Шайтан.
- Ты про меня не пиши! Чем меньше людей будет знать, что я существую, тем дольше я проживу! - Вечно жужжал он над ухом, проведав про книгу.
- Так я ничего плохого не буду, - старался я вспомнить плохое.
- Это значит, что "ничего хорошего", - сразу угадывал он.
- И о мертвых правду, Шайтан! - знал я, что всё напишу.
Он уезжал из Республики в конце Четырнадцатого года. Протолкался дома лишь пару недель, да дернули черти обратно. Шайтан освобождал Углегорск, благополучно дожил до победы в Дебальцево, да вот на ровном месте вляпался в грязь. В Чечне был сапером, и здесь по привычке прилип ко взрывчатке. Шайтан разбирал патрон ДШК, когда тот взорвался. В госпитале отрезали кисть левой руки и вынули левый глаз. Вернулся в Россию, долго доказывал свою инвалидность, и с помощью общества получил третью группу.
Почти ни с кем не общается. Да, мы не в обиде, Шайтан. Мы помним тебя, и всё понимаем.
Орда. Прошагал Веселое и Дебальцево, хорошо послужил и потужил в армии двух Республик. Был у него Афган и Чечня, и Осетия, и вот на старости лет занесло на Донбасс.
В мае Пятнадцатого "Областью Войска Донского" Орда был приговорен к расстрелу по доносу своих бойцов. Вызвали в казачий штаб в Донецке по надуманному предлогу, а там поставили у забора вместе с товарищем, ополченцем Уралом, кого за компанию, и зачитали расстрельный им приговор: "За подрыв казачьего духа в войсках..."
- Называл казаков трусами и мародерами? - спросили у стенки.
- Еще как называл! - прямее стал у забора Орда. - Называл тварями и мерзавцами. Не хотели у меня идти в бой. Я им: "Вы - нечисть! Вы, же за свою землю воюете! Вперед!" - бесполезно! С позиций сбегали. Под Дебальцево рота Севера взбунтовалась в окопах, оставила передовую и двинулась в тыл. Я с Синим встал с пулеметами, и били им под ноги: "Назад!!! Туда! В окопы! Там - ваша Родина! Застрелю!!!" А они мне: "Два месяца там! Нам Север ни рубля не дал, нам жить не на что. Ты тоже пойми!"... На меня те доносы про "трусов" и "мародеров" не казаки писали. Казаки в бой шли нормально. А писала "нечисть" и "твари", что спрятались в казаках.
- Расстрелять! - Утвердили ему приговор. - Собрать пока желающих на расстрел.
- Парня-то отпустите. Он не при чем, - кивнул старик на Урала.
- Покурите, пока добровольцев найдут...
Пока собирали команду, некий Ирбис успел бросить Бате за приговор: "Они ж россияне! Кого расстреливаете?" Это спасло.
Последний раз я видел Орду летом Шестнадцатого. Уже не в Армии, уже в тяжелом запое, в освобожденном им же Дебальцево.
- Ну, что... За Россию? - гляжу я на поднятый им стакан.
- Россия много раз меня оставляла. И много у меня отнимала. - Не вышло у него молча попить.
- Так, то ж не Россия, - сижу я напротив, сам в федеральном розыске в этой России. - Это же люди такие. Что прикрылись Россией.
- Орда, хватит уже, - забирает стаканы Зем.
- Это ж не вылечишь, - поясняю я Зему. - Жизнь еще идет, а судьба уже кончилась.
- Слышь, Ангара, - встает из-за стола совсем тяжелый Орда. - Домой поедешь, Оби от меня поклонись. Мне с ней не свидеться.
...Через месяц я катил автостопом Донецк-Красноярск. Шофер растолкал меня на середине моста:
- Вон она, Обь! Чё хотел от неё?
- Царский поклон передать...
Урал - золотые руки войны. "Убийца танков" - назвал его кто-то однажды. Нажег на Весёлом украинской техники, развел таких же костров под Дебальцево. Гранатометчик, пулеметчик, минер... В душе ни капли страха, а для друзей последняя рубаха.
Война сожрала его изнутри, когда завершились бои. Запил, загрустил, собрался с Донбасса домой, по пьянке захватил с собой невесть какую жену. Потужил еще дома, да оттуда прямиком в ЧВК, дальше в Сирию - разжиться копейкой.
- Урал, ты здесь за Родину хоть погибнешь. Хоть и бесплатно, - звонили мы из Дебальцево. - А там за кого?
- Семью кормить нечем, - сознался он по чести.
Урал погиб в Сирии в сентябре Семнадцатого. Хоронили его - Алексея Гладышева, всем двором. Было это в Перми. Остались у него старые мать с отцом, сестра, да невесть какая жена. Было ему тридцать лет, детей он завести не успел.
Эх, Урал... Зачем тебе деньги, коль был ты сам чистое золото...
Зем начал одним из первых: Аэропорт, Саур-Могила - все самые трудные бои Четырнадцатого года. Из боев на госпитальную койку, да снова обратно. Дошел до Дебальцево, где под Логвиново вывел его из строя Урал: выстрелил перед ним из огнемета в "укропов". "У меня мозг в кашу!" - объяснился после на госпитальной кровати Зем, списанный со службы в утиль.
Летом Пятнадцатого сидим мы у Зема в Донецке, на крыльце летней веранды: я, он и Шайтан - уже без руки и без глаза, да один бывший "урка", уже в камуфляже - полиция Донецкой Республики.
- Всю жизнь босяком был, - не темнит полицейский на прошлом. - Два года назад еще электриком был. Кто бы сказал, что в "мусора" пойду!.. Мне блатные звонят: "Ты, шо, "красным" стал?" Я им: "Да, бля буду, в зеленом стою!" Они снова: "А как, братик?" А шо им ответить? Я же опять: "Да, война, понимаешь..." Но те на своём: "Ну, оно, конечно... Спросу нет... Но, шо все-таки за канитель?"...
Сам с Запорожья, оттуда ж пришел воевать за Республику. Перед уходом успел дома "коктейлем Молотова" сжечь "псовый" ("Правый Сектор") УАЗик. Другие "псы" в отместку украли ребенка - шестилетнего сына. Товарищи - "урки", смогли выкрасть обратно, вывезли тайно в Донецк.
- На родине мне три "вышки" объявлено, и два срока лет по пятнадцать, - знает он за дорогу назад.
А Зем женился в Донецке и летом того же года, родился у него сын. Здоровый и рослый, как он. А отец снова восстановился в Армии, послужил еще год, получил младшего лейтенанта.
Зем родился на Украине, и была у него в жизни мечта: стать российским офицером.
- Теперь уже никогда, - показывает он шрамы от "Града", на которых в двадцать лет кончилась эта мечта.
"Молодой человек, может вам время комиссоваться и оформлять инвалидность?" - смотрели его и качали головами врачи в больнице Дебальцево.
Но с Армии Зем ушел не поэтому. Жизнь сама разобралась с мечтой.
- Не могу я уже. Воевать мог, а служить не могу. Что-то начнется - тогда и вернусь, - бросил он службу.
- Не вышел из тебя офицер?
- Не вышел, - развела Зема с мечтою жизнь. - И также в российской армии: не служат, а тужат? - еще не верит он жизни.
- Похлеще. Тяни лямку, пока не выкопают ямку...
Хакер. Было поколение "Пепси" и рок-эн-ролла, пришло поколение Интернета. Были у Хакера игровые приставки Дэнди и Сега, и прилипла зараза к рукам до самых восемнадцати лет, когда все ядерные процессоры подвинул военкомат.
Хакер примчался из России в Донецк еще в апреле Четырнадцатого. Герой компьютерных игр, зашел он в палатку на площади Ленина, где бесплатно раздавалось "Стань Легендой - Армия Донецкой Республики", и вот уже покатился к Стрелкову в Славянск. А дальше Ямполь и Краматорск, и где отступай, а где наступай, кому гуд бай, а кому и бай-бай... Иди по костям, а хруста не бойся.
Аэропорт, Дебальцево, Светлодарская дуга, промзона Авдеевки... - все затянувшиеся вехи этой войны. Окопы, землянки и раны, водка и конопля меняют любого, только не сумасшедшего. Хакер не изменился. Также в компьютере или в планшете бьет фараонов или пришельцев.
- Устал я в пехоте, - только всего у него и случилось.
- Давай в кавалерию! Лошадь сама в генералы вывезет, - предложат ему.
