Оправдательный? Изыди, Сатана! Оправдательные приговоры у судьи ассоциировались с адвокатами, а нашего брата Гадованеева терпеть не могла. Адвокаты утомляли её и вызывали приступы тяжёлых нервных расстройств. Особенно такие расстройства вызывал Бойцов. Коллега примерил на себя роль пятиклассника-дерзилы и стал грозой несчастных женщин-судей, а к этой "благоволил" особо, как будто мстил за своего коллегу, такого же адвоката - мужа Гадованеевой. С мужем судья развелась, дабы не смущать товарищей по правосудию. Чтобы никто не посмел бросить ей презрительно: "Жжжж, у неё дажжжже есть талия!" Типа "Нет уж, я чиста и не запачкана, чур меня!" Она страдала невритом лицевого нерва, и чем тщательнее скрывала его причину (неимоверное напряжение при отправлении судебного культа), тем отчётливее эта причина вырисовывалась у неё на лице. Даже в состоянии покоя лицо Гадованеевой было перекошено, как будто она собиралась наброситься на несчастного подсудимого, посмевшего обеспокоить её своим уголовным делом.

Бойцов подливал масла, усугубляя страдания судьи, и, входя в адвокатский раж, доводил женщину до того, что нижняя её челюсть сворачивалась ещё больше, обычно вправо, а верхняя устремлялась куда-то вверх, предательски обнажая кривые, но крепкие зубы. К несчастию судьи, простым искривлением лица страдания не заканчивались: после процессуальных баталий с Бойцовым ко всему прочему у неё отнималась левая нога, и Гадованеева на законных основаниях оформляла листок нетрудоспособности на целый месяц.

Она не читала "Процесс" и "Американскую трагедию". Судьи сегодня сами Кафки и Драйзеры, и сами пишут свои процессы и трагедии. Как сочинят, так и будет. Они уже разродились новейшей историей правосудия. Зачем им Кафка? Зачем адвокаты?

- А почему в стране так мало оправдательных приговоров? - вопрошают пронырливые журналисты, набившие руку на криминальных репортажах.

- А какие оправдательные, если по девяноста шести процентам уголовных дел обвиняемые признают свою вину? - парируют из Верховного Суда.

И ведь нечего ответить. Борис отказался признаваться и попал только в оставшиеся четыре процента, где оправдательным приговорам нет места тем более.

- Доказательства допустимы, нарушений нет. Прошу вынести обвинительный приговор. Я настаиваю на полной виновности подсудимого, категорически, - трубил в рог правосудия государственный обвинитель, любовник директрисы агентства недвижимости, требуя для моего подзащитного Борьки Калашникова десять лет заключения.

"И всё-таки Лука сволочь", - подумал я.

- Доказательства недопустимы. В деле сплошные нарушения. Категорически прошу вынести оправдательный приговор ввиду полной невиновности, - зазвучали три месяца спустя знакомые слова, полностью меняющие суть дела. Но звучали они почти так же.

Если не принимать во внимание появившуюся приставку "не", юридические возгласы очень походили друг на друга. И потому читателю не составит труда опознать одного и того же служителя закона. А когда опознает, будет ему честь. Правильно: в первом случае прокурор Захолустьев обличал невиновного Калаша, во втором - он уже не прокурор, а подсудимый, осуждённый за управление купленным за мзду "Мерседесом" в пьяном виде со смертельным исходом. Не пошли ему впрок Борисовы деньги.

Легко быть попугаем - надо только повторять подслушанное и заученное. Повторять следует в точности и с подражанием в голосе. И живи себе триста лет. Опасность только одна: голову могут свернуть за малейшую неточность в подражании.

Карта "Суд" перевёрнутая - это всё, что досталось сегодня Родине, а мне достались перекрещённые "Мечи". Не буду убегать от них - заткну их за пояс. Про третью карту спрошу потом. Почему-то я был уверен, что если бы узнал про неё сегодня, то она оказалась бы фуком53. Я думал, что обману судьбу, если узнаю про неё завтра. Глупец, я забыл, что карта уже открыта.

Почти половина денег за проданный дом Борьки ушли на его защиту. Стряпчий из меня вышел так себе. Стоимость досрочного освобождения друга мне только предстояло узнать, и потому подумал: правильно я поступил, что не отдал все деньги Глебу, хотя и готов был. И ещё меня ждал московский профессор. Я давно уже связался с ним.

Жалоба по делу Бориса дошла до Верховного Суда, заседание назначили через два месяца. Я прилетел в Москву за три дня до начала. В эти три дня я должен был разыскать профессора и принять решение. Я легко нашёл его в Интернете. Профессор Чугункин был столичным светилой.

- Надо готовиться и довольно долго, - услышал я от старого лабальщика. И, кажется, Чугункин стал порядочным занудой.

- Необходимо пройти подготовительные процедуры, - объяснил он. - Придётся поменять привычки: ты должен будешь носить одежду, какую никогда не носил, и изменить свою походку. Ты должен ходить так, как никогда не ходил. А помнишь, как мы лабали?

- Конечно, - согласился я и не удержался от рифмы:

- Квинтет гремел, как гром, над плацем,

Сапог по плацу классно клацал... -

Потом ты бежал кромсать хряков, и помогал тебе Рыжий. Ты, случаем, не встречался с ним? Он ведь тоже москвич.

- Он у меня работает, - сообщил мой сослуживец. - Я взял его к себе в замы. Рыжий сейчас Рожнов Илья Сергеевич. Он неплохой хирург и хороший управленец. У него отлично получается совмещать несовместимое. Тем более если учесть специфику нашей клиники. Так как ты говоришь: "Измени себя и возрадуйся новой жизни"?

- Вроде того.

- Есть два варианта начать новую жизнь. Твоё дело выбрать один из них, и главное, выбрать осознанно, - философски изрёк Чугунтий и озвучил оба.

- Надо подумать. Слишком трудный выбор: для первого варианта мои мозги еще не готовы, а второй недостаточно радикален, - ответил я после некоторого замешательства.

- Выбирай, время у тебя есть. В любом случае я сделаю тебе скидку по старой службе. Но для начала я распишу курс обязательной терапии и психологической адаптации. Организму подготовиться надо. Я тебе скажу: твоя болезнь излечима. Через мою клинику таких, как ты, прошло уже много, и никто ещё не пожаловался. Не ты первый, не ты последний. А пока пойдем к Илье оформлять договор на первый этап лечения. Медицина сегодня не помощь, медицина сегодня - это услуга. А всякая услуга оформляется договором. Не мне тебе объяснять. Потом в бухгалтерию - оплатить, там же и договор оформишь.

Мы прошли с Чугунтием по длинному освещённому коридору. "Как в тоннеле. Куда он приведет меня?" - мелькнула мысль. В конце коридора зашли в кабинет бухгалтера, где я внёс аванс. Из соседнего кабинета показался рыжий доктор в малиновом халате.

- Опа-на! Рыжий! - воскликнул я.

- Не Рыжий, а Илья Сергеевич. Да-с, - перебил он. Рыжий изменился только в одном: стал ещё рыжее. - Так значит, решил? Ну что ж, мы с Чугунтием... извиняюсь, с Михаилом Абрамовичем... - Рыжий поправился, покосившись на Чугунтия, и продолжил: - Сделаем, как себе. Мы с Михаилом Абрамовичем ещё в армии решили: будем резать. Вот так мы свиней на людей и поменяли. Особой разницы никакой нет, и ДНК похожи.

"Ну и шутки", - подумал я и поёжился, вспомнив операции-манипуляции в свинарнике. Я присутствовал на одной из них. Одного раза хватило.

- Себе, похоже, вы пока делать не собираетесь. Надеюсь, что дифференциация имеет место в твоей практике? И стерилизуете не водкой? - поинтересовался я.

- Обижаешь! - Чугунтий заосанился, приняв начальственный вид и нацепив на лицо учёное выражение. - Рука набита.

- Смотри, чтобы глаз потом не пришлось, если что... - пошутил я, решив, что юмор - это единственное сейчас, что мне поможет. Я пока не мог привыкнуть к предстоящим в скором будущем изменениям. После встречи с сослуживцами, которые так легко были готовы исполосовать меня за мои же деньги, тело затряслось в мелком ознобе. Жизнь делала крутой вираж, скоростей на котором не сбрасывают. Центробежная сила, однако. Опасно.