Алекс переводит:

- Хауска вяхян (очень немного).

- О! - оживляется Хяркинен. - Саксаа! Das ist gut. Ich lerne saksaa in der Schule (я изучал немецкий язык в школе). Was ist das "чьють-чьють"?

Алекс переводит:

- Хауска вяхян (очень немного).

Хяркинен смеётся очень добро:

- Ich auch "чьють-чьють".

Впереди идёт "шибздик" Мишкин, косолапя носками сапог внутрь. За ним поспешает Андрей Соколов с рюкзаком за плечами. Вереницу замыкают Ойва Хяркинен (он несёт сумку с продуктами) и Алекс (он везёт чемодан на колёсиках). Ручка чемодана вытаскивается не настолько высоко, чтобы было удобно для такого высокого человека как Алекс, поэтому ему приходится сгибаться в сторону чемодана. Это делает его стройную фигуру сутулой и скособоченной. Вереница похожа на небольшое стадо гусей, вышагивающих к привокзальной площади. В Хельсинки значительно теплее от близости моря. И небо повыше, и не так сумеречно, как в Выборге.

V

Центральный железнодорожный вокзал расположен в самом центре финской столицы. Через просторный холл основного корпуса "гуси" выходят на обширную площадь. Вся она ярко освещена оранжевым электрическим светом. Андрей "по-гусиному" вертит головой, всё ему интересно. Он оборачивается, смотрит на здание вокзала. Хяркенен замечает его любопытство, сам смотрит на вокзал и говорит, шепеляво сюсюкая, Алекс переводит:

- Это один из шедевров финской архитектуры. Автор знаменитый архи-тектор Элиэль Сааринен.

Пока он это говорит, Андрей, запрокинув голову и придерживая рукой шапку, чтобы она не упала, разглядывает здание вокзала. Огромное, как египетские пирамиды, но на них непохожее. Фасад облицован терракотовыми гранитными блоками. Центральный вход (он же выход) - огромная арка, с многочисленными разноширокими сводами. Арочные своды окаймляют здоровенный витраж с часами по центру. Позади высится длинная башня, напоминающая палец, показывающий неприличный жест. Наверху башни тоже часы. Это удивительно, но часы над входом и часы на башне показывают одно и то же время. Смешные эти финны: что им одних часов мало? По бокам от арки четыре каменные фигуры. Застыли, будто часовые на посту. По два с каждой стороны от входа. Лица у них задумчивые, мрачные, строгие. Северные. Улыбаться здесь некогда. Природа не способствует. В руках они держат большие шары, похожие на глобусы. На самом деле это такие светильники. На севере должно быть много света, чтобы не заскучать грустью.

На противоположной стороне площади красивое здание с башнями. Перед ним сидит задумчивая скульптура. Нога закинута на ногу.

- Что это за дядька там сидит? - любопытствует Андрей Соколов, чтобы показать свой интерес человека, приехавшего из большой страны.

- Это памятник классику финской литературы Алексису Киви, - отвеча-ет Хяркинен, Алекс переводит: - наш Толстой. Не читали? Здорово пишет.

Андрей молчит, потому что не знает, что сказать. Хяркинен улавливает неловкость момента и спешит перевести разговор в другое русло:

- Позади него здание национального театра. - Алекс переводит.

- Вот как, - говорит Андрей Соколов.

Мишкин начинает нервничать, переступая ногами, и выразительно по-глядывает на часы. Эта светская болтовня ему надоела, ему хочется домой. Обращаясь к Соколову, он, едва сдерживая раздражение, говорит:

- Ещё успеете налюбоваться красотами Хельсинки. Сейчас вас Ойва Хяркинен отвезёт в гостиницу. Завтра, как позавтракаете, приезжайте к нам в офис. Я вас отвезу в бухгалтерию Торгпредства. Там вам выдадут валюту. - Приблизив своё сморщенное личико к уху Соколова, он вполголоса проце-дил: - Не забывайте каждый день мне звонить, чтобы я всегда знал, где вы находитесь. Вот вам моя визитная карточка.

- Ойва, - обратился он на плохом английском к Хяркинену, - помоги господину Соколову завтра добраться до нашего офиса. О, кей?

- Yes, Yes, - торопливо соглашается Хяркинен и говорит Андрею, под-мигивая: - Натюрлихь, Herr Sokoloff.

- Выходит, что вы, Дмитрий Анатольевич, мой начальник? - спрашива-ет Соколов, игриво сузив глаза, изображая шутку юмора. Я правильно понял?

- Вы понимаете правильно, Андрей Николаевич.

- Значит, вы - начальник, я - дурак.

- Это вы сказали, - сухо ответил Мишкин.

Ойва стрижен "под ёжик". У него немножко рыхлое бабье лицо, напо-минающее опару для дрожжевого теста. Бородка мягкая, рыжеватая, едва заметная, растёт под подбородком, шкиперская. Всё остальное лицо чисто выбрито. Очень обаятелен, глаза весёлые, искрятся.

- А если я буду находиться там, где нет телефона? - спрашивает Анд-рей у Мишкина, немножко вызывающе. Всё же начальник главка.

- Надо находиться там, где есть телефон. Тем более, что в Финляндии нет таких мест, где нет телефона.

- Я буду находиться под надзором?

- Не говорите ерунды. Это моя работа.

- Ну-ну! - говорит Андрей со значением неприятия.

- Ну-ну, подковы гну, - говорит "шибздик" с обидой в голосе.

Группа подходит к светло-серой машине "Вольво". Это машина Хярки-нена. Дмитрий Анатольевич Мишкин, прощаясь, всем пожимает руки, при-ветливо улыбаясь. Протокол обязывает.

- Дальше я доберусь сам, - говорит он решительно. - Пройдусь пешёчком, здесь недалеко. Заодно согреюсь. - И он уходит, не оборачиваясь. Шаг его лёгок, упруг, с пятки на носок. Руками не размахивает, засунув их в косые карманы добротной светлой дублёнки.

Хяркинен садится за руль, Андрей усаживается рядом. Алекс забирает-ся на заднее сидение и наклоняется вперёд, чтобы переводить. В машине те-пло и уютно. Хяркинен застёгивается привязным ремнём, показывает Анд-рею, чтобы тот тоже пристегнулся. И говорит под перевод Алекса:

- У нас это очень строго. Das ist gut, - добавляет он по-немецки. И щу-рит в улыбке глаза за очками без оправы. И вдруг по-русски: - Чьють-чьють!

Машина заводится с пол-оборота, не капризничает. Хорошая машина, шведская. Чуть проседает, трогаясь с места. И устремляется на север. Ойва прекрасно водит машину, и она относится к нему с уважением как к мастеру, не дёргается, не рычит, тормозит мягко, плавно. Андрей разглядывает через лобовое стекло чистый, праздничный, весёлый европейский город, где ему предстоит прожить короткий, но один из самых странных периодов в своей жизни. Его удивляет яркая освещённость улиц (хотя уже рассвело), удобное расположение и яркость светофоров, множество чётких, понятных дорожных знаков. Всё понятно даже для глупого тупицы.

- Мы едем по центральной улице Хельсинки. Называется Проспект Маннергейма, - комментирует Ойва Хяркинен. - Вот справа, чуть внизу, большое белое здание. Это дворец "Финляндия". Здесь летом 1975 года со-стоялось знаменитое совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. Здесь была принята "Хельсинская декларация".