На цистерне был закреплен черпак на длинной ручке, коим предполагается чистить выгребные ямы и дачные сортиры.

Один из бухариков забрался наверх, откинул люк, зачерпнул и метнул первую порцию в кое-как сплотившихся вокруг упавшего начальника РУВД сержантов.

В ту же самую секунду вошедший в раж Крысюк окатил сослуживцев из бранспойта.

Так развлекались еще минут десять — восставшие кидают дерьмо, Пенёк его смывает, чистые постовые кидаются вперед к цистерне, им навстречу летит хорошая порция свежих фекалий и они опять вынуждены возвращаться под импровизированный душ…

Наконец, запасы гуано истощились, вода в пожарной машине кончилась, а пэ-пэ-эсники изрядно притомились и замерзли.

К тому же, без руководящих указаний Мухомора рядовой состав просто не знал, что делать дальше.

Бухарик-говнометатель слез с цистерны и отступил к толпе бунтарей, сверля злыми глазками мокрых и понурых ментов.

— Ну, что? — хмуро предложил лидер восставших, сжимая в руках верный черпак. — Может, миром разойдемся?

— А-а, давай миром, — вздохнул старшина Педигрипалыч, кивнул Моромойко с Коганом, чтобы те волокли тело подполковника внутрь здания РУВД, и устало потопал следом за ними…

— Факинг хорошоу! — в который уже раз за минувшие четверть часа воскликнул британец.

— Тебе всё «хорошоу», — покачал головой протрезвевший от увиденного Соловец. — А ребятам не до смеха…

— Да-а, — протянул Виригин. — Не часто такое позыришь.

— Еще по одной? — предложил Ларин, никогда не забывавший о главном.

— Само собой, — согласился начальник ОУРа. — Наливай…

По итогам учений, обозначенных в документах как «Тренировочный разгон несанкционированного пикета, завершившийся массовыми погромами и порчей личного имущества посторонних граждан», были проведены три заседания специальной выездной комиссии Главка, подполковнику Петренко объявлен строгий выговор с формулировкой «уклонение от участия в воспитательной работе с личным составом», а майор Чердынцев представлен к ордену Мужества, которого он, впрочем, так и не дождался.

Присутствовавший на мероприятии в качестве зрителя местный литератор Марлен Цветаев, по паспорту — Мойша Аронович Блюмкин, был настолько потрясен зрелищем, что всего за год сотворил двухтомный философский роман в стихах под витиеватым и остромодным названием "Резус Радзинского[100]", в котором речь шла о роли дерьма, как оружии восставшего люмпен-пролетариата, и исследователях «гуанизации» общества, подвергающихся гонениям со строны властей.

Главный герой «Резуса Радзинского», микробиолог Шмулик Кац, всю свою жизнь посвятивший изучению состава естественных выделений разных групп населения, по описанию сильно смахивал на Чердынцева, чей героический образ накрепко впечатался в память Цветаева.

В дальнейшем Марлен получил за свое многостраничное поэтическое произведение премию «Анти-Цукер» и по морде от настоящего Эдварда Радзинского, возмущенного издевательским тоном Цветаева в отношении членов расстрелянной царской семьи, выведенных в романе как «противники гуанизации России»…

«МЫ МОГЛИ БЫ СЛУЖИТЬ В РАЗВЕДКЕ, МЫ МОГЛИ БЫ ИГРАТЬ В КИНО…» [101]

Обсудив последние политические события и посетовав на неповоротливую европейскую юстицию, раз за разом отказывающую России в экстрадиции разнообразных преступников типа сбежавшего в Швецию повара убитого мясоторговца или «представителя ичкерийского президента», опера накрыли разморенного самогоном и прикорнувшего в уголке Гея двумя бушлатами, и продолжили банкет.

— А чё там по нашему делу-то? — спустя час промычал осоловевший Любимов.

— Ах, да! — начальник ОУРа хлопнул себя ладонью по лбу и достал перетянутый черной аптечной резинкой ветхий органайзер. — Вроде, есть фамилия помощника депутата…

— Это хорошо, что депутат, — Виригин заворочался на скрипучем стуле. — Дело громкое, политическое.

— Какая фамилия у помощника? — пискнул из-под стола упавший туда Рогов, поудобнее пристраивая голову на плече храпящего Дукалиса.

— Линь-ко, — с расстановкой прочел Соловец. — Зовут Бесланом…

— Погоди-ка, — встрепенулся опоздавший из-за заклинившего в двери туалета замка и потому не видевший «учений» почти трезвый капитан Казанцев. — Линько?

— Линько, — подтвердил майор.

— Так я его знаю. Педик еще тот!..

Остававшиеся в вертикальном положении оперативники с интересом посмотрели на украшенного садо-мазохистским аксессуаром Казанову.

— Чё ты имеешь в виду? — поинтересовался хрипатый Любимов.

— То и имею! — обозлился капитан. — Что сказал!

— А откуда ты знаешь? — не отставал Жора.

— Откуда надо!

— А-а-а, — ехидно протянул экс-майор. — Тогда я-я-ясно…

Казанцев не стал ждать развития оскорбительной для него, как для заслуженного гетеросексуала, темы, достал свою раскладную титановую дубинку и коротко, без замаха, засадил ею Любимову между глаз.

Жора без звука свалился на пол.

— Ты это… полегче, — мягко пожурил подчиненного Соловец, опасливо скосив глаза на казанцевское «орудие производства».

— Не надо зарываться, — для всех разъяснил Казанова и спрятал дубинку.

С «голыбыми» капитан общался довольно часто, но только бухал.

— Так что там с Линько? — спросил Плахов.

— Он в соседнем доме живет. — хмуро сказал Казанцев, обитавший в коммунальной квартире почти в центре города, на набережной канала Грибоедова в доме под номером девяносто один.

— Как в соседнем? — удивился Соловец, неоднократно бывавший в гостях у сослуживца и смутно помнивший, что тот живет недалеко от Казанского собора. — Ты что, переехал?

— Почему? — растерялся Казанова.

— Дык я в ЦАБ[102] звонил, — пояснил начальник ОУРа. — Там сказали, что Линько живет где-то на Гражданке. У нас в районе. Я и обрадовался, что далеко ехать не нужно…

Капитан немного подумал, потеребил свой ошейник, вспоминая, не переехал ли он действительно на Гражданку, и отрицательно покачал головой:

— Не, Георгич, Линько точно в соседнем доме торчит. Я даже этаж знаю..

Казанова неожиданно умолк и посмотрел на товарищей по борьбе за законность тяжелым взглядом.

Но коллеги не стали интересоваться, откуда капитану известен этаж квартиры, где проживает «педик Линько».

Оперативник облегченно вздохнул и продолжил:

— У нас он, небось, только прописан. А реально тусуется в квартире своего депутата.

— Депутат тоже педик? — заинтересовался Виригин.

— Не знаю. — зло насупился Казанцев и достал дубинку. — Почему ты спрашиваешь?

— Просто так! — испугался Макс. — Для общего развития!

— Если Линько живет на Грибонале[103], то это многое меняет, — Соловец задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. — Не наша территория… И не наша подследственность.

— Дык мы убийствами вообще не должны заниматься, — вмешался Плахов.

— То есть? — не понял майор.

— Мы ж по наркоте специализируемся, — в мозгах у Игоря что-то явно перемкнуло. — Ты — начальник ОБНОНа, я — твой зам.

— Понятно, — Соловец кивнул Ларину. — Налей ему пивка…

Андрей подумал, что «друг Георгич» говорит эзоповым языком и от души перетянул Плахова резиновой дубинкой по почкам.

Игорь свалился на пол рядом с Любимовым и захныкал.

— Блин! Зачем ты его?! — подскочил майор.

— Ты ж сам сказал…

— Я сказал — «налей пивка»! Ты что, уже не понимаешь, что тебе говорят?!

— Ладно, бывает, — мрачно отреагировал Ларин и склонился над Плаховым. — Извини, Игорян…

— Давайте к делу, — пробормотал из-под стола Рогов.

— Действительно, — поддержал коллегу Виригин. — Иначе мы так до завтрашнего дня не управимся…