Игнат, с руками под курткой, носом в пиликающем телефоне, даже не заметил. А Кардашев смущённо хмыкнул в ответ на изумлённый взгляд Марины:
- Не обращайте внимания, Марина Павловна. Это же Сергеич. Его тут все знают. Он со странностями.
- Да уж, - уязвлённо пробормотала Марина, оглядываясь на нос катера.
Кардашев наклонился к ней поближе:
- У него пять лет назад в Крымске жена и сын погибли, в наводнении. Остались только невестка и внук. Они в посёлке живут. Пенсия у Сергеича маленькая, внук болеет. Вот он и промышляет, как может: рыбу ловит, по хозяйству помогает, кто согласится. Сосед наш его привечает, хотя работу ему даёт больше для виду - садовник из Сергеича абы какой. Хороший у нас сосед, Марина Павловна, сострадательный... да... - художник рассеянно посмотрел вдаль. - С тех самых пор у Сергеича с головой не всё в порядке. В суеверия всякие верит, то инопланетян ловит, то русалок, то леших. Учитывая, что он ещё и выпить любит... Пару недель назад весь посёлок переполошил - утверждал, что собственными глазами видел на острове русалку с хвостом, рыжую, с волосами до пят. Не вы ли, Марина Павловна, сподобились?
- М-м-м-м, - Марина призадумалась, - насчёт хвоста и 'до пят' не знаю, а до острова несколько раз плавала. Там здорово, тихо... Бедный Сергеич.
Она посмотрела назад и встретилась глазами с подозрительным взглядом садовника, оба смутились и отвернулись.
... Жена начальника маяка, Яра Тимофеевна, устроила для Марины маленькую экскурсию:
- Нам, конечно, не положено, режимный объект, но Терентич очень просил. Вы ему, кстати, кто? - женщина с любопытством обернулась. - Родственница?
Они поднимались по узкой винтовой лестнице внутри маячной башни, вдоль пахнущей известью белоснежной стены.
- Я дочь его друзей, - соврала Марина, вспомнив наставления художника. 'Марина Павловна, нам же не нужны лишние... предположения на наш счёт'.
- Отдыхаете у нас?
- Да... и подрабатываю... у Гео... дяди Гоши.
- Тогда понятно. Ну, заходи. Вот наша святая святых, так сказать. Ради неё мы тут и живём.
- Какая красивая, - восхитилась Марина, разглядывая линзу на металлической подставке, напоминающую калейдоскоп из переливающихся на солнце стёклышек.
- Ото ж, - с гордостью сказала женщина. - При свёкре моём внутри ещё керосинка горела, сейчас электричество, автоматика. Если света нет - дизель включаем. Кажется издалека, что свет мигает, а он не мигает - эффект такой.
По дороге вниз Яра Тимофеевна, разглядев в Марине благодарную слушательницу, с воодушевлением продолжала рассказывать:
- Маяку сто сорок лет. Раньше такой же стоял на островке, там, где Терентич сейчас живёт. Но потом его разобрали, и новый там чуть дальше в море поставили. А мы здесь уже тридцать годков. В войну тут прожекторный пункт был, но его разбомбили. Потом маяк заново возвели. Идём поскорей, а то нарушаем. Сейчас мужики шашлыками займутся, а мы с тобой салатику нашинкуем, капуста, огурчики. Мальчишки наши мидий наловят - на противень и на мангал. В доме вам тоже нельзя, он на территории, мы вам на пляжике и палаточки, и костерок... Тут вечерами прохладно уже, одевайся потеплее, уж очень ты худенькая, светишься прямо насквозь. Терентич там тебя хоть кормит? Или Игнатка всё съедает? А кот ваш там как? Не лопнул ещё?
Марина так наелась шашлыков, что даже аромат, доносящийся от мангала с мидиями, пузырящимися в соку и хрустко лопающимися, не заставил её встать с насиженного местечка под тёплым спальником. Море к ночи расшумелось, небо развернулось над головой светлячковым полем. Работники маяка отправились спать, и только подростки, внуки Петра и Яры Тимофеевны, сидели у костра и хохотали детскими голосами, внушая Марине искреннюю зависть. Игнат посидел с ребятнёй, подкатил джинсы и прохаживался в прибое, рискуя упасть и утопить мобильный, в котором он опять слушал что-то какофоническое.
Подошёл Кардашев, протянул Марине бумажную тарелку с мидиями, сел рядом, скрестив перед собой морщинистые руки, глядя на внука, хмыкнул:
- У них у всех сейчас мерило времени - зарядка на телефоне. Восемьдесят процентов - жизнь, тридцать процентов - паника, пять - тлен и безысходность.
Марина улыбнулась и сказала:
- Я однажды потеряла наушники в Стокгольме. Они зацепились за чью-то сумку на переходе и выпали из гнезда. Зажёгся красный, и я не успела догнать ту женщину, осталась без музыки, надолго, на две недели. Денег не было, а хорошие наушники стоили дорого. Это были самые тяжёлые две недели. Самые тяжёлые недели в самый тяжёлый месяц моей жизни.... Георгий Терентьевич, почему вы ко мне так добры? Поселили у себя, хорошо платите, относитесь как к родственнице, подарили такой замечательный день...
- Ругаю...
- Всего один раз. Я заслужила.
Кардашев потёр губы и сказал:
- Потому что вы мне небезразличны. Не пугайтесь, без седины в бороде и бесов в рёбрах. Художники часто влюбляются в своих моделей, а писатели - в персонажей. А ещё в траву, деревья, волны, которые они пишут и описывают... Мне трудно ответить на ваш вопрос. Я человек верующий по-своему. Религия моя такая, что я служу Богу своим талантом. Шёл я к этой вере тернистыми тропами, с самой молодости, когда предпочёл 'серьёзное' дело легкомысленному искусству, и в зрелости, когда вернулся к тому, в чём и сейчас вижу своё предназначение. Ангелом моим и вдохновителем была моя жена - вошла в жизнь мою, осенила и... улетела. Всю жизнь говорила мне рисовать, а я не слушал, не понимал. Думал, вот мой предел - работа, зарплата, конвертики от пациентов. Зато после смерти Анжелы ничего уже нужно не было. И я запил... Я разговорился, не спросив, надо ли вам это.
- Рассказывайте дальше, пожалуйста.
- А вы ешьте, ешьте, вкусно ведь... Запил я не из-за смерти жены. Наоборот, уход Анжелы побудил меня снова рисовать. Но со мной стало кое-что происходить в клинике... Я ведь после довольно поздней интернатуры работал рентгенологом. Опыт у меня был большой, практический, меня ценили. Пациентов я... чувствовал. Иногда с первого взгляда мог сказать, кто выживет, а кто нет - просто знал. Меня это пугало, и я особо на этот счёт не распространялся... И вдруг... все эти люди... страдальцы, умирающие... опухоли, метастазы, понимаете? Таких было много, большинство - ко мне с простыми случаями не посылали. Я всегда абстрагировался, отстранялся, а тут пошло́: эмпатия, боль душевная такая, что ночами не спал. Во всех чудились те страдания, что Анжела перенесла перед своим уходом. Все они чьи-то матери, отцы, дети... Понимал, что это неправильно, непрофессионально, но увы, продолжать не смог. Выдержал только пару лет, после первого же гонорара за картину - уволился. Зато в живописи всё, что захлёстывало меня с головой, становилось благом. И сейчас становится. Вот и ответ на ваш вопрос: когда я не слышу чужих эмоций, когда вокруг не происходит ничего, что трогает меня за сердце, мне становится скучно жить: я ем, сплю, гуляю, общаюсь с роднёй и... не рисую. Я два года ничего серьёзного не писал. И вдруг... Спасибо Боре. У него другой дар - нюх на то, к чему люди потянутся. Он к вам потянулся, а за ним и я... Как ни прискорбно и не ... стыдно мне это констатировать, но у меня к вам потребительское отношение, Марина Павловна.
- Поэтому вы на меня злились?
- Да. Чувствовал, что вы притворяетесь. Пытаетесь спрятать свои чувства глубоко внутри, но там они ... умирают, и вы с ними... Вы мне интересны. Вы дружите с моим внуком, у которого в приятелях только охламоны, при этом умны и ответственны, поёте, когда думаете, что рядом никого... я разбираюсь в классическом вокале и музыке, как вы уже могли заметить, и знаю, что вы далеко не любитель. Я видел запись с недавнего рок-концерта в каком-то новом клубе, внук показал - вы очень многогранны. Про ваши отношения с Борисом я вообще молчу - наш Казанова крайне редко терпит поражение. Вы меня удивляете. Это как раз то, что мне нужно сейчас.
