– Ее зовут Надежда. О, вы бы знали, какой она печет хлеб! – он восхищенно покачал головой. – Не пгкосто хлеб, а такой, котогкого не найти в гогкоде. Понимаете, должна была кгаботать в ночную смену, но, пгкедставьте себе, не вышла. Это пегквый такой случай, знаете ли, никогда такого не было. Стгканно… не предупгкедила. Звоню – телефон не отвечает, стучу, черт возьми, домой – тишина. Оказалось, что она в полиции! Чегкти что твогкится?.. Задержана по подозгкению в убийстве! Бгкед какой-то… комагка-то не обидит… не знаю, что и думать. Помогите, – он вопросительно уставился на адвоката.

– А у близких не пытались выяснить, что произошло? – Семен откинулся на спинку кресла.

– У бедняжки только дочь… – быстро и четко ответил здоровяк.

– Адвокатские услуги вы оплатите?

– Вы мне не довегкяете? – по его озадаченному виду можно было догадаться, что он искренне переживает за пропавшую работницу.

– Ничто так не скрепляет доверие как предоплата, – Реутов обнял собеседника обнадеживающим взглядом.

– А как ее фамилия?

– Лагкина, Лагкина, Надежда Петгковна, тысяча девятьсот восемьдесят второго года рождения, – мямлил он, с трудом выговаривая буквы, – вот здесь документы; заявление о пгкиеме на гкаботу, тгкудовой договогк и что-то еще. Вот, возьмите, – он протянул документы.

Взяв папку, Семен записал в блокнот большее из того, что рассказал ему картавый бизнесмен, отметив, фамилию – Ларина, позвонил в дежурную часть полиции, где узнал, что девица действительно была задержана сегодняшней ночью, но в связи с чем – не известно.

После нескольких тщетных попыток дозвониться в следственную часть – телефон отвечал короткими гудками, он взглянул на посетителя, задержавшего внимание на древке стоящего в углу триколора:

– Она, вероятнее всего, в изоляторе временного содержания, поэтому я поеду туда и как только разузнаю, что произошло, непременно сообщу вам, – надевая пиджак, Реутов написал на листочке номер своей банковской карты и цифры, которые причитались ему в качестве аванса за предстоящий труд.

– Вот, не забудьте про аванс, – он передал счет верзиле, – и папку заберите, она мне ни к чему.

Он взял протянутый листок и несколько минут ошалело смотрел на него, но справившись с эмоциями, сказал:

– Надеюсь на вас, – слова картавого бизнесмена прозвучали одновременно и вопросительно, и утвердительно.

– Мы говогким: хлеб, соль ешь, а пгкавду гкежь. Это значит, что вы должны найти пгкавду, какой бы она ни была, – он надел кепку, поклонившись в знак прощания.

Давно требовавшее ремонта, здание районной полиции находилось прямо напротив средней школы, пожалуй, самой образцовой в городе. Реутов резво направился к входу в райотдел, но оказавшись около двери, чуть не столкнулся с обкуренным на вид старшеклассником, который стрельнул у него сигарету и такое протянул взамен, что Уголовный кодекс покажется лирическим стихотворением. Семен не курил, но в последнее время пачка сигарет всегда была при нем, на всякий случай.

«Нет, я не такой, чтобы за сигарету деньги брать или что-то еще – на здоровье», – он протянул школьнику курительный девайс, и бурно ругаясь, отправил на урок в школу.

Старшеклассник, однако, проигнорировав адвокатский совет, предложил «дурь» идущему ему навстречу сержанту, со сморщенным, как печеное яблоко лицом, который схватив его за шиворот, тотчас повел за собой в отделение. Семен спустился в ИВС, над коим размашистыми буквами было написано:

«В каждом человеке можно найти что-то хорошее, если хорошо его обыскать».

Он несколько раз ударил кулаком в железную дверь, машинально пробежался по карманам и стал ждать, ощущая тюремный запах. Такой, ни с чем несравнимый запах сырого бетона, вперемешку с табаком, клопами, потом и хлоркой. Реутов старался дышать носом. Буквально через секунду дверь приоткрыл низкорослый, чрезвычайно тощий, мертвенно-бледный охранник, потребовавший от него удостоверение. Взяв красную корочку, он долго ее читал, словно это был трехтомный сборник лекций по квантовой физике, сверив фото со смотревшим на него через зарешеченный оконный проем доверчивым лицом адвоката, спросил, имеются ли у него наркотики, оружие и средства связи, открыл несколько замков, и с горьким сожалением в глазах, наконец, впустил.

Сумрачный коридор изолятора временного содержания с выкрашенными мышиной краской стенами и девственной побелкой потолка – некой абстракцией, граничащей с безумием, внушал ужас сам по себе.

Адвокат подошел к стоящему слева от входа столу, за которым находился дежурный офицер по ИВС и попросил требование на вывод. Это был Жданов, невысокого роста, чуть полноватый, лысый капитан с плоским, похожим на камбалу, лицом. По взволнованным взглядам смотревших друг на друга мужчин можно было догадаться, что они давние друзья.

Их знакомство произошло почти три года назад в кабинете у прокурора района, который едва не отправил офицера на скамью подсудимых. Случай курьезный, но весьма банальный. Один из клиентов Реутова решил, что называется «качать права» в ИВС, что он требовал – не вспомнить: то ли добавить мяса в суп, то ли адвоката, но на его просьбу никто из охраны не отреагировал. О том, что происходило дальше, мнения очевидцев расходятся.

Охранники утверждали, что заключенный совсем спятил, принявшись биться головой о стену, дабы привлечь внимание властей к своей персоне. В голове-то пусто – глухие звуки так и остались не услышаны, разбив в кровь лоб, нос, оба уха и потеряв несколько зубов, он к тому же, выразил свое негодование всем известным кратким выражением, которое написал на стене кровью, изобразив, также и предмет о котором, собственно, и шла речь.

Арестанты из соседней камеры свидетельствовали, что бедолагу избили сокамерники. В основу заключения служебной проверки, однако, легла версия о самоистязании, показавшаяся прокурору более правдоподобной, тем паче сидел несчастный в «одиночке», а о происшествии ничего не помнил – обнаружились признаки амнезии.

Возможность применения насилия со стороны сотрудников изолятора – категорически исключалась.

«Боже упаси, чтобы хоть кто-то пальцем тронул задержанного… – заявил начальник дежурной смены, – подчиненные разъяснили арестанту правила поведения в камере, только и всего».

К счастью, все закончилось самым наилучшим образом. Инцидент замяли, кровь смыли, стену зашпаклевали и покрасили, а сумасшедшему заключенному вчинили судебный иск о взыскании затраченных на ремонт расходов.

Когда Жданов увидел адвоката в очередной раз, он улыбнулся ему мягко, не по злобному, демонстрируя ряд верхних и нижних зубцов:

– Вы к кому, Семен Варфоломеевич?

– У вас тут все нормально? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Заключенные не шумят? – не без доли сарказма уточнил он, и нежно улыбаясь в ответ Жданову, протянул ему требование на вывод из камеры.

Идиотская улыбка на лице капитана смотрелась вполне естественно, но при виде требования в его глазах мелькнула тоска. Он, не меняя выражения лица, забрал протянутый ему документ.

– Петров, – скомандовал он бледному типу в погонах сержанта, – приведи-ка Ларину из седьмой камеры! – Жданов потупил взгляд, уставившись в стол.

Реутов направился в комнату для допросов, вдали послышался скрип засова.

Подследственную завели в комнату, она держала руки за спиной, повернулась лицом к стене, как это принято в подобных местах, охранник отворил навесной замок в специально приспособленной клетке для заключенных, стоящей в центре комнаты, любезно предложив ей зайти.

Семен поймал ее взгляд – пристальный, внимательно изучающий. Высокая, светловолосая, с круглым лицом, большими голубыми глазами, пухлыми губами, длинными ресницами она, несмотря на угнетающую атмосферу следственного изолятора, производила впечатление яркого цветка, свежего и пахнущего, который хотелось поскорее сорвать, но ее глаза… в них читалась тревога и отчаяние. Реутов предложил ей сесть на прикрученную к полу табуретку и представился: