Как оратор за словом в карман не полезет, так судья за словом в словарь не смотрит. Ну упрямы эксперты, не могут пройти мимо правил грамматики! И явка с повинной им покоя не даёт.

В деле оказалась явка с повинной В-на, с которой всё и началось. У меня тоже она не выходила из головы, но экспертов она взволновала так, будто прямо оскорбила.

"Явка была в соответствии с законом", ― цитируя автора, издеваются над ним эксперты. Открою секрет: я тоже практикую издёвки в своих жалобах. Но не мне одному рыдать над судейским творением ― пусть и лингвисты потешатся: "А как можно явиться с повинной не в соответствии с законом?"

Но хватит утомлять читателя ― представим выводы экспертов в обобщенном виде:

"В целом текст с содержательной стороны можно охарактеризовать как нечитаемый, так как значительные по объёму и смысловой значимости фрагменты текста являются аномальными... Автор делает множество неоправданных повторов, а это грубая речевая ошибка, тавтология: "Он давно хотел купить автомашину в личное пользование, но новую машину он купить не мог, в бухгалтерии нет денег, а автомашину он хотел купить в личное пользование..." В значительных по объёму фрагментах ПРИГОВОРА имеются нарушения логики, вызванные отсутствием логической основы суждения, что делает текст аномальным, не поддающимся содержательной интерпретации..."

Эксперты проявили профессиональную твёрдость, но только не пытливость и расчёт на снисхождение читателя: отказали автору в праве на художественный вымысел. Категорически. Уж в чём в чём, а в этом автора я как раз поддержу. Со мной согласился бы даже Борис ― желание приврать есть неотъемлемое право каждого автора. Это право давно пора присоединить к правам основным и жизненным. Ещё одна конституционная реформа назрела, однако!

Единственным, кто понял и смысл, и суть произведения, оказался краевой суд в лице трёх его представителей. В апелляции они сделали вид, что не заметили насмешки в виде приложенной к жалобе экспертизы, но приговор изменили. Вместо обвинения в получении взятки директору вменили халатность и сняли с должности. И на том спасибо. Как говорится, была бы тюрьма, а сума найдётся.

Петрович дулся на меня недолго. Месяц дулся. Ровно до следующего, точно такого же, приговора. Снова тратить деньги на филологов я не стал. Если, по мнению Чехова, желание писать есть болезнь, а умение ― лекарство от неё, то, судя по анамнезу, рассчитывать на выздоровление автора не стоило. Следствие закончено, приговор вынесен. Забудем.

Когда Петрович рассказал мне, как его выбирали в судьи, я ржал, как лошадь, которой шпоры вонзились в бока перед прыжком через пропасть. И эта история тоже заслуживает отдельного описания. Историй от Судякина было рассказано две, а потому мы их пронумеруем. Для порядка.

История первая

Об избрании участкового инспектора милиции лейтенанта Николая Судякина народным судьёй в отдельно взятом сельскохозяйственном районе

Работал себе молодой выпускник Томского университета в милиции участковым инспектором, и захотелось ему чего-то большего. Например, стать судьей. Судья ― высшая квалификация юриста, или, как учили профессора в университете, "говорящий закон". А церемонию попадания в судьи тогда прописывали длинную. Её молодой выпускник застал и на себе испытал.

Сначала ― выдвижение в кандидаты. Выдвигали их трудовые коллективы ― заводов или, скажем, колхозов-совхозов. Как только выдвинули, надо двигаться дальше, и следующая стадия ― поддержание выдвинутого кандидата народом. Суды были народными, и судьи тоже ― народными. Опять же, за исключением краевых: те были не "судьи", а "члены". Не шутка, так в законе написано: "член краевого суда" или, например, "член Верховного Суда" ― такой-то такой-то. Все остальные судьи ― районные и городские ― назывались именно "судьями" и именно "народными".

Проходив год в лейтенантах, Николай Судякин сдал документы на выдвижение и стал кандидатом в судьи. Документы сдавались в отделы юстиции, тогда ещё не разогнанные. Сдавались вместе с кандидатами. Буквально ― с рук на руки. По коридору нетерпеливо прохаживался взад-вперёд молодой интеллигентный толстяк в очках, к которому главный специалист по отбору и подвела Судякина.

― Знакомьтесь, ― сказала она Петровичу, ― это за вами.

― Шустриков! ― представился, резво подбежав к нему, толстяк и энергично пожал руку.

― Судякин, ― назвал себя кандидат.

― О, какая фамилия! Подходящая! Зовут Николаем? Хорошо! Ну что, поработаем? А то район без судьи уже два года, служитель фемиды из соседнего наши дела рассматривает. А он, между прочим, не член партии. Вы член партии? Хорошо.

Судякин вступил в КПСС ещё в универе, на последнем курсе. Заблаговременно карьеру себе готовил.

Толстяк оказался третьим секретарём райкома партии, отвечавшим за идеологию, и подбор судьи входил исключительно в его компетенцию. Оставалось поехать в район, в какой-нибудь трудовой коллектив, чтобы выдвинуться.

― Вот завтра и поедем, ― взял быка за рога третий секретарь. ― Вы как добираться будете? Если что, я на машине ― довезу.

― Да... я.... ― замялся Судякин, не ожидая такого стремительного развития событий. ― У начальства отпроситься надо.

― Хорошо, идите отпрашивайтесь, а завтра подходите к гостинице... ― Шустриков назвал самую фешенебельную гостиницу в городе. Ещё бы! За судьёй приехал, а не на какое-нибудь бюро крайкома.

Утром следующего дня, не сказав начальству, куда поехал, предупредив только старшего участкового, чтобы в случае чего прикрыл, Николай отправился вместе с партработником на зелёном уазике в неизвестность: сначала в далёкий районный центр, затем ― в село Долгое, где располагалось правление колхоза "Золотая рожь". Пейзаж вдоль дороги успокаивал, настраивал на лирический лад, и Судякин думал, что вот сейчас его жизнь делает крутой вираж. Часа через три поскучнело: ровный асфальт сменился пыльным шляхом, а потом и колдобинами. Уазик трясло, и Судякин подпрыгивал на заднем сиденье, стукаясь головой об крышу неприхотливого транспортного средства.

Вернуться он планировал к вечеру, да ошибся в расчётах. До района, в котором ему надлежало скоро стать властителем человеческих судеб, путь был неблизкий, а село Долгое было ещё дальше. По пути секретарь говорил без умолку ― разговорчивый оказался, не зря идеологией заведовал. Из его речей Судякин узнал, что село Долгое потому так и назвали, что до него долго ехали первые переселенцы ― ещё по столыпинской реформе.

― Ехали на перекладных, ― вещал Шустриков, ― сначала до города на поезде, а потом кто на чём. Несколько дней добирались. В центре села даже памятник стоит первым переселенцам: камень такой большой, а на нём высечено, что на том месте высадились несколько семей из Белоруссии. Говорят, из Могилёва. Сначала был хутор Долгий, потом село стало. Вам будет интересно. Не переживайте.

Судякина волновало, когда он вернётся, потому что на планёрке утром начальник обязательно про него спросит. Если старший участковый соврёт что-нибудь, то пронесёт. А если не соврёт...

В Долгое приехали к вечеру. На стенде возле клуба висел плакат, на котором жирными буквами в самом верху чернело: "Сегодня в клубе состоится расширенное собрание колхоза "Золотая рожь"". Тут же указывалась и повестка собрания ― так же жирно, и потому было видно за сто метров и слепому: "Выборы в краевые народные судьи. Явка обязательна!" Чуть ниже ― помельче: "Выборы народного депутата". Ещё ниже и ещё мельче ― сползающей вниз строчкой: "Выборы пастуха". Последним вопросом в повестке значилось "Разное".