Альбус сидел в библиотеке и с каждой секундой презирал себя все больше. Чем дольше он ждал, тем яснее ему было, что Скорпиус не придет, но все же Альбус продолжал ждать, потому что не имел представления, что ему еще делать и куда идти.
Он чувствовал себя идиотом, ведь очевидно, что после случившегося Малфой и носу из своей гостиной не покажет. Но Альбус до сих пор не мог поверить, не мог смириться; он даже не мог полной грудью вдохнуть. Его накрыла, как стеклянным колпаком, всего одна мысль. Скорпиус и Джеймс…
Альбус судорожно выдохнул, стараясь унять судорогу, скрутившую живот. В руках у него был второй том «Искусства зельеварения в мировой культуре», но он так и не продвинулся дальше введения: каждую строку приходилось перечитывать по два раза.
Все сейчас казалось неправильным.
Дело было даже не в том, что Скорпиус презирал Джеймса за испорченный первый курс, Джеймс в последние пару лет проявлял к Скорпиусу интереса ровно столько, сколько проявлял к флоббер-червям, а романтическая связь была между ними еще более нереальна, чем отношения Розы и дяди Невилла, нет. Все, что случилось, было странно, но не будь Джеймс его братом, а Скорпиус — просто парнем со Слизерина, Альбус бы даже, наверное, не стал заглядывать в чертов Омут Памяти, который разлетелся по рукам в миг после завтрака. Но Альбус заглянул, а то, что он там увидел, без малого разбило ему сердце.
Невероятный и весь такой неземной Скорпиус, его друг и недостижимый идеал, вдруг рухнул для Альбуса с небес. Он больше не казался Альбусу ни сильным, ни достойным, не верил больше Альбус его наивным серым глазам. Он хотел бы возненавидеть Малфоя, как того добивался, вероятно, Джеймс, когда затеял свою большую игру, но не мог. Альбус прикрывал глаза, и перед глазами проносились снова и снова грязные, пошлые картины из Омута, но вместо ненависти или презрения Альбус чувствовал только глухую боль в солнечном сплетении, будто в него влетел блайджер, а он забыл надеть защиту.
Не получалось ненавидеть, даже когда в ушах звенели слова Джеймса про пятьдесят галеонов, и то, с какой легкостью Малфой согласился на его предложение.
Неожиданно напротив него на диван вишневого цвета приземлилась чья-то сумка, а следом за ней буквально упал Скорпиус Малфой.
— Привет, — как ни в чем ни бывало, поздоровался он и дежурно улыбнулся. — У тебя нет ничего съедобного с собой? На обед на наш стол опять подали вчерашнее, серьезно, Ал, кто-то уже должен этим заняться…
Альбус озадаченно моргнул, не веря своим глазам. Скорпиус выглядел абсолютно так, как и всегда: взъерошенные светлые волосы торчали во все стороны ледяными сосульками, а лицо выражало насмешливую надменность. Как будто, ничего не произошло. Как будто он и сам не знает, сколько людей видело Омут, где его на шелковых простынях трахает Джеймс Поттер.
Альбус с неловкостью отвел глаза, смотреть после увиденного на Скорпиуса было почти физически больно. От Скорпиуса это не укрылось, и он тотчас помрачнел, и перемена была настолько разительной, будто с лица слетела маска.
— Значит, ты видел, — тем не менее, ровным голосом и совершенно спокойно сделал вывод Малфой.
Альбус на него старался не смотреть, неопределенно кивнув в пространство перед собой.
— Понравилось? — Малфой сказал это в прежней манере, но в конце голос его дрогнул и неожиданно в нем пробились жалобные нотки. Он мгновенно продолжил, стараясь равнодушием скрыть пробоину в своей защите: — Не знал, что тебя подобное интересует. Любишь подглядывать?
— Не интересует и не люблю, — дернул плечами Поттер, и сам удивился, как его голос ничем не выдает то отчаяние, что рвалось сейчас наружу. Сам не зная, зачем, он вдруг стал оправдываться: — Я даже не знал, что там. Мне дал в руки флакон Колин и сказал, что это что-то невероятное.
Альбус рассчитывал, что Малфою будет плохо из-за гадких воспоминаний в Омуте, из-за того, что личное, интимное воспоминание стало вдруг предметом насмешек, и, пусть Малфою было бы не так плохо, как Алу, но Скорпиус все же должен был переживать. Альбусу хотелось, чтобы Скорпиус страдал!
Но Скорпиус отказывался страдать, демонстративно игнорируя позор, которым покрыл его Джеймс, и Альбус чувствовал уже почти физическую потребность сделать больно человеку, который принес столько боли ему, который предал его чувства, даже не зная об их существовании.
— И что? — вырвался нервный смешок у Малфоя. — Действительно невероятно, как говорят?
— Не знаю, — снова неопределенно дернул плечами Альбус, буравя свои коленки тяжелым взглядом. — На любителя.
Они молчали какое-то время, в том отделе библиотеки, где они сидели, традиционно было пусто, но за далекими стеллажами раздавалось шуршание страниц и чьи-то приглушенные голоса. Когда Альбус решился поднять глаза, то увидел, что Скорпиус теперь тоже избегает смотреть на него. Посеревший Малфой, не отрывая взгляда и не моргая, уставился в окно над головой Альбуса.
— И что теперь? — наконец подал голос он.
— Это не у меня надо спрашивать, — медленно качнул головой Альбус. — Это ведь не моя проблема.
Смотреть на Малфоя было больно, но неожиданно приносило облегчение: глухое отчаяние и непонимание вдруг обострялись, кололи в самое сердце, и обида находила выход, Альбус мог дышать ровнее, мысли не вертелись вокруг одной только мысли, о том, что губы Скорпиуса в том Омуте были такими алыми и распухшими от поцелуев, что его было не отличить от раскрашенной шлюхи. Но хуже всего было то, что он чувствовал к Скорпиусу, до сих пор было в его груди. Исколотое, разорванное чувство тихо скулило, но отказывалось умирать; и хотя оно приносило боль, Альбус не мог с ним проститься.
— А это проблема? — по-прежнему равнодушно переспросил Скорпиус, гордо вздергивая острый подбородок.
Он вдруг сел поудобнее, закинув ногу на ногу, и с вызовом посмотрел на Поттера.
Тонкие губы изогнулись в кривой улыбке, весь его вид говорил о том, что ему, по большей части, наплевать на то, что произошло. Альбус вспыхнул, чувствуя, как закипает в нем раздражение.
— А для тебя это нормально? То что вся школа видела, как ты… Как ты и Джеймс… — Альбус задохнулся, хватая судорожно воздух ртом и снова отвел глаза. Как же он мог так ошибаться?
Обиднее всего было то, что Джеймс трахнул Скорпиуса, как обыкновенную потаскуху из Паучьего Тупика, в то время как Альбус относился к Скорпиусу, как к хрустальной вазе. И он даже не думал, что можно так безразлично, так грубо…
— Ненормально, что вся школа видела, как мы трахаемся, — Скорпиус скучающе наклонил голову, — или то, что мы все-таки трахаемся?
Альбус молчал так долго, что Скорпиус, очевидно, потеряв надежду услышать ответ, добавил:
— Мне вот кажется, что ненормально указывать, что нормально, а что нет.
— Ты прав, это вообще не мое дело, — Альбус встал с места с пылающими щеками и уже сделал два быстрых шага к выходу, когда Скорпиус неожиданно перехватил его руку.
— И что — это всё? — голос окончательно подвел Скорпиуса, он сорвался на жалкий всхлип, и, будто сам испугавшись, едва не выпустил руку Альбуса, но затем лишь сильнее впился в нее ногтями.
— Что — всё? — устало переспросил Альбус, машинально опуская глаза на цепкие пальцы, лежащие на своем предплечье.
Голубые вены на тонких запястьях бросились в глаза, и Альбус уже не смог остановить воображение: эти же руки, царапающие чужую спину, сминающие простыни под приглушенные стоны, и Джеймс… Сердце дрогнуло, но вместо того, чтобы бежать прочь, Альбус, стараясь не обращать внимания на капкан, который держал его руку, опустился на диван рядом с Малфоем.
— Отпусти, — попросил он, неуверенно дергая рукой, и Малфой тотчас от него отцепился, с неловкостью сцепив руки в замок на своих коленках.
— Ты меня презираешь? — еле слышно спросил он, не поднимая глаз.
Альбус промолчал, он и сам не знал: презирает он Скорпиуса или нет. Вероятно, презирает. Вероятно, он больше не сможет забыть то, что увидел, и ничего уже не сможет быть по-прежнему. Но и забыть Скорпиуса у него вряд ли когда-нибудь получится, поэтому вместо ответа Альбус медленно пробормотал:
