— Люди пребудут разъединёнными, — кто-то произнёс.
Индусы даже стараются не есть вместе. Люди пребудут разъединёнными. Долго-долго Офонас будет помнить цветочные гирлянды, красные тюрбаны, чёрные брови изогнутые, большие глаза и чёрные усы, и белые складчатые чалмы, и босые ноги. И храмы цветные, поднятые к небу, заострённые и купольные, и смутно сходные с церквами на Руси. И тесные улочки, и женщины в красном, и старуха с чёрным лицом и белыми волосами и с одним белым клыком, торчащим изо рта... Всё запомнится до самой смерти!..
* * *
Отчего затосковал после паломничества? Захотелось назад, в Тверь. Захотелось войти в церковь, службу отстоять, в доме перекреститься на икону материну, на Параскеву-пятницу... Никто не ждёт Офонаса, а он тоскует... Он всё ещё не дома, не добрался до дома, всё ещё тоскует... Пишет:
«А иду я на Русь, кетъмышьтыр имень, урус тутътым — думаю, погибла моя вера, постился я с бесерменами... Месяц мартъ прошёл, и яз заговел з бесермены в неделю, да говел есми месяц, мяса есми не елъ и ничего скоромнаго, никакие ествы бесерменские, а елъ есми по-двожды на день хлебъ да воду, авратыйля ятмадым — и с женщиной не ложился я. Да молился есми Христу вседрьжителю, кто сотворил небо и землю, а иного есми не призывал никоторого именемъ, Богъ Олло, Богъ керим, Богъ рагимъ, Богъ хосдо, Богъ акьберь, Богъ царь славы, Олло варенно, Олло рагимельно сеньсень Олло ты — Господи Боже, Бог милостивый, Бог милосердный, Бог Господь, Бог великий, Бог царь славы, Бог зиждитель, Бог всемилостивейший, — это всё Ты, о Господи».
Вспоминал, считал числа разные, убегали слова. Писал:
«Месяца мая в первый день брал Пасху в Бидаре в Индостане бесерменском, а бесермены байрам брали в середине месяца, а поститься я начал месяца в первый день. О благоверные рустии христиане! Кто по многим землям ходит, тот во многие беды впадает и веру христианскую теряет. Я же, робище Божий Афонасие, исстрадался по вере христианской. Уже четыре Великих поста прошло и четыре Пасхи прошли, а я, грешнай, не ведаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не блюду, ни праздников других, ни середы, ни петыка-пятницы не блюду: книг у меня нет. Как меня пограбили, книги у меня отняли. И я от многих бед пошёл в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара. А первую Пасху где взял, не помню; а другую Пасху взял в Чапакуре, а ещё в земле Мазандаранской, а ещё — в Ормузе, а ещё — в Индии среди бесермен, в Бидаре, и много я печалился по вере христианской».
* * *
Офонас бормочет-поёт-говорит-приговаривает. Накатило на него, нашло, хорошо накатило-нашло...
— По людям я иду домой, по людям.
Туда, где по полям играет грудень.
А в ледяных избушках под снегами
Медведи спят с открытыми глазами.
И в спёртом духе двигаются лапы,
Плетут из лыка короба и лапти,
Посасывают ягоду сухую,
Иду в снега, иду в страну тверскую.
Я от огня к огню иду с сумою.
Мне говорят — иди — Господь с тобою.
Туда весною улетают птицы,
Туда везут купцы шелка и ситцы.
Там девушки, как солнышко, сияют,
Седые старцы мудро управляют.
Я верю. В сердце Индия со мною,
И родину я заново открою.
Уста открою, пусть разносит ветер
Мои слова. О милые медведи!
Довольно спать! Стряхните лёд берлоги!
Сюда идут слоны и носороги!
Не унывайте, веселитесь, братцы!
Я рассказал им, как сюда добраться.
Царь обезьян, мудрейший в Индостане,
Внимая мне, главой кивал в тюрбане.
Сюда идут! Здесь будут очень скоро!
Меня до Волги провожали горы.
За мною мчится солнце, обгоняет.
Со мной идёт весна, зима растает!
И с пальмами подружатся берёзы.
Кудрявые, не плачьте, есть кокосы.
Есть хлебные деревья и бананы.
Любите жизнь, довольно пить из раны!
Сюда придут качели и мечети,
Павлины пропоют Минеи-Четьи
[151].
Качели мы привяжем к минаретам.
И воздух скажет: «Мне бы ваши лета!»
Монахи будут с девками венчаться,
Под звоны колокольные качаться.
Святая простота возьмёт зулею
И заиграет заклинанье змею.
Я заклинаю змея, ад несущего,
По душам нашим медленно ползущего.
Замри, замри, восстань и стой свечою!
Тебе играет рай, Господь с тобою.
И музыки не кончится теченье,
И в ней твоё последнее спасенье.
Замри, замри и слушай, слушай, слушай.
Под Солнцем ясным всё имеет уши, имеет уши.
* * *
Писал:
«От Ормуза морем идти до Калхата десять дней, а от Калхата до Дега шесть дней и от Дега до Маската тоже шесть дней, а до Гуджарата десять дней, от Гуджарата до Камбея четыре дня, а от Камбея до Чаула двенадцать дней, и от Чаула до Дабхола шесть дней. Дабхол же в Индостани пристань последняя бесерменская. А от Дабхола до Кожикоде двадцать пять дней пути, а от Кожикоде до Цейлона пятнадцать дней, а от Цейлона до Перу два месяца, а от Пегу до Южного Китая месяц идти — морем весь тот путь. А от Южного Китая до Северного идти сухим путём шесть месяцев, а морем четыре дня идти. Аросто хода чотом — Да устроит мне Господь крышу над головой.
Ормуз — пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар тут есть. Пошлина же большая, со всякого товара десятую часть берут».
Товары вертятся перед глазами, вспоминаются... Медь, серебро, киноварь, розовая вода, кожи, сафьян, кони, амбра, ревень, камни самоцветные, жемчуг, разные ткани...
Теперь надо торопиться писать, потому что грудь болит и ест грудь кашель. Надо спешить, а хочется-то возвратиться назад в Гундустан, воротиться словами разными... Почему убегают слова?.. Офонас доскажет, допишет всё, как должно, и снова в Индию воротится словами своими, будет писать об Индии!.. Только допишет свой путь...
«Камбей — пристань всего Индийского моря. Делают тут на продажу алачи, да пестряди, да киндяки, да делают тут краску синюю, да родится тут лак, да сердолик, да соль.
Дабхол — тоже пристань велми большая, привозят сюда коней из Египта, из Аравии, из Хорасана, из Туркестана, из Бендер-Ормуза. Отсюда ходят сухим путём до Бидара и до Гулбарги месяц.
И Кожикоде — пристань всего Индийского моря. Пройти мимо неё не дай Бог никакому судну: кто её пропустит, тот дальше по морю покойно не пройдёт. А родится там перец, да имбирь, да цветы муската, да орех мускатный, да каланфур — корица, да гвоздика, коренья пряные, да всякого коренья родится там много. И всё там дёшево. Да кулъ да каравашь письяръ хубь сия — А рабов и рабынь много, хорошие и чёрные».
