Рядом с городом стоял старый за^́мок, очень старый, теперь там музей, и как-то наш класс повели туда на экскурсию. И там, рассматривая старые доспехи и гобелены, я увидел вот это. Смотри. – Иржи достал планшет, включил, и Яша увидел фото какого-то ковра с изображением старинного города. Он приблизил снимок к глазам и удивлённо посмотрел на Иржи. – Да-да. Это он, Красный шатёр, и человек в красном камзоле. Этот гобелен я увидел на стене замка. Ему лет триста, не меньше. Экскурсовод ничего не смогла мне объяснить. Единственное, что она знала, – это место изготовления гобелена.

Я много времени провёл в архивах, писал письма историкам, и наконец поиски привели меня в одну деревню в Восточной Фландрии, близ города Ауденарде. Здесь жили потомки художника, работавшего на фабрике гобеленов в начале восемнадцатого века. Мне не повезло, вернее, повезло: от семьи почти никого не осталось, только одна древняя, выжившая из ума старуха. И вот она долго рассматривала эту фотографию и молчала. Молчала так, что мне казалось, она молчит не потому, что не знает, а потому, что знает слишком много. Но почему-то не хочет говорить. И тогда я рассказал ей про своего друга и про свои сны. Она долго что-то шептала, так тихо, что я не смог расслышать. Потом долго рылась в ящиках шкафов и наконец достала небольшую шкатулку. В ней лежал маленький свёрток. Она дала мне его со словами: «Знак мастера» и велела уходить.

Иржи достал из рюкзака футляр, открыл его, и Яша увидел свёрнутый трубочкой лист бумаги.

– Это велень, очень тонкий пергамент. Его использовали для особо важных документов, – объяснил Иржи, осторожно разворачивая свиток.

Яша посмотрел на непонятные знаки. Какой-то текст и рисунок. Круг, и в нём – две перекрещенные стрелки с кружочками на концах вместо оперения.

– И что это значит?

Иржи пожал плечами.

– Никто не смог сказать мне, что это за язык. Я обращался ко многим специалистам. Но главное, посмотри на этот знак и на фото гобелена. – Иржи увеличил изображение.

И Яша увидел. Узор на шатре состоял точно из таких же кружков со стрелками.

– Чем это нам поможет?

– Не знаю. Я показал тебе свиток, чтобы ты поверил, что всё это, – Иржи обвел рукой вокруг, – не плод моего больного воображения. Они существуют. Не знаю, кто они такие и что у них за цель. Но они есть, и они похищают детей. Каждый месяц, в полнолуние, в луна-парке появляется красный шатёр. И это происходит уже долго, веками.

И Яша не нашёлся, что возразить.

Они снова обошли весь парк, все аттракционы. Но ничего не нашли: ни шатра ни Красного камзола – и в унынии вернулись домой.

А там их ждала Таня и вкусно пахнущий обед. Они ведь так и не поели за целый день. Таня с гордостью смотрела, как они уплетают варёную картошку и салат из огурцов и помидоров.

– Это мне Вероника Матвеевна дала, – хвасталась Таня. – Вы как ушли, я с ней и познакомилась. Сказала, что мы твои племянники и приехали в гости. Я Веронике Матвеевне с огородом помогала целый день, она мне и картошечки свежей, и огурчиков, и зелени надавала.

– Ты, Танья, очень хорошая хозяйка, – похвалил Иржи.

Таня зарделась. Он так смешно выговаривал её имя – Танья. Она вздохнула: никто не хвалил её раньше за сваренную картошку. Подумаешь, подвиг! А этот вот хвалит. Приятно.

Яша скривился. Хозяйка, может, и хорошая, зато врушка, каких поискать. Всем врёт. Вот и Веронике Матвеевне наврала. Но ведь и правду не скажешь? И как быть? Неужели вопреки всему, чему его всегда учили, врать можно и даже нужно?

Утолив голод, они стали решать, что делать. Света лежала на диване, молча глядя в потолок.

– Она как кукла, – прошептала Таня. – Я её куда поведу, туда идёт. Ужас! А потом и вовсе легла и не встает. И не ест. Я её пыталась накормить. И не пьёт.

Иржи нахмурился. Вот что имел в виду кукольник – Света умрёт, растает, словно свечка. Лицо девушки осунулось, тонкие ручки безвольно лежали вдоль тела. Иржи наклонился и прислушался к дыханию. Она и дышала-то как будто через раз, еле-еле слышно.

Яша в бессилии сжал руки. Невозможно смотреть, как на твоих глазах гибнет родной человек. Он осторожно присел рядом.

– Света, – позвал он. – Это я, твой брат. Ты меня слышишь? – Он вздохнул. – Мама с папой очень по тебе скучают. Вещи твои все целы. И платья, и наряды все. Дневник твой я спрятал. Я его берегу. И… я его прочитал, ты извини. Я думал, может, я пойму, что с тобой случилось. – Из правого глаза девушки скатилась слеза. – Иржи! – Яша вскочил и потащил Иржи к дивану. – Она плачет!

– Якуб! – Иржи схватил его за руку. – Значит, она слышит тебя. Слышит! Говори с ней, говори! Она должна знать, что её здесь ждут. – Не сдавайся, слышишь, не сдавайся! – он наклонился и потряс девушку за плечо. – Мы тебя вытащим!

Весь вечер Яша просидел рядом с сестрой, говорил с ней. Потом его сменила Таня. Она болтала о своих девичьих делах, рассказывала, как у них в деревне жизнь идёт. Потом Иржи рассказывал про свою родную Прагу. Таня тоже слушала, сидя рядом, и восторженно ахала. Ей так захотелось увидеть и Карлов мост, и Пражский град, и Староместскую площадь с удивительными часами, которым уже столько лет, а они по-прежнему каждый час играют и показывают удивительные фигурки.

– Точно, уеду! – заявила она, когда все сели попить чаю. – Буду по миру путешествовать.

– На какие деньги? – ухмыльнулся Яша. – По миру ездить даром не получится.

– Ну, вот он же ездит, – Таня ткнула пальцем в Иржи.

Иржи улыбнулся. Да, он ездит. Но он всю осень, зиму и весну трудится, чтобы накопить денег на поездки.

– А кем ты работаешь?

– Я программист. Работаю в одной очень большой компании.

Таня задумалась. Программистом ей точно не стать. У неё и компьютера-то нет. Мама говорит, что, мол, нечего на ерунду деньги тратить. Таня компьютером только в школе пользовалась, та в соседнем поселке находилась, и местную ребятню по утрам собирал школьный автобус. А кем ещё можно работать, чтобы на путешествия хватало?

– Тебе в актрисы идти надо, – Яша густо намазал на кусок булки слой вишневого варенья. – Ты так врёшь, как взаправду.

Таня обиделась. Она же для всех старалась, а Яша её во врушки записал. Да и какая из нее актриса? Актрисы вон какие красивые, а она?

– Из тебя хорошая актриса получится, – улыбнулся Иржи, – ты красивая и гибкая.

Таня снова зарделась. Иржи, может, из вежливости так говорит, но всё равно приятно.

– Но лучше всего, если ты книжки писать будешь, – продолжил Иржи. – У тебя фантазия хорошая, и придумываешь ты складно.

Танька вытаращилась. Книжки? Она? А почему нет? Ой, ну ведь там писать надо, запятые и всё такое… А у неё по русскому тройка. А по литературе четвёрка, и то с натяжкой. Но мысль ей понравилась. А хорошо бы и правда стать писателем! Сидеть за столом и сочинять, как Пушкин. У них в кабинете литературы картина висит – Пушкин с пером в руке задумчиво смотрит в окно. И никто не скажет, что он ничего не делает. А ей, только она присядет или задумается о чём-то, сразу кричат: «Нечего бездельничать!» Вот же несправедливость какая. Решено, будет она писателем. А с русским разберётся, подумаешь! И не так уж это и сложно, правила только учить надо, и всё.

Утром Свете стало ещё хуже – она лежала на диване почти прозрачная и как будто даже меньше стала. Яша не мог на неё смотреть. Сестра словно таяла на глазах. Зачем он её вытащил из этого кукольного театра, там она хотя бы жила, пусть и куклой? Он ведь хотел, как лучше, а вышло только хуже. Что он будет делать дальше, он пока даже представить не мог. Иржи за столько лет поисков так ничего и не разузнал толком. А вдруг и у него тоже не получится? И Света… он даже подумать не мог, что тогда с ней будет.

Они вдвоём с Иржи медленно шли между качелями-каруселями. Таня снова осталась со Светой. Вокруг радовались и веселились дети и взрослые, а они уже два часа бесцельно бродили по парку. Над их головами вздымалось колесо обозрения. Когда Яша катался на нём позавчера, ему показалось, что с высоты он увидел шатёр. Может, стоит попробовать сегодня?