты, наверное, мог бы приехать после этого, — моё тело продолжает гудеть, ожидая его ответа.

— Я приеду во вторник. Привезу тебе еды из города, что бы ты хотела?

— Привези мне mofongo⁵⁸ и жареного цыплёнка с того местечка на Бродвее и немного coquito Тити, если останется.

— Не могу дождаться, чтобы увидеть тебя, Ленни.

В конечном итоге мама отменяет поездку. Не потому, что не хотела, а из-за того, что предвещали грандиозную снежную бурю, даже движение поездов прекращалось. Это предупреждение касалось всего округа Датчесс⁵⁹. Подозреваю, что мы с Наполеоном остаемся здесь на все Рождество. Я делаю праздничную еду из рамена⁶⁰ и попкорна. Наполеон ест немного зёрнышек, она выглядит подавленной и скучающей. Я засыпаю под фильм «Носферату», который смотрю в тридцатый раз.

Я просыпаюсь внезапно от звука кашля. Нога затекла, и я трясу ею, пытаясь добежать до кухни. Наполеон больна — она вырвала всю еду на пол кухни. Я мою пол и даю ей миску с чистой свежей водой, присев, чтобы погладить собаку. Она часто и тяжело дышит, да и на полу холодно. Я глажу её по макушке, и она скулит так, словно плачет. Наполеон кладёт голову мне на колени, и её глаза смотрят вверх на меня в подтверждении, что всё будет хорошо. Сейчас полночь. Рождество.

Я ищу нашу записную книжку с номером ветеринара. Я звоню впустую, так как попадаю на автоответчик с сообщением, что они закрыты на неделю. Наполеон с тусклыми глазами скулит. Боюсь, её отравили. Её снова рвёт, и в этот раз сопровождается сильными рвотными позывами. Ищу на своём телефоне экстренную ветеринарную клинику. Одна находится в сорока милях⁶¹ отсюда, и я набираю их номер, ветеринар отвечает на третьем гудке. Он оборудовал клинику в собственном переделанном ангаре. Он соглашается осмотреть Наполеона за триста долларов. Говорю ему, что буду на месте через час. Я, возможно, разрушаю его Рождество, но он уверяет меня, что всё в порядке.

Я хватаю ключи от машины Люси и заманиваю Наполеона в её переноску — она даже не нюхает собачий бисквит, а просто соглашается туда залезть, так как любит меня. У нас есть маленький гараж рядом с домом. Я выскальзываю наружу и открываю боковую дверь. Снег быстро слетает на землю, покрывая каждую поверхность мягкой пудрой. Когда я нажимаю на кнопку гаражной двери, она резко дёргается и скрипит, но не открывается. Дверь просто примёрзла. Вот дерьмо.

Я выхожу на улицу и почти падаю из-за скользкого льда, скрытого под снегом. Держусь за дверную ручку и шагаю с большей осторожностью. Ливневый сток превратился в лёд; вода выглядит так, словно замёрзла во время побега-выливания. Я направляюсь обратно на кухню и вытаскиваю каждую кастрюлю, что у нас есть, из-под раковины.

— Не волнуйся, Наполеон. Я вытащу нас отсюда через минуту.

Я хватаю металлическую лестницу из-за холодильника и, пятясь, тащу её с собой. Когда я ставлю её напротив гаражной двери, у меня такое предчувствие, что это может быть опаснее, чем ожидание до утра. Пар в кухне густой из-за конденсации, капли капают с чёрного оконного стекла. Двумя подставками под горячее я беру первую кастрюлю с водой и возвращаюсь в гараж. Снег в воздухе смешался с паром из кастрюли, сделав вдруг моё лицо мокрым, с растрёпанными волосами, прилипшими к кастрюле как сахарная вата. Я становлюсь на первую ступеньку лестницы, и кипячёная горячая вода переливается через край на мои пальцы. Роняю кастрюлю, и вода разливается; я спускаюсь вниз, ударяясь локтем. Горячая вода обжигает мою руку и плечо через шерстяную куртку.

— Нет! — вскрикиваю я, зажимая локоть. Думаю, он сломан.

Прихрамывая, захожу внутрь и осматриваю свои повреждения в зеркале ванной. Локоть красный и выглядит травмированным, но нет открытого перелома, никаких подвижных костных осколков — то, что я могу сказать на первый взгляд. Я успокаиваю Наполеона и хватаю другую кастрюлю с горячей водой. Снег застилает всё, заглушая звук. Снежинки крупные, будто в кучу сбились несколько. Эту кастрюлю я выливаю на гаражную дверь в месте, где шов соединяется со зданием. Повторяю свои действия ещё дважды и затем нажимаю на кнопку, чтобы проверить дверной механизм, который неохотно, но все же открывается.

Я прыгаю от радости, придерживая локоть. Теперь моя задача затащить переноску с собакой в машину только одной рукой.

Даже в хорошую погоду это было бы героическим поступком, но двадцать минут спустя Наполеон сидит на заднем сидении, и я выезжаю с подъездной дорожки. Видимость ужасная, практически нулевая. Мы медленно тащимся вниз вдоль жилых улиц, где дома наряжены по сезону. Их Рождественские огоньки полностью покрыты снегом, заставляя крыши выглядеть так, словно они обложены по контуру святящимися, разноцветными зефирками.

Пытаюсь вспомнить всё, что знаю о вождении, пока мы выезжаем на шоссе. Знаю, что надо притормозить вместо того, чтобы ударить по тормозам, когда попадаешь на лёд дабы предотвратить скольжение. Мой полный опыт вождения можно вычислить, суммируя раз десять сидения за рулём — пять раз при прохождении тренировочных упражнений, два раза во время сдачи теста; первый раз я провалила, но на второй раз сдала. Остальные несколько раз могут быть рассмотрены как чрезвычайные ситуации, когда не было никаких других квалифицированных водителей, и я вытаскивала свои права. Обычно Люси не позволяла мне водить её машину, но по какой-то причине я уверена, что мы сделаем это.

Уличные фонари стоят на большом расстоянии друг от друга. Дворники работают на полную мощность, но они едва справляются с натиском снежинок-монстров. Я еду потихоньку со скоростью чьей-то девяностолетней бабульки. На шоссе нет ни единой машины.

— Наполеон, всё в порядке. Я вытащу нас отсюда, обещаю. Милостивый Господь никогда бы не позволил карибской девушке, как я, погибнуть в снежном шторме и тем более на Рождество — нам не о чем беспокоиться. Эта детка будет лежать под пальмой, когда решит откинуть копыта.

Фары моей машины натыкаются на задний свет другой машины. Кажется, она стоит на обочине, но я всматриваюсь в центральную линию, чтобы убедиться, что я не еду криво. Подъезжая, мои фары освещают всю картину. Я осознаю, что это авария, и машина, сейчас находящаяся под углом в сугробе, по-видимому, перед этим врезалась в телефонный столб. Я медленно притормаживаю, чтобы припарковать машину Люси и оставляю фары направленными на место аварии, дабы видеть всё хорошо.

— Я сейчас вернусь, Наполеон. Ты в порядке? — спрашиваю я. Она скулит и дважды ударяет хвостом о дно переноски.

Я выхожу из машины прямо в снег, который намело на шоссе. Стоит такая тишина, что я чувствую себя единственным человеком во вселенной. В моём мозгу быстро появляются картинки ужастиков, типа трупов, которые превращаются в зомби или убийца, который лежит там, поджидая, пока я подойду, чтобы затем накинуться и зарезать меня. Вот почему я люблю смотреть Дракулу на Рождество. Я мягко подкрадываюсь к машине, не издавая никакого хруста.

— Есть здесь кто-нибудь? — зову я, мой голос вибрирует в тишине.

Боковая дверь водителя открыта, и я могу видеть, как кто-то завалился вперёд, будучи пристёгнутым ремнем безопасности. Я пробегаю оставшееся расстояние, мои ноги утопают в глубоком снегу, когда я достигаю сугроба. Я становлюсь на склон сугроба и дергаю дверь. Из машины выпадает бутылка водки и человек начинает скатываться в мою сторону. Это женщина. У неё светлые волосы и очки, на лбу виднеется глубокая рана, заливающая кровью её лицо. Но я всё же узнаю, кто она, и задыхаюсь от шока.