Проснулся, как это ни странно, со свежей головой. Ясность была полная, и полное ощущение, что выспался. Я вспомнил, как одна из девчонок наливала мне что-то в кружку с кофе. Вспомнил вкус и запах напитка, которым меня угощали. Особенно запах. Откуда я его знаю? Оглядевшись вокруг и поискав глазами одежду, дотянулся до неё расслабленной рукой. Ясность в голове сочеталась с удивительной расслабленностью во всём теле. Вставать не хотелось. Но надо. "Боинг" уже под парами. С трудом оделся. Девчонки в углу что-то просматривали. Я подошёл к ним. На мониторе был я, но какой-то заторможенный, как в замедленной съёмке. Там же на экране, рядом со мной, Ларюсик и Светик: они шустры и энергично ласкают меня.

- А можно поставить на ускоренный просмотр? - спросил я.

- А это и есть ускоренный, - улыбаясь, ответила Света. - Классно получилось, не правда ли? Как вам кино?

- Это что?

- Я же говорю - кино.

Эге! Выходит, я поучаствовал в съёмках порнофильма. Когда-то Рекс хотел стать оперным певцом, а стал порнорежиссёром. В чём счастье, Рекс? А я - стал актёром? Мало мне было участия в судебных спектаклях, в которых давно нет зрителей! Зато теперь зрители обеспечены. А и ладно, всё равно скоро... Но сначала - Борька.

- Девочки, вы проводите меня в аэропорт? Составьте мне последний эскорт.

- С удовольствием, - быстро ответила за обеих Света, - когда вылет?

- Через три часа. Пожалуй, уже пора.

В аэропорту, когда я проходил контроль, Света смотрела на меня влюблёнными глазами. Конечно, втюрилась, я готов заключить пари. Острые груди озорно просвечивали сквозь белоснежную блузку и пытались проткнуть ткань, а я, глядя на них, вспоминал её источник удовольствия, снова и снова. Девушка смотрела так, словно хотела запомнить меня таким, какой я сейчас здесь, в аэропорту, а не там - в бункере и на экране монитора. Лариса уже уехала, а Света продолжала стоять и махать мне рукой. Я предлагаю второе пари: уверен, что один из жестов девушки, едва уловимый, означал воздушный поцелуй. Может, остаться? Ещё не поздно взять Свету в свою мечту. О, чёрт... Я же вчера отказался от мечты! Теперь осталось только выполнить указания профессора Чугункина. На случай если выберу первый вариант, понадобится заместительная терапия, и поэтому Чугунтий снабдил набором нужных препаратов. Через полгода я приеду к нему.

Родной город встретил мелким дождиком. Я вышел из аэровокзала на стоянку такси, оставив позади парящего медведя с распростёртыми лапами-крыльями54. Он смешно задирал нос. Но так он провожает улетающих. А где пикирующий мишка для прибывающих? Вверху, на фасаде аэровокзала, рядом с названием города, что виднеется сразу при выходе из самолета, ему будет место в самый раз.

В квартире было сыро и холодно. Улетая, я не закрыл балкон. Полежу немного и поеду в СИЗО. Документ об освобождении Бориса лежал в портфеле. Я принял душ, согрелся. Смолол и сварил кофе. Девушка-москвичка не выходила из головы. Света... Светик... Какое простое имя. Означает "светлая". Если не остался, то зачем дал ей номер телефона? В Москву мне только через полгода, но её я больше не увижу. В памяти Светы я останусь тем, вчерашним, каким улетал навсегда в другую жизнь.

Неожиданно зазвонил мобильник. Я не угадал - это была не Света. На экране высветилось знакомое имя "Калаш". Кстати, у Борьки я обозначен как "Крюк".

- Привет! Как долетел? Давно дома? - спросил приятель.

- Ты же знаешь, когда прибывает этот рейс. Мог бы и встретить. Стоп, а ты как это...?

- Да, старик, меня выпустили ещё вчера утром. Спасибо тебе за "немедленно".

- Ты где, Боря? Давай встретимся в кафе. В "Старой башне".

- Извини, но я всё знаю.

- Тем более надо поговорить.

- Ладно, я найду пятнадцать минут.

Я поморщился, но всё понял:

- Буду там через час.

- Я тоже.

Я мог подойти даже раньше, но этот час мне был нужен, чтобы приготовить себя и рассказать всю историю с самого начала. Что будет потом, я знал.

Через час мы сидели с Борей в кафе, где я заказал две чашки кофе. После кофе, который я сварил себе дома, одна из них оказалась лишней. Много лет назад мы так же сидели с Борисом в этом кафе, и он рассказывал свою балканскую историю, обжигая руки горячей кружкой. Сейчас горячо было мне.

- Ты спал с Нелли, - произнёс он.

- Это было давно, ты же это знал.

- Ты спал с моей женой.

Я замолчал, уставившись в чашку. Кофе остыл, помутнел и никакого запаха уже не источал, а кружка всё равно оставалась горячей. Надо было что-то сказать. Надо говорить - не молчать. Что говорят в таких случаях? Оправдываются? Обвиняют? А, может, попробовать включить адвоката? Я ведь был раньше, я ведь был до. Как будто предательство ради женщины благороднее всех остальных предательств на свете - ради куска хлеба, денег, власти, ради своих детей или новой родины.

"И говорил Иуда:

- Мария, зачем ты любишь Иисуса? Разве он моложе, стройнее и красивее всех нас?

- Иисус сжалился надо мной, он сделал меня равной ему. Ужели я могу переступить черту, Иуда?

- Ты не можешь переступить черты сей, потому что не любишь меня? Разве я не моложе и красивее его? Я ли не достоин любви твоей?"

Нет, не поможет мне никакой адвокат, какие бы доводы в свою защиту я ни приводил, а особенно мой внутренний. Мой внутренний адвокат слишком заинтересован и необъективен, тем более ранее он уже защищал сидящего напротив, а сейчас с ним у него существенные разногласия.

- Кто тебе рассказал? - спросил я.

- Глеб. Он приходил в следственный изолятор. Мы с ним долго говорили, но пересказывать не буду. Нет смысла.

- Как Нелли?

Это был глупый вопрос. Как будто это интересно. Как будто она дорога мне. Но теперь без разницы. Причём, уже давно.

- Ты зачем это спросил? Тебе ведь уже всё равно, - упрекнул Борис, словно прочитав мои мысли.

И я вынужденно согласился:

- Да, ты прав.

Вдруг осенила догадка:

- Она ушла к нему?

- На следующий день после того, как меня взяли под стражу.

"Вот, значит, как. Это меняет дело", - подумал я.

- Но это ничего не меняет, - отрезал Калаш, будто снова подслушав мои мысли. - Если бы ты рассказал раньше, всё было бы иначе. Всё было бы по-другому. Твой брат сказал, что ты сволочь. Он не подаст тебе руки после всего.

- А ты?

- Я? - Борис подумал и сказал, что всё останется, как прежде, что он забудет. Всё равно Нелли с ним уже нет. Хотя ему некоторое время придётся не общаться со мной, чтобы забыть.

Я понял, что в её уходе он винит меня. Он мне не простил. Он не забудет. Однако, финиш.

"А Глеб? Это по его совету Нелли написала заявление об изнасиловании", - пронзила меня ещё одна догадка. И я сказал об этой главной интриге Борьке. Я отчаянно цеплялся за ускользающую дружбу.

- А тебе что от этого? У них, оказывается, любо-о-овь, - последнее слово приятель произнес протяжно. - Пусть любят себе. Про рыбалки теперь можно забыть, а за освобождение спасибо. А жену я себе найду. Или стану буддистом, как Эдичка. Ты не волнуйся - я не буду требовать от тебя отчёта по наследству, я знаю, сколько ты заплатил Глебу. От кого? От Виталия. Лука купил себе двухсотый, а Виталий организовал служебную проверку. Сам понимаешь, подполковник не может быть круче полковника, как и адъютант - круче генерала, - криво усмехнулся Борис.

Итак, Глеб бросил свою жену, которая, как мы знали, посещала секту. Разбираться в этом он не хотел. Дважды в неделю его жена уходила из дома по вечерам, "Аллилуйя" стало её песнью любви. В эти дни Луконин не находил себе места. Мы давно поняли, что он влип, а Калаш ещё и подливал масла. Он подшучивал над ним: за что, мол, его наказала жизнь? Наверное, есть какой-нибудь грешок. "Есть, есть", - пресекал шутки Глеб. Я делал Борису намеки, но намёков тот не понимал. Дошутился.

Это случилось как раз после того, как мы с Глебом доставили Калаша домой пьяным и сдали на руки Нелли. Уходя, Лука сказал: