В то время моей сестре был уже год, подрастал то есть верный мой собеседник и близкий человек на долгие годы. Я читал романы и сказки, обнаруживая нередко, что сижу я в слезах после прочтения какого-то особенно эмоционального эпизода. На уроках чтения в школе порой такая эмоциональность подводила меня, когда накатывали на меня чувства героя так, что дыхание перехватывало и не мог я продолжать читать вслух перед классом.
В той, первой моей школе, в четвертом классе появился у меня еще один приятель. Возник случайно, отверженный паренек, у которого совсем плохо было с учебой, а ввиду того, что сам я учился вполне себе прилично, особенно по математике, не пересекались мы с ним совсем. Однако дальше, когда понятно стало, что с Игорем и Димкой разногласия у меня не просто серьезные, а перманентные, в фокус мой попал Эдик. И так, скажу я, сошлись мы с ним, на почве совершенной отдельности от остальных, так хорошо дружить стали, что даже замечал я порой завистливые взгляды старых моих товарищей, когда носились мы друг за другом в школе. Вот, подумал я, теперь могу я точно сказать, что есть у меня настоящий закадычный друг! Через четыре месяца, после хитрых манипуляций с разводом и повторным браком, родители мои получили новую квартиру. На этот раз в еще более новом, строящемся микрорайоне Ленинского района города моего N, на самой окраине, удаленной от прежнего нашего места жительства на час с лишним езды на общественном транспорте. Я однажды только приехал, навестил своего Эдика, погуляли мы вдоль тополиных аллей, насаженных в изобилии по периметру наших девятиэтажек и школ, но понятно было, что встреча эта последняя. Что предстоит Эдику возвращаться в старый класс наш, к Димке и Игорьку, к барышням расставленным по ранжиру, а мне наводить новые мосты, по новому месту жительства.
В тот день, возвращаясь домой на трясущемся трамвае, окрепла во мне детская уверенность, что отношениям моим дружеским не суждено сформироваться, что разрушаются они, едва начавшись. Я и по сей день так считаю. Умею я заводить знакомых, встречаться изредка и поддерживать отношения, но что касается настоящей дружбы, такой как в кино, чтобы говорить об этом с гордостью и нести сквозь года – нет, в такую категорию, пожалуй, я не занес бы никого из знакомых.
***
Подошли мы, таким образом, к моему пятому классу, возрасту одиннадцати лет. Хочется здесь поблагодарить читателя, который, не могучи взять в толк, зачем обрушивает на него автор подробности своей биографии, продолжает самоотверженно погружаться в судьбу Бориса Петровича Чебышева, надеясь, что терпение его небезграничное будет вознаграждено. И правильно делает. Но для пущей заботы об отважном своем читателе, я решил не погружать его в свое жизнеописание одним большим повествованием, а разбить его на несколько частей. В этой главе мы закончим с детством, закончим может быть несколько насильственно, в преддверии отдельного, приличных размеров эпизода, рассказывающем о моем отрочестве. Однако же рассказ о детстве требуется завершить, как вообще неплохо поступать со всем начатым.
Квартиру новую, трехкомнатную, получили мои родители на противоположной окраине города, однако мало что поменяла она в семье и моем воспитании. Отношения у родителей моих теперь совсем не клеились, известно было, и мне в том числе, что появилась у отца постоянная пассия, и встречается он с нею регулярно, уже не утруждаясь жеманными умалчиваниями. Уезжая в командировки, отец запирал свою комнату на ключ.
В стране тем временем начиналась эпоха перемен. Прошла череда сменяющихся один за другим генсеков, приближалась перестройка и трещали уже пиллары, удерживающие бремя экономической несостоятельности коммунистического строя.
Предприятия, на которых работали мои родители, задействованны были в военном деле, один в качестве производителя печатных плат для авиации, другой в производстве собственных советских электронных вычислительных машин. Огромные убыточные производства в то время еще были в чести, и производили, производили запланированные объемы, которые начинали уже оседать на пыльных полках заводских складов.
С ЭВМ впрочем дело было получше, машины, хоть и были огромны и стационарны, пользовались популярностью в самых разных уголках Советского Союза, в связи с чем, отец мой, как опытный наладчик с незаконченным высшим образованием, то и дело пропадал в командировках. Из таких экзотических мест как Владивосток, Брест или Москва, привозил он бывало удивительное, непонятное, импортное. То детские сандалии, то магнитофонные кассеты японских производителей Sony, Sanyo или Sharp, а то, бывало совсем уж невероятное – бутылку пепси-колы. И хотя по рассказам маминым знал я, что в Бресте у отца водится женщина, приезжала она однажды к маме и рыдала, просила отпустить к ней отца, а мама-то уже сама была не причем, а причем была местная его гражданская жена, радости от пепси-колы ни моей, ни сестры моей Аленки, это нисколько не умаляло.
Еще одно важное явление того времени, которого не могу я избежать и с которым тесно будет связан следующий период моей жизни, это начавшие появляться тут и там организованные молодежные банды – группировки. Я не умею придумать им никакого другого обозначения, называли их именно «группировками», и представляли они собой отверженных детей-подростков, выступивших из под родительской опеки и сбивающихся в стаи, дававшие как казалось необходимое чувство защиты и принадлежности, которых недоставало в сражающейся с бытовыми неурядицами семье. Конечно, как и у всякого другого объединения, водились тут взрослые вожаки, настоящие бандиты, которые готовили себе таким образом молодую смену. Однако на уровне детей, школьников, выражалось это лишь в том, был ли ты сам по себе, или принадлежал по территории или другому признаку к группе, которая могла бы тебя защитить, в которой мог ты почувствовать себя нужным.
Новый микрорайон, в который мы переехали, носил название «квартал». Это был квадрат, шириной в километр, застроенный типовыми девятиэтажками, бойлерными, котельными, а также детским садом и школой, в количестве одной-двух штук. Застройка велась постепенно и переезд жильцов производился по мере строительства. Несмотря на то, что качество панельного жилья оставляло желать лучшего, многие готовы были переезжать в сырые еще многоэтажки, с наработающими лифтами, с перебоями со светом и водой, лишь бы уже застолбить свое присутствие в этих «жилищах будущего», как тогда почитались эти микрорайоны. В моем случае, мы переехали в длинный десятиподъездный дом, из которого открывался вид на частично засыпанные песком болота, за которыми, вдалеке, виднелась деревня, ежившаяся уже в тени наступающего города, а за нею, где-то у линии горизонта – железная дорога и поля, поря, поля. Перебои с водой и светом были неотъемлемой составляющей нашей новой квартиры, впрочем как и предыдущей, а в лифте мы не нуждались – квартира была на первом этаже. Снова предстояла мне новая школа, свеже-выстроенная, обложенная еще кое-где строительными лесами, и новые знакомства.
Отмечу, что микрорайон наш, квартал, окружен был другими такими же квадратами, каждый со своим номером, исключая сторону, выходившую к болотам. Те, другие микрорайоны, были постарше года на два, то есть успели уже в тех районах образоваться связи, знакомства между людьми и, как следствие тяжелого того времени, группировки.
Помню набегали две группы старшекласников, последних классов школы, друг на друга на пустыре за стройкой. Как две черные волны сталкивались с криками. Бывало, заранее договаривались, будет ли это только кулачный бой, либо посерьезнее что-то, с арматурами и кастетами. Разбивали лица и ломали друг другу пальцы и ребра. Знаю, что выбили глаз одному школьнику в такой драке, а он ходил после этого с повязкой на глазу и гордился, дурак, пока не отправили его родители к родне в другой город – в нашем нельзя было уже его образумить.
Как же нам, собранным по ниткам мальчишкам из разных мест, было не скучиться, не обозлиться на безжалостный этот мир, ломающуюся тяжелую действительность, на пьющих жестоких отцов, на несчастных озлобленных матерей, на пустые холодильники. Я пишу это теперь, понимая, насколько тогдашние личные переживания стали следствием совсем других, глобальных процессов, движения макроэкономических литосферных плит, о которых двенадцатилетние мальчишки не имели понятия, и думал каждый, что это сам он так решил, что иначе, кроме как сбившись в криминальную банду, нельзя было.
