Склад был оборудован "новейшей" системой охлаждения, которая частенько выходила из строя из-за электропроводки. В помещении всегда стояла сырость, и проводку замыкало.
- Луконин, а почему опять холодильники не работают? Между прочим, на складе установлена новейшая система охлаждения. Ты знаешь, сколько она стоит в валюте? - периодически докапывался Пузо.
- Так сыро же, товарищ майор. Но я мигом!
Так, через месяц после очередного устранения поломки купленной за валюту системы, Лука получил одобрительный кивок Пузанова, а я позавидовал. Потому что по прошествии месяца кивок означал для Луконина присвоение очередного солдатского звания. И начало этому было положено. С такой проводкой Луконин мог вполне дослужиться и до старшины.
Про бром Лука говорил с заговорщическим видом, типа сообщал о нём исключительно по секрету и только своим в доску.
- Сам видел, но это военная тайна, - шёпотом разглашал её Лука. - В углу на складе - несколько бочек. На них "Бром" написано.
Он врал напропалую, а я всё равно верил. Надо ж, в самом деле, было поверить хоть в какую-то причину, по которой наше мужское естество целый год не давало о себе знать и никак не проявлялось. Ещё б не заволноваться!..
... - А я спрашиваю его: "Почему без строя вне расположения части?" А оне мне отвечают: "А я выполняю особо важное задание!" А у самого на лбу написано: преступник. А милиция-то читать умеет!
Начальник штаба уже пятнадцать минут распекал на разводе в двадцатиградусный мороз и с пургой в лицо в придачу невысокого солдатика из третьей роты. Нарушитель стоит, опустив голову, принимая на неё громы и молнии. Срочник бегал взводному за сигаретами в ближайший ларёк возле остановки и попался на глаза вездесущему Лому. Естественно, непосредственного начальника солдат не выдаёт, но и дальше невразумительного "я... приказ... послали..." ничего выдавить из себя не может.
А Лом, забыв уже про самого солдата, продолжает:
- И последнее: чтобы без строя вне части я никого не видел.
Это "и последнее" по счёту уже четвёртое. Солдаты продрогли и, переминаясь с ноги на ногу в ожидании последнего "последнего", потирают замёрзшие уши.
Стоящий рядом замполит батальона, желчный и нудный майор Угрюмов, прозванный Чёрным майором, в морской форме, тоже пытается вставить своё воспитательное слово, но ему это не удаётся. Чёрный майор держал всех нарушителей за агентов заграничных спецслужб. По крайней мере, на словах. Он и сейчас готов обрушиться на бедолагу и причислить его к какой-нибудь иностранной разведке, но начальник штаба уже исчерпал лимит и времени, и обвинений, и Угрюмов наклоняется к нему и что-то шепчет на ухо. Солдаты тоже считают, что пора заканчивать.
Начштаба одёргивает шинель и командует:
- Батальо-о-он, смирно! Напра-а-а-во! Торжественным маршем! Поротно!
Забытый нарушитель пулей несётся к своим, чтобы встать в строй и прошагать мимо трибуны.
И тут выбегаем мы, пятеро бравых музыкантов: трое - с дудками, двое - с барабанами, большим и малым. На большом барабане сверху прикреплены тарелки.
Наш батальонный оркестр состоял из сержанта Миши Чугункина (он же Чугунтий) с трубой, Луки с баритоном, Рекса, выделывавшего импровизы на малом барабане, Рыжего, с большим барабаном и тарелками, долбившего в них с яростью, а порой и невпопад, ну и меня с тубой.
Проиграв перед докладом Лома командиру части встречный марш по случаю того, что батальон построен, мы уходили в дежурку, где и отсиживались, чтобы не замерзли трубы. Там и слушали ломовские "и последнее". Главное было успевать вовремя выбегать в паузе между "шагом" и "марш", чтобы грянуть во всю музыкальную мощь.
Чугунтий взмахивал трубой, и над плацем раздавалась "Тоска по Родине". По отзывам сослуживцев мы знали, что под наши марши, особенно под "Тоску...", которую солдаты звали "Доской по морде", ноги у шагавших подкидывались сами. После развода мы уносили инструменты в музыкалку, а потом расходились кто куда: Лука бежал к своей мясорубке и "новейшей" системе охлаждения, Чугункин с Рыжим - на свинарник вылаживать хряков и гонять крыс, а мы с Рекстиным - в танковые боксы монтировать тяжеленные траки на Т-72.
У Рекса был классный тенор, но похвастаться им ему было негде. В боксах, кроме суровых и молчаливых железных монстров, гревших свои носы-пушки в ожидании следующих стрельб, других слушателей не было. А ещё там было холодно.
- Боюсь, что от такой холодрыги мой голос скоро сядет, - сокрушался Рекс. - И моя мечта петь в Большом театре накроется медным тазом.
Я предложил ему попробовать распеваться в заведении Чугунтия. Однажды, когда мы выпивали у него на свинарнике, после второй рюмки Рекс завопил во всю глотку! Его вопли пришлись по вкусу свиньям: лениво хрюкавшие во всех углах, они неожиданно затихли.
- Я не понял, - удивился Чугунтий. - Ну-ка повтори.
Он спел ещё раз, и мы удостоверились в том, что баритон Луки не идёт ни в какое сравнение с голосом Рекса. И ещё убедились: его голос достоин лучшей аудитории, чем армейский свинарник, даром что у того отличная акустика. Когда резонируют стены, поросячье хрюканье превращается в стенания о пока не достаточном откорме для забоя.
- После твоих арий у меня три свиноматки опоросились. Аккурат после арии Надира. Я за тебя Пузо словечко замолвлю. Может, "соплю" получишь, ― подначивал Рекса Чугунтий.
Ария Надира о счастье из оперы "Ловцы жемчуга" сделала своё дело: свиное поголовье резко пошло вверх. Да, в счастье нуждаются даже свиньи. Чугунтий вёл наблюдения, увеличение опороса зафиксировал и связал его именно с ариями в исполнении Рекса. И потому не раз просил Пузо повысить новоявленного певца в звании. Но убедить майора в способности Рекса влиять на поголовье не удалось, и тот все два года так и прослужил рядовым.
- Защита Родины есть не просто священный долг - это есть конституционная обязанность, - напутствовал Чёрный майор. Эту фразу он произнёс 1460 раз, повторяя её дважды в день. В отличие от ротного батальонный замполит был на своём месте.
Всё началось с первого жмура. Чугунтий объявил о нём так, как будто нам предстояло играть встречный марш на докладе у самого министра обороны:
- Завтра после развода - общий сбор в музыкалке.
Миша Чугункин в нашем духовом квинтете был старшим, и ему поручили отыграть на похоронах какого-то капитана, сгоревшего при исполнении "конституционной обязанности".
Когда на следующий день нас привезли в небольшой двор, где уже стояло какое-то количество скорбного народа, Чугунтий сразу подошёл к девице в чёрном и деловито осведомился:
- Откуда состоится вынос тела?
Вопрос не праздный: нам надо было правильно встать для того, чтобы по взмаху трубы Чугунтия вовремя начать играть траурный марш. С момента выноса гроба из подъезда и установки его на табуретках для прощания мы играли известное произведение Бетховена7. Пронос до катафалка сопровождался Шопеном8. Потом предстояло всё это повторить уже на кладбище, но в обратном порядке, и получить свои законные сто пятьдесят граммов на брата. Налить водки музыкантам на жмуре - ещё более священный долг для распорядителя похорон, чем такой же конституционный - по защите Отечества. Про водку Чугунтий никогда не забывал. Он не только руководил оркестром - ещё и свинарником заведовал. В силу последнего обстоятельства всю водку он забирал себе. Говорил, что при кастрации хряков без стерилизации никак нельзя. А водка для этого дела в самый раз.
Распорядитель - вдова капитана, она же девица в чёрном, - была молода и хороша собой. Мы с Лукой успели это заметить. Во время пауз между Бетховеным и Шопеном Лука шептал мне, что вдова на него та-а-ак поглядывает... Оставалось запомнить адрес. Луконин не моргнув глазом сказал, что вдову никак нельзя оставлять одну в таком состоянии.
