Спрыгнув с подоконника, Гуччи очутился на зыбком заржавевшем до дыр пролете квадратной лестницы, бегущей по периметру темного пыльного помещения, пересеченного путанными сетями толстых и тонких, прямых и завернутых заросших грязью и ржавчиной подтекающих труб, заваленных и завешанных горами грязного, пропитанного красно-желтой влагой тряпья. Место, по всей видимости, бывшее некогда фабрикой, само по себе уже вызывало подступающее к горлу спазмом отвращение, которое довершило до пронизывающего трясущего шока то, что громоздилось в широком вписанном в квадрат пола круге в центре зловещего здания. Толстокожая безобразная тварь была столь огромна, что не уступала размерами ожившему обелиску и даже превосходила его. Томас стоял на лестнице на уровне второго этажа, и перед ним посередине свободного от труб и металлоконструкций пространства высилось бледное пятно безликой головы монстра, лишенной любых черт, кроме вколоченной в плоть на месте рта толстой пластины из грубого металла. Голый череп был окружен железным обручем, крепящимся тремя вогнанными в кость штырями. Ниже тело твари представляло собой некую расплавленную, подобно воску, массу, которую офицер полиции не успел рассмотреть. Существо, казавшееся поначалу неподвижным, так как было приковано к прочно закрепленной на высоких почерневших сваях ржавой металлической лестнице, качнулось на стальных опорах с адским пробирающим скрежетом и всей чудовищной массой основания бесформенного тела врезалось в стену, у которой стоял Гуччи. Конструкции шаткой лестницы переломились, как тонкие сухие прутья, и оборвались; Томас, вскрикнув от столкновения с внезапной опасностью, едва успел зацепиться за уходящие вверх покачнувшиеся сетчатые ступеньки. Рывком он взобрался на фрагмент отрывающейся лестницы и, тяжело дыша, еще раз взглянул вниз. Плечи и грудная клетка циклопического чудища имели женственные очертания, но на месте грудей в мертвое блестящее желтым воском тело была вмурована еще одна толстая железная пластина. Предплечья стекшей массой приплавились к опорам лестницы, а ниже расширяющаяся текучая плоть смешивалась с хаотичной грудой подвешенных на потеках этой самой тягучей плавящейся плоти двутавровых балок. И как бы гротескно и нелепо ни было масштабное предстающее взору зрелище, ассоциации оно вызывало вполне четкие, конкретные и имеющие под собой подтвержденную историческую почву. Громадный монстр в центре зала некого заброшенного предприятия напоминал сжигаемую на костре женщину. Перекрещенные куски металла, нагроможденные внизу, обозначали почерневшие дрова, и мученица-ведьма по местной традиции была намертво привязана к лестнице. Но почему были закрыты участки ее тела, особенно рот, если фанатики всегда наслаждались предсмертными криками безвинных жертв? Гуччи не имел времени для размышлений на этот счет, он должен был бежать по лестнице вверх, пока громадина на сваях не успела развернуться и не принялась снова лупить в стену с такой силой, что оказываемого ею сотрясения не могли выдержать даже не столь прохудившиеся металлические конструкции. Выкроив момент, Томас выстрелил в чудовище, перезарядил дробовик и снова несколько раз выстрелил, однако дробь едва поцарапала толстенную кожу твари. Очередной удар сорвал лестничный пролет вниз, и полисмен в последний момент успел спрыгнуть с него и уцепиться за неприязненную мокрую трубу. Сеть сплетенных, точно густые корни, труб составляла не худшую опору для того, чтобы устоять и даже продолжить передвижение по периметру помещения, но как можно было сражаться с тем, что оказалось неуязвимым для выстрелов? Металл уже извещал скрипучим рычанием об очередном развороте исполинского монстра. Офицер Гуччи, вскарабкавшись как можно выше, отчаянно вцепился в трубу, стиснув зубы и с содроганием ожидая нового удара. Сокрушительная атака безликого чудовища не заставила себя долго ждать. С грохотом повалилась значительная часть спутанного трубопровода, черное заплесневелое покрытие крупными кусками посыпалось со стены. Томас напряженно озирался, чувствуя, словно сердце с болью билось уже не в груди, а где-то под гортанью. Безопасных мест в зале заброшенной фабрики практически не оставалось. Балансируя на скользких неровных трубах, переступая через разбросанные повсюду тряпки, Гуччи перебирался на уцелевший пролет лестницы, уходящий вниз, по-прежнему не имея ни малейшего представления, как противостоять громадному бесформенному ужасу. Внизу противоположной стены полисмен сумел разглядеть дверь, но добраться до нее не представлялось возможным. Находившиеся наверху конструкции, позволявших обойти перекрывающего зал дебелого монстра, не уцелели. Едва ощутимый проблеск надежды забрезжил перед человеком, когда он вновь оказался на дрожащей при каждом шаге лестнице. На нижнем ее пролете стояла пустая керосиновая лампа, зеленая бутылка с какой-то жидкостью и коробок спичек. Если догадки были верны, и кто-то оставил здесь горючее вещество, не успев заправить лампу, можно было уповать на то, что тварь, воплощавшая в себе сожжение грешницы, окажется уязвимой к огню. Но само поползновение в сторону спасительной находки было отчаянным риском – один удар монстра в том направлении был способен размазать человека по стене. «Проклятье! – сокрушался Гуччи, не решаясь сделать шаг в какую-либо сторону. – Это кажется безвыходным! Но нельзя же кончить так… Нельзя сдаться!». Собрав последние силы и волю, сжав до боли зубы, он рванул с места, но не вниз, а в том направлении, откуда пришел. Он уже поставил ногу на мокрую поверхность трубы, когда тварь со скрежетом ринулась в стену в его направлении. Реакция не подвела Томаса – в тот же миг он развернулся и, презрев любые сомнения, не замечая пьяных шатаний ржавой лестницы, бросился вниз. Добравшись до цели, он сунул спички в карман рубашки и схватил бутылку. Теперь, взбираясь по трубам вверх, приходилось действовать одной рукой. Холодный пот выступил на теле, охваченном дрожью, когда за спиной слышался скрежет, сопровождавший каждый разворот монструозной громадины. Гуччи понимал, что не успеет достичь безопасного расстояния. Действовать нужно было без промедления. Ничего не чувствуя телом, он развернулся лицом к врагу, зубами сорвал пробку бутылки, невольно бегло усмехнувшись, почувствовав в воздухе едкий запах керосина. Офицер с яростью швырнул сосуд из зеленого стекла вниз, где тот разбился о выступающие на поверхность плоти двутавровые балки, и тут же, достав коробок, отправил следом пару зажженных спичек. Восковые потеки кожи на нижней части безобразного тела твари вспыхнули, а через несколько мгновений волна жара взлетела выше, окутав пламенем всю чудовищную высокую дебелую фигуру. Дыхание Томаса продолжало дрожать, когда лица его коснулся поток накалившегося воздуха. Рано было радоваться своему спасению – огонь перекидывался на многочисленные куски грязной ткани, раскиданные по залу брошенного предприятия. Воздух наполнялся разъедающей дыхательные пути гарью, заставляя задыхаться и чувствовать пульсирующую головную боль. Тем временем толстая кожа монстра, загромождающего своей массой любые пути для обхода, сгорела, оставив на теле лишь тонкую трескающуюся угольную пленку, в щелях которой алела блестящая кровавая плоть. В кольце огня, охватившем трубы и металлоконструкции, закиданные тряпьем, Гуччи оказывался в ловушке, единственный выход из которой лежал через тело обожженного чудовища. Спрыгнув на перекрестье черных металлических балок, полисмен выхватил нож и разрезал слой матового угольного налета. Лезвие легко провалилось в плоть мертвого существа, полупрозрачные капли крови выступили из разреза. Томаса передернуло от пробирающей до костей мысли о том, что ему предстояло, однако режущая боль в горле, головокружение и накатывающая тошнота, безумие вырывающегося из груди сердца и слезы, выступающие на пекущих от гари глазах толкали его к единственному спасительному действию. Закрыв глаза, он начал орудовать ножом, силясь не слышать глухого треска рвущихся сосудов и связок, расчищая себе мокрый и скользкий путь через завесу из плоти. Выбравшись из исполинского тела, с ног до головы вымоченный в его соках, Гуччи заставлял себя, как мог, не думать ни о чем, кроме двери выхода из зала, и все же, добежав до нее и уже шагнув в соседнее помещение заброшенного предприятия, он обернулся. Разорванные сосуды и полые органы мокрыми трубками висели в прорезанной дыре. Предчувствие такого финала ли прежде становилось причиной отвращения, испытываемого при виде текущих труб, Томас не успел понять, лишившись сознания на пороге пустой серой комнаты.