– Вы что, издеваетесь? Он серьезно?

– Я же не сказал, что это запрещено, – произнес адвокат. – Я сказал, что мы не советуем.

К ним подошли багроволицый мужчина и женщина с красными глазами. У него были темные волосы, как у Бесс, а у нее такая же пышная фигура. Значит, родители. Приземистая мать, безвкусно одетый отец. По сравнению с Балкомбами они смотрелись как бедные родственники, эдакие фермеры из села.

– Что случилось, солнышко? – спросил отец.

– Меня допросили и теперь хотят отправить домой.

Родители обернулись к Кэрол Кент.

– В их словах есть резон, Бесс, – мягко сказала она. – По закону ты имеешь право остаться в зале, но присяжным это не понравится. В подобных случаях, знаешь ли, когда на кону твое слово против его… Тебя могут счесть мстительной.

– А я и хочу отомстить! Я бы ему член отрезала! – Бесс издала злой громкий смешок.

Отец смутился. Адвокат и Кэрол одновременно шикнули, а мать попыталась обнять Бесс. Та отбросила ее руку, резко выдохнула и продолжила уже тише:

– Мне только что пришлось все заново пережить, а он сидел там и моргал, как олененок. Да чтоб с ним самим такое сделали!..

– Я понимаю, – сказал адвокат. – Прости, я не подумал. Мне и самому гадко это советовать. Если хочешь все видеть и слышать, я не стану отговаривать. Только предупреждаю: у нас больше шансов выиграть дело, если тебя не будет. У присяжных своя логика.

– А почему вы раньше не сказали?

Кэрол повернулась и что-то произнесла, я не разобрала.

– Думали, меня это собьет? – Бесс будто утратила весь свой запал. – Что ж, может, вы и правы…

Она умолкла на полуслове и пошла прочь, держась неестественно прямо. Глядя девушке в спину, я поняла: лишь гордость не позволила ей разрыдаться. Родители поспешили за дочкой, подхватив с двух сторон, и исчезли в лабиринте коридоров.

– Черт, получился обратный эффект, – сказала адвокату Кэрол Кент. – Ну ничего, я все улажу.

Я обвела взглядом комнату и заметила блондинистую журналистку, укрывшуюся в листьях плюща. Она тыкала пальцами в телефон. Хотя никто не смотрел на меня, я обошла холл и укрылась за другой колонной.

– Привет, это Элли. Хорошие новости. Можем печатать. Классический случай – слова жертвы против слов насильника, прямо как по учебнику. Половина баб из присяжных уже от него без ума. Ага, ага… Чуть всхлипывала, но говорила толково. Смотрела прямо на него. Обычно жертвы отводят взгляд, а эта злющая ведьма. Якобы он подошел к ней, подкатил, она отшила, а он не понял, обычное бла-бла…

Мне захотелось выбить у нее телефон.

– Звучало убедительно – до перекрестного допроса. Адвокат Балкомбов порвал ее версию в клочья.

Усилием воли я подавила бушевавшую ярость и перестала воображать ужасную сцену, о которой рассказывала эта Элли. Надо было услышать конец истории.

– Плюс еще история с депрессией. Такое не работает. Единственное, что можно сказать в пользу несчастной толстухи, – она не в той форме для случайных связей. Карту с беззаботным перепихоном разыграть не выйдет.

У нее что-то спросили.

– Узнаем, когда его допросят. Знаешь, я насмотрелась, как на волю отпускают даже тех, кто нападал внезапно в темном переулке, так что… В общем, передай боссу, что я застряла здесь на неделю. Буду обхаживать невесту Балкомба, может, удастся взять интервью. Если его отпустят – она станет героиней, если посадят – несчастной жертвой подлого обманщика. К тому же она красавица, как раз для первой страницы. Пусть в редакции поищут ее снимки.

Гнев клокотал во мне, будто лава. Изо всех сил сдерживая извержение, я отправилась в туалет, чтобы подставить запястья под холодную воду. Эту хитрость мне подсказал папа, когда учил меня обуздывать нрав. Потолки здесь были гораздо ниже. Да и в целом комнатушка оказалась довольно обшарпанной, явно знававшей лучшие времена. Одна кабинка была занята, другие стояли распахнутыми. Очевидно, люди не задерживаются в здании суда. Сначала набегает толпа, потом залы стремительно пустеют. Я открутила кран и подставила запястья под воду в ожидании, когда утихнет ярость.

Дверь кабинки за спиной распахнулась. В зеркало на меня смотрела Бесс.

Вспомнились предупреждения Кита и Кэрол Кент – нам нельзя разговаривать.

Правильнее всего было бы выйти, но передо мной стоял живой человек, которого к тому же только что «в клочья порвали» на трибуне свидетелей. Я ободряюще улыбнулась.

– Привет!

– А, это ты, – резко сказала она, однако улыбнулась в ответ. Затем вдруг посерьезнела, заглянула в каждую из кабинок и метнула взгляд на дверь. – По правилам, нам нельзя разговаривать.

Судя по тону, она сказала это больше из опасений, что из-за нашего разговора распадется дело, нежели из-за того, что ей неприятно меня видеть.

Хлопнула входная дверь, и мы обе подскочили на месте, но это был всего лишь сквозняк.

– Все нормально, я знаю, что нам нельзя обсуждать дело. Я слышала, что адвокат просил тебя не приходить завтра.

– Кто? А, это не адвокат, а его приспешник, работает в соцслужбе.

Бесс сняла пиджак и осталась в черном платье без рукавов. Я страшно удивилась. Ее руки, которые в тот раз показались мне безвольными, как веревки, на самом деле были крепкими и мускулистыми, а плечи широкими, совсем как у Кита. Не надо быть специалистом по женской психологии, чтобы понять: тогда она растерялась и не смогла сопротивляться. Выпуклые трицепсы говорили о многом. Я наблюдала, как Бесс намыливает руки. Мышцы бугрились под кожей. Хоть бы она не снимала пиджак, когда давала показания. Она не похожа на жертву.

Я еще не перешагнула порог зала суда, а уже думала как они.

– Наверное, так лучше. – Бесс ополоснула руки и стряхнула капли. – Не придется сталкиваться с ним и с его гадской семейкой. Они встали рядом с нами на парковке. Не поверишь, на чем они ездят! На огроменном «Ягуаре».

Бесс подалась вперед и уткнулась лбом в зеркало.

– Не знаю, как переживу эти дни, я ведь не буду знать, что там обо мне говорят. Он же ни слова правды не скажет, а все ему поверят. Ты его видела. От него все млеют. Если решат, что он прав, я не переживу.

Меня захлестнуло то ли сестринское, то ли материнское чувство. Повинуясь велению инстинкта, я двинулась к ней, не слишком отдавая себе отчет в том, что делаю.

– Бесс, – я положила руку ей на плечо, – ему не поверят, потому что он виноват. Я знаю, что видела.

Она слабо улыбнулась в отражении.

– А если нет?

– Если все же вдруг, и тебе надо будет поговорить с кем-то, кто тебе верит, ты просто позвони.

Я порылась в сумке в поисках, на чем записать номер, но нашла только рабочую визитку, такие давали всем секретарям. Я записала номер мобильного на обороте.

Бесс вымученно улыбнулась. Уголки ее губ подрагивали.

– Спасибо, – беззвучно сказала она. Затем сделала глубокий вдох и резко выдохнула. – Ладно, я пойду. Надо поговорить с Кэрол, а родители ждут на парковке. Нам еще обратно до Ноттингема трястись.

Когда она ушла, я прислонилась лбом к зеркалу. Больше всего мне хотелось узнать, о чем говорили в суде, но я не спросила, чтобы не усугублять ситуацию. Кит будет мной гордиться, когда я расскажу ему.

Я помчалась вниз по склону, на ходу распуская пучок. Мне стало легче, пусть завтра и предстояло оказаться за свидетельской трибуной. Бесс знает, я на ее стороне. И я надеялась, что это ее утешит, каков бы ни был исход.

Кит проснулся, когда я вставила ключ в замочную скважину, и обвел комнату удивленным взглядом. Веки у него чуть припухли. Он откинул одеяло, и я скользнула к нему прямо в одежде, прижавшись к обнаженному телу.

– Где ты была?

Не знаю, почему я это сказала:

– Да так, вдоль реки прогуляться ходила.

Моя первая ложь.

КИТ

18 марта 2015-го

Инстинкт говорит, что надо бежать в каюту. Как Лора, составить список того, что нужно сказать. Пятнадцати лет не хватило, чтобы подготовиться к разговору, нужен еще хотя бы час.