Я совершенно не знал, как жить дальше.

Лучше всего сейчас – сбежать и никогда больше не видеться с ней. Но я не мог! Я должен завтра отвезти ее во Флоренцию! Это не отговорка!

Я высвободил свою руку, встал и принялся мучительно мерить шагами комнату. Я пытался найти выход из сложившейся ситуации, но мой размеренный променад никак мне не помогал. Я старался не смотреть на нее, но это было выше моих сил, и мой взгляд постоянно обращался на спящую Кьяру. Вконец измучившись, я сел на кровать с другой стороны и уронил голову на руки.

Что было потом, я не помню, но когда утром зазвенел будильник на моем мобильнике, и я открыл глаза, то обнаружил, что мы сладко спим в объятиях друг друга. Я подскочил, как ужаленный, едва не разбудив Кьяру. Несколько минут я сидел на кровати, ощущая, как сердце бьется где-то в горле, почти не давая мне дышать. Потом я еще долгое время смотрел на нее. Во власти сновидений ее веки слегка подрагивали, а на губах играла легкая улыбка. Мне захотелось прикоснуться губами к ее губам, нестерпимо захотелось!

«Ты не имеешь права!» – сказал я себе и отвернулся.

В упорной борьбе с самим собой я поднялся и постарался вернуть свой разум из состояния агонии в состояние разумное. Мне это не удавалось, потому я схватил листок, написал, что ушел собирать вещи и скоро вернусь, положил записку на ее телефон, лежащий на столике у изголовья, и вышел из комнаты.

Свежесть морозного утра благотворно повлияла на мой пылающий мозг, и я решил, что пешая прогулка до моего отеля позволит мне прийти в себя. Deficiente¹⁴! Надо было подумать, что тащить потом чемодан и горнолыжное снаряжение обратно будет не сильно удобно! Чувствуя себя полным кретином, я собрал вещи, заплатил за номер и наперевес со своими пожитками медленно поплелся в сторону ее отеля, умоляя небо, чтобы она все это время лежала в постели и спала.

Ворвавшись в ее номер, словно ураган, я облегченно вздохнул, увидев ее в кровати, но уже проснувшуюся.

– Buongiorno, горнолыжница! Как нога?

– Buongiorno, спаситель! Болит немного… И чешется.

– Тогда Флоренция нас ждет!

Выпив кофе с круассанами и погрузив в машину вещи и Кьяру, я направил свой черный мерседес в сторону моей Сантиссимы.

Первый час я старался отвлечь Кьяру от болевых ощущений разговорами ни о чем. Не совсем ни о чем, конечно. Например, я узнал, что мы живем недалеко друг от друга, и что есть даже крошечный парк, где я иногда бегаю, а она – гуляет. Только мы еще ни разу там не встретились. Также я поведал ей, что мое любимое место во Флоренции – это Piazzale Michelangelo, где город лежит как на ладони. Моему изумлению не было предела, когда она сказала, что еще ни разу там не гуляла.

Потом боль в ноге усилилась. Кьяра не жаловалась, но ее молчание и отражавшееся в глазах страдание сводили меня с ума. Я остановил машину, дал ей анальгетик и посоветовал заснуть. Через некоторое время Кьяра последовала моему совету, а я постарался ни о чем не думать и внимательно следить за дорогой. Должен сказать, что это было самое сосредоточенное и аккуратное вождение в моей жизни. Я не то, чтобы не превышал лимиты скорости. Я ехал даже медленнее разрешенного, не совершая никаких стремительных маневров с одной полосы на другую, словно мой салон был наполнен плохо закрепленным хрусталем. Представляю, как чертыхались аборигены моей страны, когда я мешал им почувствовать себя на трассе Формулы 1, и поминали, на чем свет стоит, всех иностранцев, потому что с такой аккуратностью и с таким беспрекословным следованием правилам ездят, наверно, только жители содружественных государств. Ведь правила дорожного движения в Италии придумали для иностранцев, но никак не для нас, коренных жителей.

Но я в тот день являл собой картину самого дисциплинированного итальянца на дороге. А может даже австрийца… Не могу сказать, что мне нравился такой стиль вождения, но иногда значение имеет безопасность другого человека на борту, а не личное удовольствие. А я старался максимизировать безопасность моей пассажирки в условиях агрессивного итальянского движения.

Благополучно добравшись до Флоренции, я мягко притормозил свою машину у больницы и посмотрел на Кьяру. Она была такая нежная и близкая… Я хотел бы каждый день наблюдать, как она спит…

Я разбудил Кьяру.

– Мы прибыли, горнолыжница, и врачи мечтают о встрече с тобой.

Она посмотрела на меня таким взглядом, что сердце мое едва не остановилось.

– Что… случилось? – запинаясь, спросил я.

– Ничего, – ответила она и взялась за ручку двери.

Я помог ей выбраться из машины и дойти до reception, а там – оформить все документы. Я еще с утра позвонил во флорентийскую больницу и договорился, что привезу к ним Кьяру. Потом мы поплелись с ней в операционное отделение. Когда момент нашей разлуки вплотную приблизился к нам, она вдруг разрыдалась и упала в мои объятия. Я крепко, по-настоящему крепко, прижал ее к себе и начал гладить по волосам.

– Кьяра, что с тобой? Ответь, пожалуйста… – умоляюще сказал я.

– Флавио, я боюсь. Если я больше никогда не смогу ходить? – с трудом разобрал я сквозь рыдания.

– Глупышка! Дель Пьеро¹⁵ знаешь?

Она кивнула в знак согласия.

– Так вот, он в 24 года порвал себе кресты, но, как видишь, это не помешало ему вернуться на поле и забивать красивейшие голы и штрафные. Все будет хорошо! Верь мне, моя… – я запнулся. И очень вовремя, потому что я собирался сказать нечто совершенно непозволительное. –… горнолыжница, – закончил я свою мысль.

– Ты ювентино¹⁶? – улыбнулась она, и я понял, что мне удалось немного успокоить ее. Я утвердительно кивнул, облегченно вздохнув. – Значит, мы с тобой враги… – рассмеялась она.

– То есть как враги?! – опешил я.

– Я болею за Фиорентину¹⁷.

– Придется тебе сменить футбольную ориентацию, если ты хочешь существовать со мной в мире и согласии, – ответил я, сдерживая смех. Я – неосознанно – разговаривал с ней так, словно нас ждало совместное светлое будущее…

– Обещай мне, – сказала Кьяра умоляюще, – что я еще увижу тебя после операции?

– Если только ты пойдешь со мной на стадион болеть за Ювентус.

– Обещай мне, даже если я не смогу ходить на стадион, – вновь в ее глазах промелькнул страх.

– Ты сможешь ходить на стадион! – непреклонным тоном сказал я. – Операция длится всего полтора часа. Через полтора часа я смогу похвалить тебя за мужество.

Из операционной вышел врач, готовый принять ее под свою опеку. Она крепко сплела руки вокруг моей шеи, потом запечатлела на моей небритой щеке нежнейший поцелуй и, прошептав «спасибо», разомкнула объятия, готовая сдаться хирургам.

Но я перехватил ее руку, останавливая. Мадонна, как я хотел в тот момент покрыть поцелуями ее лицо! Несколько мгновений я смотрел на нее, борясь с неистовым желанием. Потом прикоснулся долгим поцелуем к ее лбу – и отпустил ее.

Последующие полтора часа я провел, тщательно измеряя длину коридора. Я прошел много километров, выложенных цветной плиткой, пытаясь разобраться в своих чувствах к этой девушке и заключить с самим собой какое-то приемлемое соглашение. Через несколько дней ее выпишут из больницы, она вернется к этому своему… stronzo! Не мог я назвать по-другому человека, который бросил свою любимую женщину в сложный момент. Женщины – сильные существа и способны справиться в одиночку со многими трудностями, но мужчина, который не может бросить все ради любимой женщины, когда она в нем нуждается, – не мужчина. Итак, она вернется к нему, которого она так любит, и который плевать на нее хотел. И на этом наши с ней отношения должны закончиться. И никаких походов на стадион… Только теперь я понял, что ей не грозит смена футбольной ориентации… Потому что мы должны расстаться.