Вдова почившего императора - Екатерина I была женщиной безграмотной ( читать и писать она не умела и даже подписи за неё иногда ставила дочь Елизавета ), не очень хорошо разбирающейся в государственных делах ( но в общем-то добрая душой - при Петре I она многих спасла от смерти ) и поэтому два с лишним года её правления страной фактически руководили Александр Данилович Меншиков ( хотя, он тоже был не особый грамотей ) и созданный в феврале 1726 года Верховный тайный совет. Надо отдать всем им должное в том смысле, что Россия за это время не ввязалась ни в одну из новых войн и лишь по старой инерции немного "пободалась" на Кавказе с турками.

Охрана Евдокии Лопухиной в Успенском монастыре резко усилилась. Вот фрагмент указа новой императрицы ( читай - Меншикова ) от 4 февраля 1725 года ( уже через неделю после смерти Петра I ) капитану Маслову:

"По указу Ея Величества велено полковнику и шлютелбурхскому каменданту Бужанинову обретающихся въ Шлютелбурхе лейбъ-гвардиi подпрапоршика и солдатъ 68 человекъ отправить съ Алексеемъ Головинымъ въ Старую Ладогу къ Успенскому девичью монастырю, которымъ по прибытиi своемъ быть у тебя подъ командою i содержать караулы по пре(д)ложению вашему, и о всякомъ состоянiи васъ репортовать, i во всемъ поступать, какъ воинские правы повелеваютъ; да по требованию вашему на починку церкви и на пропитание обретающейся тамо персоне послать ныне денегъ сто рублевъ..." ( стр. 127, том 3, "Письма русских государей и других особ царского семейства", изд. Москва, 1862 г. )

Далее события начинают развиваться для Евдокии Фёдоровны совсем неожиданно. Во второй половине марта бывшая царица увозится из монастыря Старой Ладоги в Шлиссельбургскую крепость..., и там вместо ужесточения режима содержания наступает его резкое ослабление. Можно только предположить, что это Екатерина I чисто по-женски посочувствовала первой жене своего покойного мужа и решила смягчить условия содержания "ИЗВЕСТНОЙ ПЕРСОНЫ" - так стала теперь именоваться в официальных документах бывшая царица.

26 марта 1725 года князь Меншиков пишет шлиссельбургскому коменданту, что присылает походную святую церковь и "изволете оную поставить въ хоромахъ, где живетъ привезенная известная старица".

Я не думаю, что тюремную камеру называли бы "хоромами", а значит Евдокию поселили в сравнительно приличном помещении крепостного гарнизона. Как станет понятно из более поздних документов, для неё и прислуги был выделен отдельный дом.

Также Меншиков написал Маслову, чтобы тот забрал из Успенского монастыря в Шлиссельбург поваров и "для варенья ествъ велите сделать въ удобномъ месте поварню", а для религиозного "чтения оставшаго въ Ладоге понамаря возмите въ Шлюсенбурхъ".

На правописание Шлиссельбурга внимание не обращайте - в те времена этим не особо заморачивались и каждый писал на свой лад.

Примечательна приписка PS к этому письму: "Надлежащие къ церкве сосуды, такожъ, ежели потребны, и ризы, оные возмите на время изъ церкви; а впредь оные сосуды присланы будутъ"

В тот же день 26 марта Меншиков попросил Святейший Синод прислать для "походной церкви" антиминс - четырёхугольный плат из шёлковой или льняной материи со вшитой в него частицей мощей какого-либо православного мученика ( антиминс необходим для совершения полной литургии ). Кроме того было определено денежное и продуктовое довольствие иеромонаху, дьячку и трём келейным старицам.

Для интереса приведу годовое содержание иеромонаха этой походной церкви - "денегъ 6 рублей, муки ржаной 3 четвертi, пшеничной 2 четверика ( старые меры измерения объёма сыпучих тел: 1 четверик = 26,24 литра, 1 четверть = 8 четвериков. - И.Ш. ) солоду ячного 1 четверть, крупъ 4 четверика, гороху 1 четверикъ, семя конопляного 1 четверикъ, снетковъ 2 четверика, соли 1 пудъ, масла коровья 1 пудъ, масла конопляного четверть ведра".

Но вскоре новым распоряжение им всем добавили довольствие, включая денежное - иеромонаху начислили 10, а остальным по 5 рублей.

А на саму Евдокию посыпались неслыханные до той поры щедроты. Вот фрагмент письма Меншикова в кабинет-канцелярию:

"Ея Императорское Величество указала содержащуюся въ Шлютельбурху известную персону пищею довольствовать, чего когда пожелаетъ, и для того всяких припасов покупать, и пивъ и полпивъ и медовъ готовить з' довольствомъ, чтобъ ни въ чемъ нималой нужды не имела; а денегъ держать въ годъ по триста по штидесят по пяти рублевъ, а именно по одному рублю на день, да сверхъ того на одежду и на обувь давать оной персоне въ годъ по сту рублевъ" ( там же, стр. 133 )

Князь Меншиков до того "проникся заботой" о бывшей царице, что даже пишет ( 4 января 1726 года ) Маслову следующее - "... изволте на пищу содержащейся известной персоны покупать крупичатую добрую муку i держать папошники и пирошки и протчее кушанье ежедневно хорошее. Имеется-ль при ней для держания кушанья хорошей поваръ, такожъ почему въ день на пищу росходу, и когда сколько денегъ на содержание той персоны ты принялъ, и колико ныне за росходомъ на лицо имеется ? - прислать къ намъ обстоятельную ведомость".

Несмотря на такую "заботу", освобождать Евдокию из заточения Меншиков явно пока не планировал - на свободе бывшая царица представляла бы для этой власти потенциальную угрозу. И в то же время Александр Данилович, как человек неглупый, прекрасно понимал, что Екатерина I не вечная и что скорее всего следующим правителем будет подрастающий внук Евдокии - Пётр Алексеевич..., а вот когда это произойдёт, этого князь Меншиков предвидеть не мог..., но на всякий случай начал "стелить соломку".

В июне 1726 года императрица приказала по требованию "известной персоны" освятить престол "и для того посвящения пропустить шлютелбурхского собора священника, диакона и церковника одного".

Денег в государстве становилось всё меньше и меньше, бесконечные празднества и карнавалы подорвали и без того не богатую казну, оставленную в наследство Петром I. Казнокрадство при этом стало повседневной рутиной... К слову, когда через десяток лет государство захотело вернуть наворованные и спрятанные Меншиковым в европейских банках деньги ( до полумиллиона рублей ), то директора Амстердамского и Венецианского банков заявили, что выдадут деньги только наследникам Александра Даниловича..., и то, когда убедятся, что эти люди находятся на свободе и могут самостоятельно распоряжаться своим достоянием.

А пока что денег в казне было "с гулькин нос" и поэтому в своём письме ( 1 июня 1726 г. ) к Маслову князь Меншиков пишет следующее - "... Построенные въ Старой Ладоге въ Успенском монастыре келья i караулки, кои строены на собственныя iзвестной персоны денги, проданы, а взятые за помянутыя кельи i караулки денги отдайте оной персоне, записавъ у себя iмянно; также и то строение, которое ты построилъ своимъ коштомъ, продай же охочимъ людемъ повольною ценою". ( там же, стр. 135-136 )

Но продать эту недвижимость оказалось делом совсем не простым - на его защиту и неприкосновенность "грудью встало" как монастырское, так и местное начальство. Князь Меншиков 5 ноября был вынужден написать ладожскому асессору следующее письмо:

"Писалъ къ намъ капитанъ и гвардiи ундеръ-лейтенантъ Масловъ, что построенныхъ въ Ладоге при Успенском девичье монастыре иеромонашеской кельи и караульныхъ афицерскихъ и салдацкихъ покоевъ того монастыря игуменья къ продаже не допускаетъ, въ чемъ и ты чинишь запрещение. Того ради тебе симъ предлагаемъ: въ продаже построенныхъ за монастыремъ покоевъ запрещения не чини; понеже те покоi строены изъ собственныхъ известной персоны денегъ, а не на казенные".