Это Джен. Жена моего поручителя Брайана из группы по созависимости. Женщина, которая делает его несчастным, и без которой он не может жить.
— Джен? — зову я. — Ты меня слышишь, Джен?
Я протягиваю руку к её шее и кладу пальцы под её ухо, пытаясь нащупать пульс. Кровь на её лице холодная и липкая на ощупь. Холод повсюду, и я начинаю бесконтрольно дрожать. Я тянусь к карману моего пальто и достаю телефон, сразу же роняя его в сугроб. Падаю на колени и начинаю копать снег, перерывая пальцами свежую снежную пудру.
— Она просто замёрзла. От алкоголя. Может у неё гипотермия, но ей станет лучше, как только мы её согреем, — говорю я себе самой.
Не могу найти свой телефон, это как поиск иголки в стоге сена. Я решаю разгребать снег с помощью ступни. Замечаю его край и вытаскиваю его, мои пальцы замёрзшие.
Стряхиваю снег со своего пальто и набираю 911.
— Что у вас случилось?
— Автомобильная авария на Истбаунд 44, пожалуйста, помогите мне!
— Сколько машин пострадало? Вы знаете свои координаты?
— Я проехала может минут пятнадцать от Поукипзи, но не знаю, насколько далеко из-за снега. Всего одна машина, грузовик. Она ранена. Пожалуйста, приезжайте!
— Оставайтесь на линии, мэм. Мы кого-нибудь пришлём. Только один человек ранен или есть и другие пассажиры в машине?
— Только она.
— Она в сознании?
— Нет, — произношу я с трудом и начинаю плакать.
— Вы умеет делать искусственное дыхание, мэм? Не могли бы вы делать ей искусственное дыхание до приезда парамедиков?
— Да, — всхлипываю я, — мне нужно положить телефон.
— Положите его динамиком вверх, если можете, мэм, тогда я смогу помочь вам.
Я кладу телефон на сидение и отодвигаю волосы Джен с её лица.
— Джен, это Белен. Пожалуйста, пожалуйста, на умирай тут со мной.
— Она дышит? Начните с компрессии грудной клетки, надавливайте на середину грудины.
— Она пристегнута ремнём безопасности. Стоит ли мне попробовать положить её на землю?
— Я не хочу, чтобы вы двигали её. Просто делайте массаж грудной клетки до приезда скорой помощи.
— Надо ли мне вдыхать воздух ей в рот?
— Нет, если есть кровь на лице, но, в конце концов, это ваш выбор.
— Её лицо покрыто кровью, — я пытаюсь говорить нормально, но все равно плачу.
— Тогда я бы не стала, просто работайте с её грудной клеткой.
Я прижимаю обе свои руки к середине груди Джен, тогда как тихая метель вокруг перерастает в бурю. Здесь, в кабине грузовика, только мы с Джен в беззвучную Рождественскую ночь, — и мы обе пытаемся вернуть к жизни её спящее сердце. Острая боль простреливает моё запястье и отдаёт в локоть с каждым новым толчком. Я толкаю её грудину так сильно, как могу ради Джен, ради Брайана, даже ради себя. Я не могу позволить Джен умереть в Рождество.
Брайан тратит каждую свободную минуту, пытаясь защитить её, и его заботы оказывается недостаточно. Я не могу подвести его. Не могу просить Брайна жить без неё. Ибо даже если специалисты и говорят, что это неправильно, или среднестатистический человек скажет, будто это болезнь, я знаю лучше кого бы то ни было, что ничего, абсолютно ничего в этой жизни, кроме Джен, не может наполнить жизнь Брайана.
Не знаю, как долго мы сидели вот так: я —сверху на её коленях, она — свесившись на бок сидения. Слёзы катятся по моему лицу, пока сгустившаяся кровь окрашивает её лицо. Я надавливаю и надавливаю, пытаясь перелить жизнь из себя в неё, пытаясь вытащить её в снежном сугробе из земли небытия.
Я даже не слышу сирену, но замечаю красные и оранжевые огни. Снег окрашивается в эти мерцающие цвета, это головокружительный штурм белой пелены, на мирное спокойствие Рождественской ночи.
Думаю, они оттаскиваю меня от неё, и ведут меня по снегу. Может они даже задают мне вопросы, но я слишком травмирована, чтобы отвечать
Они забирают Джен в машину скорой помощи, а меня и Наполеона в патрульную полицейскую машину. Сначала нас отвозят в клинику для животных, по моему настоянию, а затем в больницу. Я отвечаю на новые вопросы сонного копа и прохожу рентген локтя. Медсестра предлагает мне Рождественского печенья вместе с моим перкоцетом62. Они также выписывают мне ксанекс, и я решаю взять его. На самое плохое Рождество даже эти таблетки могут стать моим лучшим подарком. Я сижу в комнате ожидания, пока они обрабатывают мои документы. Праздничная музыка пугает меня, ибо нет ничего, стоящего веселья.
Затем заходит Брайан, и я встаю, увидев его. Мой телефон разрывался с тех пор, как я нашла Джен, но я не хотела быть той, кто ему об этом скажет.
— Брайан! — зову я и думаю о том, что мне хотелось бы повернуть время вспять, когда он оборачивается. Я почти никогда не видела человека с таким разбитым выражением лица.
— Это я нашла её. Я делала ей искусственное дыхание, пока не приехала скорая. Я сделала всё, что смогла. Я попыталась спасти её.
— Я так волновался. Сидел возле телефона часами. Сегодня вечером она первый раз поехала на этом новом грузовике. И когда она не вернулась домой к Рождественскому ужину, я… — его начинают душить рыдания.
— Иди, Брайан. Я здесь, если понадоблюсь.
Он сжимает мою руку в своей морозно-ледяной. Его лицо кажется пепельным, глаза — призрачными. Ненавижу то, что причастна к этому его состоянию.
Огромный украшенный блёстками колокол, висящий над стойкой регистрации, мягко играет от дуновения тёплого воздуха из отопительной системы больницы. В углу стоит розовая Рождественская ёлка с розовыми огоньками и со сверкающими голубями в качестве украшения. Это всё выглядит как оскорбление, ибо Брайан на грани того, чтобы потерять свою жену, единственного человека, которого он знает, как любить.
Я слышу его крик. Это жуткий и ужасный звук. Звук утраты каждой минуты с Джен и всей той боли, что он чувствовал. Джен ушла, и оставила Брайана в одиночестве. Может, она пыталась сбежать от него всё это время, но всё никак не получалось, не важно, что бы не делал любой из них — будь то правильно или нет. Я баюкаю свою руку в повязке и выхожу через автоматические двери в закручивающийся вихрь снега.
Я причастна к крику Брайна, боевому кличу перенесённой потери, душевной боли, так как нет ничего, что могло бы облегчить его муку и успокоить его страдание. Только Джен могла бы сделать это. Только она могла заставить его чувствовать себя цельным. Я знаю, ибо сама страдаю от такого же недуга. Джен и Брайан тоже были больны — они оба были прокляты больной любовью.
20 глава
Утром я еду длинным путём к ветеринару, так как не хочу проезжать мимо того места. Не хочу знать, стоит ли всё ещё там грузовик под углом на окраине дороги. Не хочу видеть, есть ли на снегу ещё следы от того, как она съехала с дороги. Больше всего не хочу задавать себе вопрос: были ли её последние мысли перед смертью о Брайане.
Теперь дороги расчищены, и гораздо легче маневрировать. Я нахожу путь в ветклинику, даже несмотря на то, что вчерашняя поездки прошла словно в бреду. Моя левая рука перевязана, и я считаю, мне повезло иметь возможность забрать собаку самостоятельно. Счёт за ветеринара и так будет достаточно возмутительным и без добавления стоимости за доставку животного на дом.
Наполеон оживилась, она рада видеть меня. Её шерсть больше не тусклая, и глаза приобрели обычный блеск. Я плачу в клинике наличными — это все мои сбережения от работы в лаборатории и немного с кредитки. Думаю, мне стоило пойти в ветеринарный колледж.
Ей ставили капельницу, сделали пару рентгеновских снимков и дали стероиды. Замечен рост в её брюшной полости, но без биопсии мы можем только предполагать. Я должна буду дождаться Люси, чтобы вернуться домой, ибо у меня нет денег. Хвост Наполеона виляет сильно и быстро, пока мы заезжаем на подъездную дорожку. Напротив гаража припаркована ещё одна машина. Я не узнаю её, но у неё Нью-Йоркские номера. Я глушу двигатель и отстёгиваю ремень безопасности. Затем Лаки выходит из-за дома, и моё сердце останавливается, когда я вижу его.
