Чимин кивает.
— Тогда доверься мне.
Пак выдыхает, расслабляется и опять откидывает голову на подушку. Чонгук вновь целует его в губы, с трудом себя оторваться от них заставляет, спускается к груди, обхватывает губами по одному соски, засасывает, языком играет. Покрывает поцелуями впалый живот и медленно, без резких движений, стаскивает вниз его шорты, Чимин порывается прикрыться, но Чонгук хватает его за руки и, рыкнув, заставляет их убрать. Пак прикрывает лицо ладонями, выгибается, стоит Чонгуку обхватить ладонью его член и чуть ли воздухом не давится, когда Чон совсем не нежно давит большим пальцем на головку. Чонгук широко разводит его ноги — Чимин сгорает от стыда, он лежит абсолютно раскрытый под Чонгуком и даже двинуться не может. Он сам этого хочет, всё последнее время в своих мокрых снах именно Чонгука видит, но маленький трусишка в нём заставляет все внутренности трястись, и Чимин сам себя уговаривает не спрыгнуть с кровати и не сбежать. Он не знает, откуда Чон достаёт смазку, только чувствует, как тот размазывает прохладную жидкость по его проходу, как, не выпуская из рук его член, шепчет «потерпи» и проталкивает внутрь первый палец. Чимин выгибается, шипит от жжения внизу, но Чонгук, придавливая локтем его к постели, толкает палец глубже и, поймав из паковских губ первый стон удовольствия, понимает, что нащупал простату. Он, не меняя угла проникновения, проталкивает и второй палец, и начинает в быстром темпе трахать его ими, одновременно надрачивая. Чимин мечется по постели, скулит и хватается руками за свои волосы, чуть ли с ума не сходит от новых ощущений и такой близости. До сих пор Чимин никому не позволял так к себе прикасаться, взаимная дрочка с одногруппником в колледже не считается. Чонгук будто знает его на ощупь, касается всех тех правильных мест, играет на нём, как на любимом инструменте, и Чимин, запихав в рот кончик подушки, с полузадушенным хрипом кончает себе на живот. Чонгук ещё пару раз проводит по его члену, а потом, легонько поцеловав его в губы, встаёт за салфетками. Чимин дышит через раз, вытирает капельки пота на лбу и всё пытается отойти от оргазма. Чон возвращается с коробкой салфеток, вытирает его живот, подтягивает парня под себя и заговорщически подмигивает:
— Хочешь ещё?
— Угу, — кивает Пак. — Только тебя.
— Ты сам напросился, — ухмыляется Чонгук и резко разворачивает его на живот. Шлепает по ягодице, наслаждается красным отпечатком своей ладони и повторяет, вот только Чонгуку долго играться не хочется. Не сейчас. Он и так еле терпит, Чимин под ним такой доступный, взмокший и призывающий. Собственный член грозится уже боксеры разорвать, хочется ощутить Чимина ближе, хочется стать с ним единым целым, прочувствовать его узость и жар. Каждый участок кожи, которой касался Чимин — горит, будто кипятком ошпаренный. Так никогда не было раньше — настолько сильно, как сейчас, этого мальчика-солнце — он никого не хотел. Чонгук впервые своё желание с трудом контролирует, оно только разрастается, чуть ли с болью не граничит. Кажется, Чонгук фразу «умереть у его ног» теперь и понимает. Потому что если вот так вот, лежа с ним в одной постели, обнимая его и любуясь, то тут никакая смерть не страшна, тут вообще хоть один против сотни выходи — всё равно вернёшься, лишь бы его улыбку ещё раз увидеть. Чонгук влюблён, одержим, болен — он уверен, человечество правильное слово ещё не придумало, потому что он чувствует к Чимину всё и одновременно, и это, что бы это ни было, сильнее его, сильнее даже смерти.
Он оставляет поцелуй на взмокшей спине Чимина и давит на поясницу, заставляя выпятить попку. Стаскивает с себя боксеры, разводит аппетитные половинки и снова обильно смазывает смазкой, а потом повторяет то же самое со своим членом и пристраивается. Чимин выгибается до хруста в пояснице, сам пытается насадится, удивляется, что кончил всего пару минут назад, а одно шумное дыханье Чонгука в его шею, и у Пака снова стоит. Чонгук проталкивается медленно, аккуратно, старается не порвать, не сделать больно. Чимин жмурится, потому что несмотря на то, что его растянули — всё равно больно, потому что член у Чонгука здоровый — Чимину кажется, он сейчас по швам разойдётся, но принять его не сможет. Чонгук замирает на половине, целует его в лопатки, заносит под него руку и обхватывает его член, пытается отвлечь, но Чимин всё равно поскуливает и вперёд поддаётся, всё с члена соскочить пытается. Чонгук не отпускает, обещает, что боль пройдёт, и резко дёргает на себя, до упора толкается, вырвав стон боли. Чон ложится сверху, не двигается, позволяет ему привыкнуть. Чимин сам задницей двигает, к размеру привыкает, а потом шепчет, что «можно». Чонгук начинает толкаться, ищет правильный угол и, найдя его, переходит на глубокие и размашистые толчки. Чимин опирается на локти, сильнее выпячивает задницу. Чон обхватывает его за бёдра и с наслаждением следит за тем, как легко его член проникает в уже растраханную дырочку. Чимин комкает в руках простыни, постанывает, требует больше, глубже, резче, и Чонгук обо всей осторожности забывает — сопротивляться мольбам «трахнуть глубже» никаких сил не хватит. Он трахает его так, что огромная кровать ходуном ходит, зато Чимин доволен, он уже на крики срывается и нарочно Чонгука в себе зажимает, недовольный рык позади слушает. Чонгук переворачивает его лицом к себе, закидывает ноги на свои плечи и, придерживая за лодыжку, продолжает трахать и любоваться открывшейся перед ним картиной. У Чимина взмокшая чёлка, распухшие губы и блестящее от пота тело. Чонгука от этой картины кроет, он нагибается, впивается в эти сочные губы, ворует его стоны, топит крики, ловит розовый язычок и, не переставая двигаться, посасывает. Чимин за сладкие мучения всю его спину ноготками исполосовывает, в сильные плечи цепляется, чуть ли кожу на лоскутки не рвёт. Но Чонгук не чувствует боли, он ничего кроме кипящей внутри жажды не чувствует и утоляет свой голод, остервенело втрахивая Пака в кровать.
Чонгук трахает его ещё два раза: в душе, перед которым Чимин пробует позу наездницы, потом обещает ему в следующий раз станцевать стриптиз, так как оказывается, что Пак занимался танцами. Чонгук этому не удивляется, так как за ночь сам в его растяжке убеждается — как только он его за это время не складывает — Чимин, как пластилин.
Утром Чимин не выспавшийся, с ломотой в костях и всё ещё пытающийся сползти с постели. Чонгук же напротив, стоит рядом с кроватью в тёмно-сером костюме, с уложенными волосами, на запястье Ролекс застёгивает и, чмокнув парня, просит из дома не выходить.
Чон возвращается под вечер с незнакомым Чимину парнем, который и оказывается тот самый Марк и который последнему сразу не нравится. Марк вальяжно разваливается на диване, смеряет Чимина презрительным взглядом и просит бутылку пива. Чимин вновь уходит в спальню, а когда выходит оттуда через час, то Марка уже на месте нет. По словам Чонгука Марк поможет с паспортами и билетами, и если всё пойдёт, как надо, то уже к завтрашнему вечеру они будут в Торонто.
Чимин только кивает в ответ, взбирается на колени Чонгука и, обняв его, пару минут сидит с ним в тишине.
Чонгук уезжает за документами с утра, а Чимин собирает в небольшой чемодан те вещи, которые по словам Чонгука нужно забрать из этой квартиры. Чон приходит к обеду с паспортами и билетами, и только они с Чимином заканчивают освобождать сейф с деньгами и оружием, как в дверь стучат. Чонгук прикладывает указательный палец к губам, указывает Чимину на кухню, а сам, прикручивая к пушке глушитель, идёт к двери. Пака от страха парализует, он в тот момент сам не понимает зачем, но уходя на кухню, берёт с собой один из пистолетов, даже не уверенный, что тот заряжен. То, что он оружие даже держать в руках правильно не умеет — тоже не учитывается. Грустного опыта с поварёшкой ему хватило. Чимин слышит выстрел сразу же, стоит Чонгуку открыть дверь. Чон видит в глазке Марка и поэтому, опустив пистолет, открывает дверь и сразу получает пулю. Чимину много времени, чтобы сложить картинку воедино не нужно, тем более Марк сам помогает, ядовито прошипев:
