– Привет, – услышал я резкий голос какой-то девушки.

Как-то уж слишком резко она сказала это свое «привет». Обычно так начинают неприятные разговоры. Хотя откуда мне знать, я же всего лишь кучка ткани, набитая ватой.

– Привет, Ангелина, – ответил ей Митя.

Ангелина. Милое имя. Интересно, какая она? У нее светлые волосы? Было бы очень славно, если бы они были белыми. Мне лично очень понравилось бы, если у девушки по имени Ангелина были бы белые волосы, как у настоящего ангела. Только бы вылезти из этого рюкзака.

– Что ты хотел?

Не лучшее начало вечера, думал я.

– У тебя завтра День рождения, – буркнул Митя.

Он боится, думал я. У него такой голос, будто сейчас решится вся его судьба. Будто в эту минуту он должен был сделать что-то такое, от чего бы решилась его жизнь. Он любит ее.

– Я знаю, давай быстрее. Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня с тобой.

– Тут никто нас не увидит.

Она что, стесняется его? Да какого черта тут происходит? Почему Митя говорит таким тихим, сдавленным голосом? А почему она такая злая?

– Все равно, давай быстрее.

– Хорошо, я хотел… – начал он, но тут же стих.

Свет. В рюкзак как будто прожектором посветили. Неужели свобода? Неужели я вылезу из этой клетки? Наконец-то!

Митя взял меня обеими руками и вытащил из рюкзака. Яркий свет ударил мне в глаза, поэтому я не сразу смог осмотреться. Но уже через секунду все померкло. Оказалось, что свет и не был таким уж ярким, просто мои глаза отвыкли даже от такого.

Мы были в каком-то безлюдном месте. Я видел пока что только небо, синее, лишь местами украшенное облачками. Красота. Митя, подержи меня так, я хочу посмотреть на небо подольше. Но он не услышал. После неба я увидел его лицо. Без очков. Зачем он их снял? Надел линзы? Или он просто стесняется? Точно любит ее.

– Вот, – резко протянул он меня этой девушке, Ангелине.

Черные волосы. Черные как смоль. Чернее я никогда не видел. Теперь понятно, почему она такая резкая. Будь у меня такое ангельское имя и такие дьявольские волосы, я бы тоже всем грубил и хамил.

– Что это? – презрительно спросила она, бросив на меня еще более презрительный взгляд.

Так на меня не смотрел еще никто. Даже неловко стало. Похоже, я ей не нравлюсь.

– Это подарок. С Днем рождения тебя, – все так же тихо говорил Митя.

Подарок? Я? Что? Нет! Только не это! Она мне совсем не нравится! Митя, одумайся! Она же злая! И ты такую любишь? Ей не нравятся мишки. Девушки, которым не нравятся плюшевые мишки, плохие. Их нужно обходить стороной. Ничего хорошего она тебе не сделает. Это я тебе как друг говорю.

– Подарок? Вот это? – она сделала паузу, поднесла ко рту кулак, а потом разразилась смехом.

– Тебе не нравится? – он опустил руки вместе со мной.

Подними, не надо так низко опускать. Лапы же можно испачкать.

– Ха-ха, до чего же ты смешон и глуп. Вот почему вся школа над тобой смеется! Я-то думала, что ты мне что-то нормальное подаришь, а ты притащил какую-то дурацкую игрушку.

Дурацкую? Да как ты смеешь?

– Извини, – промычал Митя, опустив голову.

За что он извиняется? Митя? Ты что? Гони ее к черту, не нужна нам такая! До чего же все это глупо. Надо же было влюбиться в такую злюку.

– Я не знал, что тебе не понравится, – продолжал он.

– Все ты знал. Кому нужны эти игрушки? А? Что с ними делать вообще? – смеющимся голосом говорила она.

Как что делать? Со мной можно играть, меня можно поить чаем, обнимать во сне. А когда тебе будет грустно, то лучшего средства, чем объятия со мной, тебе не найти! Неужели она не понимает таких простых вещей?

– Я не знаю, – ответил Митя.

– Лучше бы телефон подарил, – бросила она, – или цепочку, но не это.

И она развернулась. Ушла.

Митя стоял. Я не видел его лица, но почему-то мне казалось, что он очень сильно расстроился. А потом я почувствовал его руки у себя под лапами. Он обнял меня.

У него теплые руки. Теплее я ничего еще не знал. Ему было плохо, поэтому он и обнял меня. А я… я наслаждался. Ведь игрушки и созданы для того, чтобы их обнимали. Да? Пусть погрустит, а я впитаю его грусть в себя, чтоб Мите стало легче. Вот чем я могу помочь ему.

Так мы простояли пару минут, а для меня они длились целую вечность. И тут мне на голову что-то капнуло. Он плачет? Этого еще не хватало. Соберись уже, Митя!

Наверно, он меня услышал. Поставив меня на рюкзак, чтоб не испачкать, он вытер рукавом лицо, хорошенько встряхнулся и начал снова засовывать меня в мою темницу.

Здравствуй, учебник. Сколько мы не виделись? Час? Я успел соскучиться.

Домой мы шли медленно, гораздо медленнее, чем на встречу с этой Ангелиной. Та еще девчонка. Как можно променять плюшевого медведя, да еще и такого милого, на телефон? Что в этой пластиковой коробочке такого хорошего? Ты что, будешь с телефоном в обнимку спать? А? Или, может, ты телефон будешь чаем поить? Цепочка. Она-то ей зачем? Не понимаю я ее. Надеюсь, что она такая одна.

Дома Митю встретила мама.

– Ты быстро, уже погуляли? – осведомилась она.

– М, – промычал он.

По такому ответу сразу ясно, что у него плохое настроение. Наверно, оставит меня в рюкзаке на всю ночь. Или, наоборот, достанет и будет обнимать.

– Иди поешь, – сказала мама.

Поешь? Твоему сыну плохо, а ты его пичкаешь едой? Тоже мне, мать еще. Лучше бы спросила что-нибудь действительно важное.

– Я не хочу, – так же сипло и сдавленно ответил Митя.

– Все в порядке?

Ну, наконец-то, думал я.

– Да, мам, – он запнулся, – просто устал сегодня.

– А, ну, как захочешь поесть, сам возьмешь.

– А папа где?

– Не знаю, но скоро должен быть.

– Как обычно?

– Не знаю, – тихо ответила она.

Что значит как обычно? Как-то странно они это сказали. Ладно, потом увижу. Митя понес рюкзак в свою комнату, а потом достал меня из него. Слава богу, не придется торчать в нем всю ночь.

Комната у него была маленькая, почти пустая, но все-таки уютная. Знаете, есть такие комнаты, где не надо никаких украшений вешать или вазонов ставить, а они все равно будут уютными, хоть и по-мальчишески. У Мити и была такая комната.

Он засунул меня в шкаф. Ну, этого можно было ожидать. Прячет, наверно.

Митя закрыл дверь шкафа, а потом открыл ее. Он смотрел на меня. Что это с ним? Его рука вдруг потянулась к моей голове, отодвинула меня чуть в сторону. За спиной у меня что-то зашуршало. Митя достал какую-то коробку, тонкую и длинную, а потом закрыл шкаф. Шорох, треск. Он что-то достал оттуда. Я не видел, но слышал. А потом шорох пропал, что-то щелкнуло. Тишина. Митя вздохнул.

Перед тем как сказать, что было дальше, я хочу поделиться одной мыслью. Дети умеют страдать. Многие взрослые говорят, что детская влюбленность – пустяк. Первое расставание – пустяк. Первый провал в жизни – пустяк. Да? Неужели взрослые не помнят, как им было плохо в детстве? Митя сейчас там, а я даже через дверцу шкафа чувствую, как у него сердце разрывается. Ни один взрослый так не страдает, как он сейчас. А все почему? Потому что одна мерзкая девчонка изгадила его милый поступок. Вот и все. Взрослые забывают о том, что они были детьми.

Вернемся к Мите.

Тогда, сидя в шкафу, я впервые услышал фортепиано. Митя играл какую-то мелодию, не слишком печальную, но и не веселую. Просто мелодия. Она успокаивала, убаюкивала. Он играл. Пожалуй, это был один из самых запоминающихся моментов моей жизни. Слушать эти волшебные звуки – удовольствие.

Когда он закончил одну мелодию, то сыграл другую, а потом и третью. В комнату кто-то вошел.

– А, это ты играешь, – сказала мама.

– М, да, – тихо ответил он.

– Не забыл ноты, смотрю. Ладно, играй тут, там папа позвонил.

– М, что сказал?

– Будет через часик.

– Ясно, ладно, мам, я еще поиграю немного.

– Хорошо, потом уроки сделай и иди кушать, а то остынет ведь.